Мстислав - Борис Тумасов

Переправившись через Вислу, черниговцы взяли Сандомир и спиной прижались к реке. Впереди и справа лежало открытое поле, местами изрезанное оврагами, слева лесок, где Мстислав укрыл засадный полк. Князь напутствовал Василька: - Сам зри, когда нора настанет. Помни, от тебя победа зависит. А воеводам сказал: - Король мыслит, пока черниговцы с киевлянами и новгородцами не соединились, порознь нас бить. Может, дождёмся князя Ярослава, он Белз и Червень взял, а теперь к нам пойдёт? Спросил Мстислав, но воеводы в один голос. - Дадим бой королю! Король вёл на черниговцев всё шляхетское войско, ляхов и мазовшан, куявов и иное рыцарство со всей Польши Сошлись, как на праздник, гремели доспехи, блистала броня. Многоголосое панцирное воинство двигалось к Сандомиру. Гонористые, в красных, зелёных, синих, голубых и белых лёгких жупанах, в шапках отороченных мехом, паны были уверены в победе. Они бранили жару и варились в сёдлах. Рыцари жаждали боя.

Мстислав смотрел на приближающееся королевское войско Вскоре его разноцветье затопило поле. Поляки двигались сплошной стеной. Закованные в латы конные рыцари, мелкопоместная шляхта составляла пешее воинство. Они прикрывались щитами. Издалека казалось - на черниговцев катится сплошной вал, неупорядоченный, неорганизованный. Но Мстислав знал, это видимость. Там у врага, каждый имел своё место: воеводы познаньский братиславский, гданьский, краковский, перемышльский сандомирский со своими отрядами Такому строю их учил Болеслав и одерживал победы. Когда огромная, закованная в железо лава накатывалась на врага, она раздавливала его, заставляла дрогнуть в страхе, обращала в бегство. Мстислав думал: сейчас главное выдержать первый натиск, устоять, но не ожидать, пока эта масса накатится на тебя в подомнёт. Надо двинуться на неё раньше. Позади князя большой полк, на крыльях полки правой и левой руки. Замерли черниговцы, ждут. Ревёт многотысячное королевское войско. Оно всё ближе и ближе. Кони идут на рысях. И тут разорвались тучи, открыв яркое солнце. Радостно закричали гридни: - Солнце. Даже Бог предвещает победу! - Ты чуешь, князь, голос ратников? Пойдём! - Погоди, как с бега на шаг перейдут. - Напред! - брали ляхи. - Напред![145] Королевское войско замедлило бег, и тут Мстислав поднял меч: - Вперёд! За Русь! - За Русь! - разнеслось над полками. Высоко подняли хоругви и червлёные прапоры, заблестели мечи. Колыхнулось войско, и ринулись на врага конные черниговские полки. Загудела земля под копытами. Выдохнули гридни разом: - А-а-а! В обхват, подковой пошли. Сшиблись, зазвенела сталь, бряцали мечи о сабли, дико ржали кони, падали под копыта раненые. Рубились зло, отчаянно, в такой тесноте, что лучники не могли стрел пускать. Польские воеводы подбадривали своих: - Рыцежи! Отвежно! - Смяло! Смяло! И дрались смело. Заметили Мстислава, попытались пробиться к нему: - Споглядас, кнезь! Мстислава гридни прикрыли, взяли в кольца. Руки устали мечи держать, наседают рыцари, рубятся гридни. Стоят черниговцы. Мечутся по полю кони без всадников. Из леска Васильку видно всё сражение. Вон сдерживает ляхов полк левой руки. Василько даже Хазрета разглядел. Лихо рубится касог. А вон, в самой гуще Мстислав. - За Русь! - слышатся голоса черниговцев. - Напшуд! - кричат шляхтичи. - Пора, чего стоим, воевода? - требуют гридни засадного полка. Но Василько отмалчивается. Он видел: час не настал, когда надо бросить полк в бой. Сейчас он ещё не будет тем разновесом, какой качнёт чашу в пользу черниговцев. - За отечество! - неслось над полем. - Погром! Вот уже изогнулось правое крыло черниговцев, наседают ляхи. Боярин Иван мечом потрясает, взывает к гридням: - Не отдадим ляхам Червонную Русь! И выровнялось правое крыло, а вскоре в сами изогнули рыцарей. В гуще боя незаметно, как дрогнули рыцари. Но Василько уловил, заколебалась чаша весов, и тогда тронул коня: - Пробил и наш час, гридни! И, ломая ветки, вынесся из леса засадный полк, ударили в правое крыло польского войска, и не выдержали шляхтичи, побежали с криком: - Окронжают! Тут и большой полк, и полк правой руки насели, погнали рыцарей. Не дождавшись конца сражения, король первым покинул поле боя.

Разгорячённые сражением возвращались черниговцы, преследовавшие противника. Собирались у княжьего шатра, где, спешившись, их ожидал Мстислав. Он обнимал воевод, приговаривал: - Благодарю, боярин Иван. Благодарю, боярин Семён! Воевода, боярин Хазрет, благодарю! И вдруг поднял брови: - Не вижу воеводы Василька? Где Василько? - Может, из преследования ещё не воротился? - промолвил боярин Иван. - Кто видел воеводу засадного полка? - обратился Мстислав к гридням. Тут начали припоминать. Кто-то сказал, что видел, как воевода рубился с насевшими на него шляхтичами. Кинулись искать в том месте, на какое указал гридин. Василько лежал среди убитых. Он ещё дышал, но жизнь покидала его. Мстислав опустился на колени, поднял ему голову, поцеловал: - Спасибо, тебе, Василько, ты принёс победу. Утирали слёзы гридни. Василько поманил Хазрета и, когда тот наклонился, пожал руку. Касог сказал: - Живи, брат. - Нет, - повёл головой Василько и, вздохнув, шепнул. - Василиску я Марью на тебя оставляю, слышишь, Хазрет? - Слышу, Василько… К вечеру он скончался.

