У Пяти углов - Михаил Чулаки

Я снова поцеловал ее в затылок. Она поежилась, словно ей плеснули воды за шиворот.

— Хитрый. Думаешь, уже опьянела? Я продолжал.

Тогда она отстранилась, встала.

Подожди. Тебе бы только целоваться. Давай лучше поговорим. О тебе.

Я не совсем представлял, как могу служить темой разговора. Поговорить бы о нас с нею вдвоем! Но обо м не?

— Ты в каком-нибудь СНО занимаешься? Да что она — старшая сестра?

Целовать сразу расхотелось. Буркнул неохотно:

— Занимаюсь. На кафедре ТВ. Врал я.

То есть до знакомства с Бемби занимался. Не блистал, но все-таки. А теперь — какие теперь занятия, когда каждый день ее провожаю, и как раз в такое время, когда нужно оставаться на СНО. Да мне сейчас до этого СНО как до Юпитера.

— У Шмакова?

— Ну, Шмакова мы раз в год видим. Там с нами больше Юркевич.

Бемби посмотрела проницательно:

— Врешь, наверное. Не тем ты все время занят. А я бы хотела, чтобы ты у меня стал классным ученым.

«Ты у меня» — это я услышал прежде всего.

И самое ее желание — чтобы я стал ученым — истолковал чисто практически: чтобы решиться уйти от мужа ко мне, она должна поверить, что из меня выйдет толк! Ее-то муж считается многообещающим, скоро защитится. Простая мысль, что Бемби желает мне успехов ради меня самого, — нет, такая мысль мне тогда в голову не приходила.

Оказалось, и разговоры о СНО могут воспламенять. Ободренный тем, что она надеется увидеть во мне достойного мужа, я снова полез целоваться. На этот раз я попытался достать ее губы. Бемби уклонялась. Я попадал лишь в щеки и подбородок.

— Ну хватит, мне пора.

И я был почти счастлив, шагая рядом с ней по улице. Я ее целовал! Не очень пока удачно, но все-таки. Во всяком случае, мои домогательства ее не возмутили. И она меня обнадежила! Действительно, не только в объятиях и поцелуях любовь. Чтобы быть любимым, нужно что-то собой представлять.

Теперь-то я думаю, что вовсе не нужно что-то собой представлять, чтобы быть любимым. Любят не за что-то. Любовь — не награда за прилежание. Но тогда я думал иначе — и это к лучшему.

Такие короткие посещения повторились еще несколько раз, с интервалами в месяц-полтора. Снова разговоры, немного вина, мои невинные поцелуи, во время которых Бемби старательно отводила губы.

Мне было хорошо с 'нею на улице, в кино — везде. Я умел жить минутой, я забывал, что через полчаса мы расстанемся. Сейчас она со мной — чего же еше?

И все-таки я стал снова посещать СНО, даже в ущерб некоторым нашим походам в кино, — зарабатывал право быть любимым.

Но иногда случались приступы жестокой меланхолии. Вдруг становилось предельно ясно, что Лилита меня не любит, что она просто играет мной, что ее редкие визиты ко мне объясняются только тем, что она все же не хочет меня потерять. «Пора понять!» — твердил я себе. Что — понять? Да то, что она меня не любит. Оказывается, понять это невозможно. Потому что когда любишь сам, непостижимо, чтобы на любовь любимая не ответила любовью. Все кажется, мешают какие-то недоразумения, что вот-вот все прояснится…

Вскоре к прежним мучениям прибавились новые: уж больно непринужденно обращались с нею мальчики из ее группы.

Я заходил к ней на затятия и видел: Валька Травников — есть там такой профсоюзный деятель — то и дело таскает ее на руках; Генка Поздняков, баскетболист, сажает на колени. Обнимались они там дружески, целовались тоже дружески — слишком уж дружественная атмосфера! А она только смеялась. Я делал вид, что ничего особенного, что так и должно быть; и вообще, я же не ревнивый муж! Я улыбался. Думаю, у меня получались мученические гримасы. И смешные.

Я не ревнивый муж. Но репутация счастливого любовника у меня сложилась совершенно невольно. Как иначе могли объяснить окружающие то, что мы постоянно вместе? Тем более раз она замужем.

Ленька сказал с завистью:

Ну, ты не теряешься, старик! А я бы на тебя не поставил, думал, ты лопух. Ведь и до тебя ходоки пытались, но — пустой номер. — И убежденно повторил свое определение: — Клевая девочка.

Я постарался изобразить на лице самодовольство. Не объяснять же ему весь мой безнадежный платонизм. Да и смешно.

Тем более когда постоянно слышишь истории:

— Заклеил вчера кадра. Пошли на хату.

А посмотришь на этих кадров — часто хорошие девочки, при других обстоятельствах я бы в них и влюбился. А их, оказывается, сразу ведут на хату. Интересно, сколько в этих историях процентов правды?

