Твари Господни - Макс Мах

Возможно, впервые ситуация оказалась недоступной ни его хваленому интеллекту, ни его "божественному" чутью. Ведь если все в прошлом, и от былой любви, о которой так недавно рассказывала князю Августу донья Рапоза, ничего не осталось, Лиса должна была вести себя как-то иначе. Она и говорила бы по-другому или не говорила бы вовсе. Однако, с другой стороны, новая Лиса была ему непонятна и заставляла – из страха разрушить даже то немногое, что, возможно, между ними еще оставалось – держать дистанцию. Что он и делал, изо всех сил стараясь сохранить лицо. Непонятно только, перед кем? Перед собой или перед Лисой? Но, может быть, он был неправ?

"Пся крев!" – но Виктор просто не умел, хоть расстреляй, сделать то, что, возможно, и следовало теперь сделать.

Шагнуть к ней, обнять, поцеловать – он даже вспотел, представив Лису в своих объятиях – и что дальше? Бросить все, как есть, и, пробив "тоннель" утащить ее куда-нибудь в маленький горный отель, где их никто не знает и узнать не стремится. Унести, как пушкинский злобный карла Людмилу, и вывесить на двери – дня на два! – стикер с просьбой не тревожить? А она захочет? Да и нужна ли ей "африканская страсть" совершенно, в сущности, незнакомого мужчины, да еще так мало похожего на героев любовников, вроде Шона О'Коннари, как раз и способных на такую бурю по-определению? На всех этих джеймс бондах это ведь крупными буквами написано. От них подобного и ждут и, соответственно, прощают, и те, кого они тащат в постель, и те кто за этим наблюдает на экранах кинотеатров. А он? Как будет смотреться в этом амплуа он?

"Нет, – решил Виктор, представив себе, как бросает Дебору на спину прямо здесь, в эпицентре темпорального кризиса, и овладевает на глазах у очень удивленных его поведением Кайданова и красавицы-тени. – Не тот возраст, и характер не тот. Смешно будет и стыдно, и ничего более ".

– Столько они не выдержат, – сказал он изо всех сил стараясь, что бы ничего такого Дебора в его голосе не услышала. – Воля ваша, "богиня", но я бы их уже куда-нибудь, да отпустил.

На самом деле ему не было до этих "всех" ровным счетом никакого дела. Во всяком случае, сейчас. И сказать Виктор хотел что-то совсем другое, но сказал то, что считал уместным, сказал и выжидательно посмотрел на Лису-Дебору, от желания поцеловать которую начинала банально кружиться голова.

"Как мальчишка, прости господи!"

Но вот странность, она ответила ему таким взглядом, что он чуть было, и в самом деле, не потерял голову.

– Еще одно дело, – неожиданно сказала Лиса. – И можно будет с этим кончать.

Что она имела в виду? Вполне возможно, что не только то, что она сотворила с городом и миром, но и тот тупик, загнанным в который, он сейчас себя ощущал. Могло статься и так, но могло – иначе.

7

– Сидеть! – Лиса и сама не ожидала, что приказ получится таким, как если бы это и не слово было, а удар плетью. Но почти освободившаяся уже из оков времени тварь обдала Лису такой волной ненависти вперемежку с дикой, неконтролируемой магией, что приказ получился на славу. Что называется, от души.

– Рыпнешься, убью, – сказала Лиса, садясь напротив незнакомой рыжеволосой женщины. – Назовись! – Она не искала слов и не пыталась запугать. Просто на чужую ненависть у нее имелась своя собственная, которой можно было жечь танки, не хуже чем "коктейлем Молотова". – Ну! – сейчас Лиса была на таком градусе вспыхнувшего при соприкосновении с этой мразью гнева, что готова была наделать настоящие глупости, за которые потом наверняка стало бы стыдно. – Говори, сука, или я тебе мозги вскрою. Хочешь попробовать?

Это подействовало, но не потому, что женщина испугалась. Она не боялась, а ненавидела, что было более чем странно, потому что "ссучившиеся" обычно боятся. Боятся и предают, и снова боятся, но уже тех, кого предали.

– Убивай! – сказала, как выплюнула, женщина и без страха приняла взгляд Лисы.

– Убью, – Лиса не кривила душой. Участь нюхачки была решена, играй та в "кто кого переглядит" или нет. Но ее встревожил накал страстей и уже вполне очевидная – ощущаемая Лисой – мощь этой гребаной власовки. Такая сила и такая ненависть вещи редкие, и выбросить их "в мусор", было не по-хозяйски. – Убью, – повторила Лиса. – Но сначала поговорим. Не возражаешь?

– А если возражаю? – неожиданно женщина взяла себя в руки и заговорила совершенно другим тоном, спокойным, даже насмешливым.

"Та еще штучка… И где же такие вырастают?"

– Совсем неинтересно? – спросила Лиса и машинально сотворила себе стакан виски и черную сигарету.

И тут что-то произошло. Что-то в ее действиях заинтересовало незнакомку настолько, что она даже ненавидеть на мгновение перестала, охваченная совершенно неуместным здесь и сейчас чувством удивления и даже, пожалуй, изумления.

– Ты Рапоза?

Чего было больше в ее голосе, ужаса или все-таки изумления?

– Встречались? – Но, уже задавая свой вопрос, Лиса узнала даже больше, чем хотела спросить, привычно получив знание неизвестно откуда в готовом виде.

"Ох!" – Ей захотелось оглянуться, но такого Лиса себе позволить не могла. Тем более теперь.

– Я твою ауру запомнила, – казалось, силы неожиданно покинули собеседницу, и перед Лисой осталась опустошенная, сожженная внутренним черным огнем душа, глядевшая на Лису сквозь выцветшие вдруг, ко всему безразличные глаза. – И там, и здесь.

Последние слова и вовсе прозвучали, как затухающее эхо.

– Убей меня, Рапоза.

"Вот же! Мать перемать!"

– Я хочу знать, зачем? – Твердо ответила Лиса, чувствуя, как сжимается от боли еще минуту назад полное счастья сердце. – Зачем?

– Такие, как мы не должны жить.

"Вот даже как… Не должны… А что же нам делать, несчастным?"

– Ты "холодных" тоже чувствуешь? – Вопрос был не о главном, но главное Лиса уже поняла, и говорить о нем просто не могла.

– Не всех, – слова давались женщине с трудом. То, что с ней сейчас происходило, было похоже на обвальный уход. Она, и в самом деле, была уже далеко, и слова оттуда были едва слышны. – Не всегда…

"Она вела Кайданова от самого Мюнхена, но как это возможно?!"

– Как тебя зовут?

– Чара…

"Чара… Сволочи!" – Гнев вернулся к ней столь стремительно, что Лиса даже не заметила, как это случилось. И изумление исчезло, уступив место… Чему? Такого нечеловеческого чувства она просто никогда не испытывала. Кажется, даже в "гестаповской больничке" ее эмоции были на порядок слабее.

Стеклянный воздух вздрогнул и потек. Стены кафе занялись каким-то холодным "потусторонним" пламенем ненормального зеленовато-оранжевого цвета. Но Лиса этого даже не заметила, перестав быть человеком и превратившись в беспощадную богиню воздаяния. Она судила, и суд ее был краток и жесток.