3

Хоронили убитых, раненых на Русь, в Чернигов повезли. Подошли к Сандомиру киевляне и новгородцы, справили тризну. - Помянем тех, кто уже никогда не сядет в седло, - говорил черниговский князь. - Воеводу Василька помянем. Уложили погибших в одну братскую могилу, пригнала к яме пленных ляхов. Толпились рыцари в страхе. Ладо Мстислава исказил гнев: - Глядите, паны вельможные, рыцари короля Мечислава, эти гридни пришли не на вашу землю я не ваше воевать, а своё воротить. Впредь, обнажая меч, думайте. Сегодня мы вас пощадим, но вдругорядь предадим смерти. - И отвернулся: - Уведите их… Пили гридни вино из замшелых бочек сандомирского воеводы, поливали вином холм, клали на него куски жареного мяса. Отошёл Хазрет к лесу, прижался к сосне. Хотелось плаката», но слез не было. Сколько себя помнил, не плакал никогда. Подошёл Мстислав, сказал задумчив»: - Мы с Васильком с отроческих лет вместе, что Марье скажу? - Я скажу, князь. Вырастет Василиска, и ей скажу.

В начале лета на Черниговщину подули горячие ветры. Зной и суховей сделали злое дело. Пожелтели хлеба, высох ж налившийся колос. Страх охватил люд. Глад и мор надвигалась на черниговцев. Пётр обходил лесные поляны, засеянные озимой рожью и ячменём, подолгу стоял у жердевых оград и думал о том, что зимой явится о полюдьем княжий боярин, заберёт дань, а надо ещё сохранить зерно на семена. Для себя же придётся подмешивать в муку толчёную кору и жёлуди. С сыновьями косили по лесу траву, где не пересохла, заготавливали сено. Оксана ходила за грибами, но если попадался какой, то непременно червивый. Зашла как-то на пасеку, старик пожаловался, взятка нет и пчелы злые, зимой будет много осыпи. Мельница всё больше простаивала, домолачивали прошлогоднее зерно. А на черниговском торгу хлеб в вене прыгнул. Люд роптал, грозил перекупщикам. К причалам не приставали иноземные корабли, кому в неурожайный год до шелка и пряностей? В калачном ряду не раздаются выкрики торговок пирожками и сбитнем. В прежние годы по воскресным дням, едва ворота открывались, шли, ехали на торг смерды и окрестных обж и деревень, гнали на продажу скот, везли телегами зерно и мяса… Теперь Добронрава на торгу не появлялась, она понимала, какая беда надвигается на черниговцев, ей делалось страшно. С нетерпением ждала она возвращения Мстислава с дружиной, а когда пришёл духовник с книгами, сказала недовольно: - В такой час, отец Кирилл, до цифири ли? Священник нахмурился: - В жизни, княгиня, как на долгой ниве, всяко бывает. Недороды на Руси не впервой. Сколько яз их помню! Когда в Киеве при дворе епископа жил, глад был и многие облик человеческий потеряли, хоронить ближних отказывались, не к Богу взывали, к Перуну, волхвов привечали. Но на будущий год Господь дал ведро, уродил хлеб, и великий князь Владимир тех волхвов казнил и в Днепр покидал, чтоб плыли, куда и Перуна вода унесла… Седня черниговцам молиться надо, и Господь наградит нас урожаем. Не роптать, а терпеть, и Бог воздаст терпящему. Помнить, и Господь терпел… Призвала Добронрава ключницу, боярыню Степаниду, долго советовались, как припасы, что в клетях княжеских хранятся, уберечь в зиму и на поварне помене печь и жарить. А однажды с гриднем отправилась к рыбакам. - Тому много лет минуло, - сказала она им, - мы с братом остались вдвоём и жили одной рыбой. В зиму солили и вялили. - К чему клонишь, княгиня, чуем, - сказал старший, - но то по холоду, когда мухи не станет, и соль надобна. - Велю из княжьей сольницы выделить, - ответила Добронрава. - Князь гневаться будет, соль дорога. - Страшнее гнева княжьего смерть детей. Рыбой детей спасать станем. - У нас в зимой лов, давал бы князь гридней лёд колоть. Всё сделаем, княгиня, верь… Возвращалась Добронрава и Тмутаракань вспоминала. На ум пришло, как Важен рыбу засаливал, пластал, в рассоле держал. Руки у брата от морской воды и соли были грубыми и в рубцах, красные и обветренные… Трудная жизнь с детства сопровождала Добронраву, но ей хотелось вернуться в те времена, когда брат заменил ей отца и мать. Пусть не всё приносило ей радость, всяко пришлось повидать, но это её, Добронравы, молодые годы. Там ей и Бажену было голодно, но здесь, в Чернигове, голод надвигался на всех, и как его избежать? Как беду отвести? Ещё она думала, что Мстислав не ко времени город покинул, а боярину Димитрию одному не справиться с заботами.