Дон Кихот - Мигель Сервантес

– Все-таки, – возразил священник, – вам теперь не следует задерживать его; да он и сам, если я не ошибаюсь, не в таком расположении духа, чтобы позволить себя арестовать.

В конце концов священник сумел представить столько доводов, а Дон-Кихот – наделать столько безумств, что стрелки сами были бы безумнее рыцаря, если бы не убедились в его сумасшествии. Они успокоились и даже стали посредниками между цирюльником и Санчо Панса, которые все еще продолжали враждовать с непримиримой ненавистью. В качестве представителей правосудия, они учинили третейский суд и решили дело так, что обе стороны, если и не вполне, то, по крайней мере, отчасти удовлетворились; они постановили, что обмену подлежать только вьюки, но не подпруги и недоуздки, что же касается дела о шлеме Мамбрина, то священник тайком от Дон-Кихота заплатил за цирюльничий таз восемь реалов, и цирюльник вручил ему формальную расписку, в которой он отказывался от всяких претензий отныне и во веки веков, аминь.

Когда были порешены эти самые ожесточенные и важные споры, оставалось только уговорить слуг дон-Луиса, чтобы трое из них возвратились домой, а четвертый сопровождал своего господина, отправляющегося вместе с дон-Фернандом. Но рок смягчил свою суровость, счастье стало благосклоннее, и оба они, став на сторону любовников и храбрецов постоялого двора, привели дело к благополучному концу. Слуги дон-Луиса соглашались на все, что он желал, и тем возбудили в душе доньи Клары необыкновенную радость, всецело отразившуюся на ее личике. Зораида, не понимавшая вполне событий, происходивших перед ее глазами, печалилась или радовалась, смотря по тому, что она замечала на лицах других присутствовавших и, главным образом, на лице своего капитана, к которому устремлялась вместе с глазами и ее душа.

Хозяин, от внимания которого не ускользнуло вознаграждение полученное цирюльником, стал требовать от Дон-Кихота денег за постой, а также и возмещения убытков от испорченных мехов и пролитого вина, клянясь, что ни Россинант, ни осел Санчо не выйдут с постоялого двора до тех пор, пока не будет заплачено все до последнего гроша. Недоразумения и с этой стороны были улажены благодаря стараниям священника и щедрости дон-Фернанда, уплатившего всю требуемую хозяином сумму, несмотря на то, что аудитор изъявлял готовность принять уплату ее на себя. Наконец, мир и спокойствие окончательно восстановились, и состояние постоялого двора было подобно уже не междоусобиям в лагере Аграманта, как сказал Дон-Кихот, но всеобщему миру времен царствования Октавиана; и общая признательность приписывала восстановление спокойствия и тишины добрым намерениям и высокому красноречию священника, а также и несравненной щедрости дон-Фернанда.

Увидав, что он свободен и счастливо отделался от всех распрей, как своих личных, так и касавшихся его оруженосца, Дон-Кихот решил, что теперь настало время продолжать путешествие и довести до конца великое приключение, для которого он был призван и избран. С этим энергичным решением он пошел и преклонил колено перед Доротеей, которая не позволяла ему однако сказать ни слова, пока он не поднимется. Повинуясь ей, он встал и сказал:

– Пословица гласить, о, прекрасная принцесса, что прилежание есть мать удачи, и опыт множеством убедительных примеров доказал, что усердие истца часто выигрывает даже сомнительное дело. Но нигде эта истина не обнаруживается так очевидно, как в делах войны, в которых благодаря быстроте, предупреждающей намерения неприятеля, одерживают победу прежде, чем он успеет приготовиться к защите. Все это я говорю, высокая дама, к тому, что, по моему мнению, наше пребывание в этом замке не приносит нам уж больше никакой пользы и даже может принести такой вред, что вам придется об этом сожалеть; кто поручится в самом деле, что ваш враг великан не узнал уже, при помощи ловких шпионов, о моем намерении покарать его, и вот, воспользовавшись временем, предоставляемом ему вами, он укрепится в какой-нибудь неприступной крепости, против которой окажутся бессильными все мои попытки и все мужество моей неутомимой руки. Итак, принцесса, предупредим, говорю я, его замыслы нашей быстротою и отправимся немедленно в добрый час, какой также не замедлит представиться вашей милости, как я не замедлю стать лицом к лицу с вашим врагом.

