Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов

— Что народ — храмы не пощадили! Тащили утварь, иконы с окладами. Люди в церкви прятались, думали, что не тронут. Так баб сильничали на паперти, стариков и детей били, а стратилаты ихние своих кметей и не останавливали.

— Так храмы Бога общего вашего с ромеями, — возразил ратник, сидевший рядом с Колотом.

— Не веришь, спроси у Продана. Он служил в храме, мешал ромеям, так те мало не убили, вот и он тож за меч взялся.

Продан, отворотясь от вцепившихся в него взглядов, пробурчал:

— Святослав ваш язычник такого не делал и никому не позволял, а тут свои христиане...

— Потому и пришли в Доростол, — продолжал говоривший, — кто за местью, кто за справедливостью. А я насмотрелся на них, на ромеев, потому драться до последнего буду. Проиграет Святослав, так голову свою сложу, но перед гадами стелиться не буду...

На площадке надвратной башни после тесноты городских стен дышалось широко и привольно. Зелёным цветущим ковром с узорами садов, виноградников, жёлтых пыльных дорог, холмов и перелесков раскинулась болгарская земля. Голубой Дунай обтекал город, уходя вдаль и сливаясь на окоёме с расцветшей весенней землёй. «Мужики-то не пашут, войны боятся», — с горечью подумал Самуил, вдыхая ароматный весенний воздух.

— Смотри, брате, — Святослав указал мозолистой рукой в сторону холма, увенчанного снопами сельских домиков, — вон оттуда и пойдут греки, там на их пути мы и встанем. Цимисхий упрётся в Дунай и не сможет использовать своё преимущество в числе, а в ближнем бою мы сильнее. Если он решится обойти, мы на такой случай поставим сбочь твоих комонных и ударим на него.

Самуил оглядывал тихое пустое поле, силясь представить предбоевое копошение ратей. Он никогда не водил полки, не участвовал в больших сражениях и про себя завидовал Святославу, что уверенно, как о будничном, и с лёгкой усмешкой в светлых длинных усах говорил о предстоящей битве. Византия сильна людьми, оружием, золотом, в войске Цимисхия шли ветераны, воевавшие с арабами, наёмники из разных народов, свободные стратиоты из ромейских провинций и всех вместе их было раза в три (а может, в четыре) больше, чем воинов Святослава. Самуил знал многих, кто бы испугался и отступил.

Из города в сопровождении двух кметей уезжал Калокир. Его едва ли не силком отправлял Святослав.

— С нами невесть что будет, а тебя ромеи не пощадят, — говорил князь.

— Мне идти некуда. Дома в Херсонесе меня достанут, в Киеве твой Ярополк неизвестно как поведёт.

При мысли о сыне Святослав нахмурился. Вдвоём им тесно в Киеве будет, если здесь Цимисхий его вышибет. Не самим собой был силён Ярополк, а вятшими мужами и народом, что толком не знал нынешнего князя. Олега бы вместо себя поставить, но лишь в Ярополке все видели продолжение Ольги.

— В Сердику поедешь к комитопулам либо в Тырново, переждёшь грозу. Коли и туда ромеи дотянутся, то беги к германскому кесарю Оттону, он завсегда врага Византии приютит у себя.

— Для человека, который не знает, к какой гавани он направляется, ни один ветер не будет попутным, — сказал по-латински Калокир...

Вот так и отъехал бывший патрикий, некогда богатый, счастливый и уважаемый, чаявший взойти на престол базилевсов и теперь мало кем замеченный в общей суете, потерявший всё, даже родной дом, последний раз окинул взглядом крепкие стены города, где вместе с несбывшимися надеждами оставался тот, кто ещё пытался их свершить, и снова вспомнился древний автор:

— Исполнение самых сильных наших желаний часто бывает источником величайших наших скорбей.

И, мельком оглянув вопросительно застывших спутников, мягко тронул каблуками лошадь.

Глава 25

Вой труб смешивался с боем тимпанов с самого утра. Туман, окутывающий поле, становился прозрачней и уже стали видны снующие вестоноши, стратилаты в золочёных доспехах и цветными перьями в навершьях шеломов. Колыхались, то и дело перестраиваясь, пешие гоплиты, на правом и левом крыльях стыла конница.

Святослав спешил всех своих, оставив на конях лишь болгар, говоря, что коней надо поберечь, ибо битв предстоит много, но многие догадывались, что Цимисхий будет осаждать город до упора, а снеди было немного. Князь не стал разорять болгар, чтобы не повернуть их против себя и в погребах и бертьяницах находилось только то, что удалось собрать в качестве дани.

Кмети на своих местах, кто стоял, кто сидел, готовые в любое мгновение построиться, переговаривались, напряжённо обсуждая многое число вражеских воинов. Камень размером в человеческую голову, быстро вырос в точку, шлёпнулся на землю на расстоянии перестрела от войска, прокатился мячиком — пристреливались камнемёты. По войску прошёл взволнованный гул:

— Вишь, валунами стреляют, гады...