Приближалось лето, но оно меня не радовало: ведь оно означало неизбежную разлуку. Я уезжал со строй отрядом, она оставалась на производственную практику, а потом собиралась куда-нибудь отдыхать. Разумеется, с мужем. У того в августе отпуск.

Последняя встреча перед разлукой всегда рубеж. Бемби зашла ко мне. И не противилась, когда я обнял ее и первый раз поцеловал в губы. Очень уж я был грустный — наверное, поэтому.

Она сказала:

— Брось, не кисни. Встретишь какую-нибудь сибирячку.

— Ну что ты, Бемби!

А что тут такого? Я хочу, чтобы ты у меня был красивым, чтобы девушки тебя любили. А меня чтобы всегда чуть-чуть помнил.

— Интересно, как мне понравится сибирячка, если я буду помнить тебя?

— Значит, хочешь забыть? А я-то, дура…

— Я хочу, чтобы мне не нужно было ни на кого смотреть, кроме тебя!

Теперь она меня сама поцеловала.

— Ах ты бедненький. Сколько тебе говорить, что у тебя нет чувства юмора. Может быть, этим ты мне и нравишься.

Я было ободрился от такого признания, но она засобиралась домой.

Так я и уехал, унося на губах вкус ее поцелуев. Фраза звучит пародийно, но она отражает самую суть дела: я чувствовал своими губами ее губы, все время чувствовал.

Бемби пообещала мне написать. Каждый раз, возвращаясь с работы, я бросался к столу, на котором раскладывали письма. Но письма приходили только от мамы. И часто. Скоро я на мамин почерк смотрел с досадой.

Я уехал в конце июня — и вот наконец дождался счастливого дня: 20 августа пришло письмо от Нее! За неделю до нашего отъезда.

«Здравствуй, дорогой друг и товарищ Стрельцов!

Наконец пошел дождь и появилась у меня возможность написать письма. Сейчас же тебе и отписываю.

Покинула я наш город 25. VII и добралась до города Владикавказа. Прекрасно и со всеми удобствами и благами прожила в нем до 2. VIII. А там потянуло в большие горы. И пошла я туда, несмотря на всяческие страхи, которые порассказывали местные жители. Компания моя состоит из 4-х человек, и все мы преодолели трудности похода и перевалили через Мамиссонский перевал на высоте 2,8 км.

Восторгам моим нет предела до сих пор, хотя вот уже 5-й день, как мы проживаем в солнечной Грузии, близ Батуми, в местечке Уреки. Выбрали его случайно, но оно оказалось прекрасным. Чудесное море, восхитительный целебный пляж, еще дикий, где люди встречаются через 200–300 метров. Хозяева также исключительные люди и не дерут с нас диких денег, которые изымают с отдыхающих остальные местные жители.

Вот, пожалуй, и все, что я хотела сказать тебе сегодня, дорогой друг и товарищ.

При встрече всякие мелкие и крупные подробности.

Нежно целую, только ты от этого не зазнавайся.

Л.

9. VIII. 66.»

Я переживал письмо.

«Нежно целую» — это самое главное.

А что за компания из четырех человек?

«Наконец пошел дождь и появилась у меня возможность написать письма». Неужели нельзя было выкроить полчаса раньше? А если бы дождь не пошел?

Обычный конверт — могла бы послать авиа, тогда бы не тащилось одиннадцать дней.

«Мелкие и крупные подробности» — все-таки, может быть, разочаровалась она в своем Мише?!

Каким-то образом по нашему отряду пронесся слух, что я получил любовное письмо. Это вызвало легкую сенсацию, меня поздравляли, девицы шушукались уважительно, я расслышал слова:

— Настоящее чувство.

Дело в том, что все эти два месяца среди природы (мы рубили домики нового поселка), когда обстановка так благоприятствовала любви, я держался стоиком и аскетом, чем заслужил репутацию отчасти гамлетовскую.

Встреча — тоже этап. Еще более важный этап. Мне казалось, произойдет нечто удивительное. Мы бросимся друг к другу, не в силах от волнения и радости сказать ни слова, — ну, в общем, что-то в этом роде.

Первое, что я сделал в институте: посмотрел по расписанию, где их группа. Вот, наконец, и перерыв. Вот и она, загорелая и такая красивая, какой я ее еще никогда не видел!

Она сказала:

— Привет! Хорошо, что ты зашел, мне нужно предупредить: меня сегодня встретит муж, так что ты не маячь. Ой, я так рада тебя видеть! Хочется поговорить — но в другой раз. Извини, сейчас бегу.

Вот и бросились друг к другу в волнении и радости.

Все-таки я решил помаячить: хотелось хоть издали посмотреть на мужа, многообещающего счастливца.

Да, впечатление он мог произвести — на тех, кто любит мужчин такого сорта. Вылитый профессор Челленджер! Маленького роста, но с широкой грудью и мощными руками, весь в курчавой дремучей бороде. Мне такие типы никогда не нравились, а в дремучей бороде чудится что-то посконное, допетровское.