Марш Акпарса - Аркадий Крупняков

—    Даже самый последний кашевар из сотни знает, что в Кок­шамарах есть ногайский хан Акрам, казанский казначей Уссейн- сеит, крымский мурза Ширин-бей и кулшериф-мулла из Стамбу­ла. А черемисского там ничего нет, кроме нескольких сот баранов, которых готовят на убой.

—    Это ты верно говоришь. Ханство сейчас не черемисское, но оно будет нашим ханством, если ты станешь рядом со мной. Тогда я посажу Акрама в казан и перетоплю его на сало. Согла­сись, и я найду лучших лекарей, и через две недели ты сядешь на коня. К нам придут луговые, горные, арские черемисы, потом— чуваши, мордва, удмурты. Ты будешь нуратдином, под твою руку я отдам все войско!

Акпарс поднял веки, взглянул на Мамича. Тот ходил по избе, размахивая нагайкой.

—     Не стучи сапогами. Сядь на нары ближе ко мне и выслушай меня.—Акпарс говорил тихо, не спеша выговаривал четко каждое слово.—С тобой рядом я не встану, если ты и вылечишь меня.

—     Почему?

—     Потому что это ханство не нужное никому, кроме тебя и тех, у кого русские отняли большие земли и богатство. А зачем простому человеку ханство? Чтобы снова попасть под кнут мурзы?

—     А ты думаешь, русские дадут рай черемису?!— потрясая кнутом, крикнул Мамич.— Они кнутом не бьют, они бьют палкой. Батог называется.

—     Я это знаю. Но русские не для этого взяли казанские земли, чтобы отдать их тебе. Они зальют их кровью, но ханству быть боле не позволят. Уж сколько лет нет мира в нашем краю, а ты снова мутишь народ, тянешь их в бой.

—     Наш народ воевать любит. Наши предки все время войной жили,— выпятив грудь вперед, сказал Мамич-Берды.

—     Врешь, мурза. Это ордынцы заставляли их на войну идти. Ты думаешь, почему наши люди так охотно помогали русским брать Казань? Они хотят жить без войны.

—     Видно, зря я чуть не поссорился из-за тебя с ханом. Ты, как старый кот, думаешь о теплой печке. И какой дурак прозвал тебя Седым барсом — ты все время скулишь о мире. Вот ты пугал меня русской ратью! Да мы не раз колотили эту рать в прошлые походы на Казань. Я завтра же поеду к чувашам, и они встанут со мной рядом. И на твоей земле есть люди, которым дорого наше ханство. Мы соберемся все вместе и скажем русским: нам Казань не нужна, но и вы не лезьте на наши земли. Вот я гляжу на тебя и удивляюсь: черемисин, твой род не меньше знатный, чем мой. Но почему я думаю о нашем ханстве, рискую головой за него, а ты присосался, как клещ, к русским? Почему, скажи мне?

—     Потому что ты думаешь только о себе. Тебе казанский хан дал земли, богатство, ты без ханства жить не можешь, ведь ты мурза. До взятия Казани ты не вспоминал о черемисах. Жил среди казанцев, а воевал сотником у мурзы Япанчи. Ты вместе с ним грабил наш народ. Ты женился на татарке, и твой сын Ике до сих пор себя черемисином не считает. Я о своих людях думаю, ради них жил. Ты знаешь, у меня ничего нет,—ни семьи, ни богат­ства. Зато на моей земле люди второй год не платят ясак, вольно ходят на охоту, сеют землю.

—     Ты упрям, как осел!—в гневе крикнул мурза.— Подожди, придет время, и горные люди сами встанут рядом со мной. Что скажешь ты тогда?

—     Я не доживу до таких дней.

—     Аллах милостив — доживешь,—сказал Мамич.— Я скажу Зейзету, чтоб лечил тебя. Лежи неделю и думай. Хорошо, крепко думай. Потом я приду — еще раз говорить буду. Я верю, что наши дороги рядом пойдут. Здоров будь!

И, не глянув на Акпарса, вышел, резко хлопнув дверью.

Вечером в Кокшамарах бухнула единственная в столице Али-Акрама пушка. Она приветствовала появление хана—победителя Чалыма.

От Чалыма до Кокшамар путь неблизкий. Пока хан добирался до дворца, намаялся немало. Всю дорогу он говорил о победном пире и был доволен, что Уссейн-сеит, постоянно упрекавший его за празднества, на этот раз дал совет: устроить пир не только для его двора и ногайских джигитов, но и для черемисских воинов, которые оставались в Кокшамарах.

...Отдохнув и переодевшись в атласный халат и сафьяновые мягкие сапоги, Акрам вошел в большой зал. Столы ломятся от яств и напитков. За столами чинно сидят гости, ждут его появ­ления.

Акрам садится на свое место, оглядывает гостей... Но почему не все собрались на пир?

—    Где высокочтимый Уссейн-сеит?

—    Сеит жаловался на старость и усталость, — ответил слуга.— Он просил прощения, что на пир прийти не может.