И тут же потонул в зычных голосах воевод:

— Становись!

Мгновенно всё пришло в движение, со стуком сомкнулись длинные щиты русов, стоящих в первых рядах. Колот, оказавшийся ближе к левому крылу, увидел, как выводили наперёд болгарских пешцов — эти первыми пойдут в напуск.

На стрельнице в четыре внимательных глаза оглядывали полчище Святослав с Самуилом, позади выжидательно стояли вестоноши. Пешцы, бодря себя криками, нестройно, но дружно, бросились вперёд. До ромеев шагов четыреста и каждый шаг увенчан печатью смерти. Встречь летят стрелы, камни, корчатся в предсмертных муках, царапая землю, раненые. До врага едва добежала половина, бездоспешные, но сильные в своей ярости, врезались в строй. Железо легко режет плоть, пешцы падали, разбившись слабой речной волной о крутой берег, не выдержав, побежали обратно. Самые отчаянные ещё пытались сражаться. Тот болгарин, что рассказывал про Преслав в дружинной избе Колота, проткнутый копьём, тянул жилистые руки к ромейскому горлу, не защищённому доспехом, проскользнул по древку, кровавым следом размазывая нутро, и дотянулся-таки, сомкнув смертным объятием пальцы на выступающем кадыке.

Глядя, как разбегаются пешцы по полю, бросая оружие, Самуил сжимая кулаки, кусал губы — на смерть привёл доверившихся ему мужиков. Зачем, зачем их первых послали туда? Почти с ненавистью посмотрел на Святослава. Тот не переживал, наоборот, скалился волчьей улыбкой, показывая на полчище:

— Зри, Самуил, теперь наша битва будет!

Воевода снова посмотрел на поле битвы, силясь взглянуть другими глазами. Увлечённые лёгкой победой, за мужиками, совершенно расстроив ряды, бежали ромеи. Полководцы не успели или не захотели остановить преследователей и теперь Цимисхию ничего не оставалось делать, как двигать остальные полки на помощь своим летевшим прямо на русский строй воинам. Камнемёты, причинявшие сильный урон, перестали стрелять, дабы не попасть в своих, и Самуил, будто был там внизу со всеми, всем существом почувствовал, как напрягся ощетинившийся копьями строй. Краска стыда за непонимание и недоверие к опытному полководцу по-мальчишески залила лицо до самых ушей. Святослав, построжев ликом, сказал:

— Теперь там наше место, здесь мы больше не нужны...

Строй живёт как единое тело, этому и учат в учебных битвах, таким же способом дерутся на зимнем льду стенка на стенку, когда слабейшие, но более слаженные побеждают более многочисленных и сильных. Колот слился со строем, дышал с ним одним дыханием и не только по крикам и затухающему железному склепанию догадался, что бой затихает, но и по внутреннему, выработанному опытом чутью. Расступились ряды, раздвинулись широкие щиты, взметнулись вверх длинные копья, выпуская в преследование ратных в более лёгком вооружении. Колот, забросив круглый щит за спину, первый вырвался из строя. Ромеи хотели отступить в порядке — не вышло, поворачивались спиной, не выдержав натиска, быстрее уносили ноги. Лапа нарвался на сильного противника, схватились не на шутку, пять или шесть раз. Колот отбрасывал струящийся клинок, не обращая внимания на крутящийся вокруг хоровод смертного железа запросто могущий зацепить, изрезать его. Обманным движением забрался мечом под вражеский щит, распоров панцирь вместе с животом, мгновением успел увидеть закрывающиеся голубые глаза. Кто ты был воин, германец или славянин? Отбросив от себя падающее тело, бросился было дальше, но голос рога, зовущего обратно в строй, остановил его.

Снова заработали камнемёты, осыпая русский строй. Появление князя придало бодрости, он пронёсся вдоль строя, в литом золочёном шеломе с наглазниками, в трепыхаемом ветром алом коце. Крики восторга заглушили его речь, обращённую к воинам.

Русские в ответ на камнемёты выпустили стрелков. Русский лук бьёт дальше ромейского, и русичи, подавив ромейских стрелков, проредили ряды гоплитов, те, не выдержав дождя оперённой смерти, снова пошли в наступление.

Зная, как медленно ползёт в битве время, Колот с удивлением отметил, что солнце давно перевалило за полдень. Сколько раз отбивали ромеев семь, восемь или больше? Лапа сбился со счёта. Пот заливал чело, отчаянно хотелось пить. Трава была скользкой от крови, ноги спотыкались о мёртвые тела. Натиск ромеев заметно ослабел. Рати снова разошлись, оставив покрытое трупами всё ещё ничейное поле.