Произнеся эти слова, Дон-Кихот умолк и с важным видом ожидал ответа прекрасной инфанты. Она же, изображая из себя принцессу и подражая слогу Дон-Кихота, ответила в таких выражениях:

– Приношу вам мою благодарность, господин рыцарь, за обнаруженное вами желание оказать мне помощь в моем великом несчастии; так свойственно поступать рыцарю, посвятившему себя покровительству сирот и помощи нуждающимся, и да будет угодно небу исполнить ваше общее желание, тогда бы вы узнали, что на свете есть признательные женщины! Что же касается моего немедленного отъезда, то пусть он совершится сейчас же, ибо у меня нет другой воли, кроме вашей. Располагайте мною по вашему желанию; та, которая передала в ваши руки защиту своей особы и доверила вам восстановление ее царственных прав, не может желать ничего противного тому, что повелевает ваша мудрость.

– Да будет воля Божия! – воскликнул Дон-Кихот, – когда принцесса склоняется предо мною, я не упущу случая поднять ее и восстановить на наследственном троне. Отправляемся сейчас же, потому что мое желание и дальнее расстояние только подстрекают меня; в промедлении же, говорят, опасность. Ничего не может создать небо или извергнуть из недр своих ад, что могло бы устрашить меня; поэтому седлай скорей, Санчо, седлай Россинанта, своего осла и лошадь королевы, простимся с владельцем замка и с этими господами и покинем поскорей эту местность.

– Ах, господин мой, – воскликнул присутствовавший при этой сцене Санчо, качая головою, – на нашу деревню так и шлются беды; не в обиду будь сказано хорошим людям…

– Глупец, – прервал его Дон-Кихот, – какая беда может еще случиться в какой-нибудь деревне и в городах всего света, куда только проникла слава моего имени?

– Если ваша милость сердитесь, – сказал Санчо, – то я лучше замолчу и не скажу того, что должен вам донести, как добрый оруженосец и слуга своему господину.

– Говори, что хочешь, – ответил Дон-Кихот, – если только не думаешь пугать меня своими словами; если ты боишься, то поступай, как тебе свойственно, я же, не знающий страха, поступлю так, как свойственно мне.

– Не о том речь, клянусь грехами моими перед Богов, – ответил Санчо, – а дело в том, что я уверился и удостоверился, что эта дама, называющая себя королевой великого королевства Микомиконского, такая же королева, как и моя мать; потому что, если бы она была тем, чем она себя называет, она не стала бы целоваться с одним из этих господ за каждым углом, чуть только от них отвернутся.

Услыхав эти слова, Доротея покраснела до корня волос: дон-Фернанд действительно частенько тайком целовал ее, – считая свои желания вполне достойными этой награды. Санчо подметил это, и такое свободное обращение показалось ему более пристойным для женщины веселого поведения, чем для королевы великого государства. Смущенная Доротея не знала, что отвечать ему, и Санчо продолжал:

– Говорю я это вам, господин мой, к тому, – добавил он, – что если в конце концов, когда мы проедем такой длинный путь, проведем столько скверных ночей, и еще более скверных дней, – если, говорю я, плод наших трудов придется сорвать этому молодцу, который теперь здесь болтается, то к чему, право, спешить седлать Россинанта, осла и иноходца? Лучше оставаться в покое; и каждая баба останется при своей прялке, а мы пойдем обедать.

Великий Боже, каким ужасным гневом был охвачен Дон-Кихот, услыхав такие нахальные слова своего оруженосца! С глазами, бросавшими молнии, он воскликнул прерывающимся голосом и заплетающимся от ярости языком:

– О мужик, о скот, бесстыдный, наглый, дерзкий клеветник и богохульник! Как осмелился ты произнести такие слова в моем присутствии и перед этими знатными дамами? Как осмелился ты, даже в своем тупом воображении, допустить подобное богохульство. Убирайся отсюда, чудовище природы, распространитель лжи, скопище обманов, изобретатель клевет, глашатай глупостей, враг уважения к царственным особам! Убирайся, не показывайся мне на глаза или трепещи моего гнева!

Проговорив это, он наморщил брови, надул щеки, искоса взглянул, топнул правой ногой, – очевидные признаки бушевавшей внутри его ярости. От этих слов и движений рыцаря Санчо присел чуть не на землю, дрожа всем телом и желая, чтобы земля сию же минуту разверзлась под его ногами и поглотила его. У него хватило решимости только проворно повернуться и скрыться от лица его разгневанного господина. Но умная Доротея, хорошо уже знавшая характер Дон-Кихота, чтобы успокоить его гнев, сказала:

– Не гневайтесь, господин рыцарь Печального Образа, на дерзкие слова вашего доброго оруженосца – может быть он и имел некоторое право так говорить, и мы не можем подозревать его христианскую совесть в лжесвидетельстве против кого-либо. Вероятнее всего предположить, что так как в этом замке, по вашим словам, все происходит посредством волшебства, то может случиться, что и Санчо, благодаря этим дьявольским ухищрениям, действительно видел что-либо оскорбительное для моей добродетели.