—    А Ширин-бей?

—    Благородный Ширин болен. Да простит его великий хан.

«Ах, старые козлы, — с досадой подумал хан, — и добывать

победу не умеют, и праздновать не хотят! Сами заменили меня в Кокшамары и оставили одного».

—    Эй, слуги! Зовите сюда моих сотников — с ними гулять будем. Ведите сюда из гарема бикечей — пусть тоже садятся с на­ми за стол!

В полночь, когда пир во дворце был в самом разгаре, Уссейн-сеит, Ширин-бей и кулшериф-мулла тихо вошли во двор, собрали своих слуг, и начались сборы в дальнюю дорогу. Клади у каждого на тридцать-сорок лошадей, добра награбили немало. У самого Уссейна тюков больше, чем у других, недаром он взял у Зейзета ключи от ханских кладовых. Полсотне слуг на конях да полторы сотни вьючных лошадей — такому обозу вырваться из русских пределов нелегко. А путь лежит в Крым, дорога нелегкая, опасная.

Долго судили, где идти. Если плыть по Волге до Суры, там и Мамич-Берды близко, и Васильсурск не миновать. Хорошо бы пройти вниз по Волге до Сарай-Берке, а там перемахнуть на Дон до Азова — прямо во владения крымского хана. Да где там, разве мимо Свияжска и Казани проскочишь? Решили, что самый безопас­ный путь по реке Цивили.

Волгу переплыли на рассвете, спрятали коней в глубоком овра­ге и в установленном месте стали ждать Зейзета с Акпарсом.

В Чалыме с полночи горланят петухи. Зейзет днем все пригото­вил к побегу. Как только стемнело, метнулся на берег, в услов­ленное место, нашел там Мухаммеда и двух слуг с лодкой. И вот сейчас подъезжает Зейзет к дому мурзы в крытой повозке-двукол­ке. У ворот, кряхтя, вылез из повозки, за ним — человек.

Два стража скрестили копья.

—   Кто идет?

—   Лекарь Зейзет. Повеленьем Мамич-Берды я везу к раненому пленнику колдуна. Поколдует мало-мало, выйдет обратно.

Стражи колдунов боялись, опасливо отошли от ворот подальше.

—   Готов ли ты? — спросил шепотом Зейзет, когда вошел в избу.

—   Давно не сплю.

—   Этот человек вместо тебя останется, а ты надевай его кафтан.

—   А ты, старик, дорогу на Кокшамары хорошо знаешь? — спросил Акпарс, надевая кафтан и меховую шапку.

—   Мухаммед знает.

—   Но он остается...

Не твоя забота. Он догонит.

Охранники опасливо выпустили их со двора. Зейзет помог Акпарсу забраться в повозку, кряхтя, влез за ним и взял вожжи. Лошаденка ходко потянула повозку под гору. Ночь была по-осен­нему темна, дорога за Чалымом грязна и ухабиста. Повозка то и дело проваливалась то одним, то другим колесом в ямы. Акпарс охал и стонал от боли.

—   Мы вылетим из повозки, старик. Ямы объезжай.

—   Глаза старые, ничего не видят,—оправдывался старик.

—   Давай вожжи мне. Я эту дорогу знаю.

Зейзет охотно вложил вожжи в правую руку Акпарса. Тот рез­ко потянул на себя левую вожжу. Повозку сразу перестало кидать из стороны в сторону, она покатилась по ровному полю. Через пол­часа Зейзет положил руку на плечо Акпарса и сказал:

—   Остановись. Здесь будем ждать Мухаммеда. Что-то он за­держался.

Старику было невдомек, что Акпарс давно вывел повозку на дорогу, идущую не к берегу, а в глубь леса, в противоположную сторону.

—   Давай подождем, — спокойно ответил Акпарс, натягивая вожжи,—ты покарауль Мухаммеда, а я посплю. — Акпарс свер­нулся на сене, брошенном на дно повозки, и захрапел. Он хорошо знал, что всю прошлую ночь Зейзет возился с его ранами и не спал. «Сон непременно свалит старика»,— думал Акпарс, притворно прихрапывая.

Так оно и случилось. Сначала Зейзет клевал носом, сидя, по-

417

27 Марш Акпарса

том, бросив под голову охапку сена, прилег. И мгновенно заснув. Акпарс осторожно слез с повозки, распряг лошадь, оставил под оглоблями дугу, чтобы не шевелить повозку. Потом вывел коня к поваленному дереву и с него забрался на влажную спину коня...

Мамич-Берды, уезжая из Чалыма, оставил вместо себя сына Ике. Он наказал ему следить за тем, чтобы Акпарса хорошо лечи­ли, и не приведи аллах, если украдут. Ике утром, чуть свет, пошел к раненому и испугался. Нары были пусты. Кинулся искать Зейзета, и тот исчез. «Увезли в Кокшамары»,— догадался Ике. Он послал гонца в Кокшамары с наказом немедленно привезти плен­ника обратно.