Космический десант (Сборник) - Кир Булычев

– А альбом? – спросил Степанов, когда Миша замолчал.

– Альбом заберем в Москву. Как вещественное доказательство. Как только соберем деньги на билеты.

– К Андроникову?

– Там придумаем, может, и к Андроникову.

– Он его получит от меня, – сказал Степанов. – Я еду с вами.

– Как можно? – удивился Стендаль. – Неужели вы нам не верите?

– Я буду предельно откровенен, – ответил Степанов, поглаживая сафьяновый переплет. – Мне хотелось бы встретиться, чтобы развеять последние сомнения, с Еленой Кастельской. Имею честь быть с ней знакомым в течение трех десятилетий. Если она ваш рассказ подтвердит, сомнения отпадут.

– Вы ее можете не узнать, ей сейчас двадцать лет. Как и мне.

– А я задам ей два-три наводящих вопроса. К примеру, кто, кроме нее, голосовал в прошлом году на депутатской комиссии за ассигнования на реставрацию церкви Серафима. Я тоже не лыком шит.

– Вы голосовали, – сказала Милица. – Пиво еще хотите?

– Я, – сознался Степанов и очень удивился. – Спасибо. Пойдем?

– А не кажется ли вам, – спросил осмелевший и преисполнившийся оптимизмом Стендаль, – что все это сказочно, невероятно, таинственно и даже подозрительно?

– Послушайте, молодой человек, – ответил с достоинством Степанов, – на моих глазах родились телефон и радио. Я собственными глазами видел фотокопию пушкинского письма, обнаруженного недавно в небольшом городе на Амазонке. Почему я не должен доверять уважаемым людям только потому, что чувства мои и глаза отказываются верить реальности? Человеческие чувства ненадежны. Ими не постигнешь даже элементарную теорию относительности. Разум же всесилен. Обопремся на него, и все станет на свои места. В таком случае стихотворение получает хоть и необычное, но объяснение, а это лучше, чем ничего.

30

– Елена Сергеевна, – произнес от двери Стендаль, пропуская Милицу и Степанова вперед, – скажите, кто, кроме вас, голосовал в прошлом году на депутатской комиссии за срочные ассигнования на реставрацию церкви Серафима?

– Степанов, – ответила Елена Сергеевна.

– Узнал, – обрадовался Степанов. – Я бы и без того узнал. Вы вообще мало изменились. Здравствуйте, Елена Сергеевна. Поздравляю с перевоплощением.

– Степан Степанович, как я рада! – воскликнула Елена. – Хоть живая душа. А то мы очутились в каком-то ложном положении.

– По ту сторону добра и зла, – сказал Алмаз Битый с полу.

Он строил вместе с Ваней подвесную дорогу из ниток, спичечных коробков и различных мелких вещей. Ноги Алмаза упирались в стену, ему было неудобно лежать, но иначе не управишься.

Степанов заполнил комнату объемистым телом, положил на стол альбом.

– Весьма сочувствую, – сказал он. – Только что был свидетелем очередной неудачи наших юных друзей в редакции. Одно дело мечтать о журавле в небе, лежа на диване, другое – догадаться, что это именно он опустился к тебе на подоконник, и протянуть руку.

– Битый, – представился Алмаз, поднимаясь с пола, как молодой дог: медленно подбирая под себя и распрямляя могучие члены. – Один из виновников происшедшего. Но не раскаиваюсь.

– Как же, как же, – согласился Степанов. – С вашей стороны благородно было поделиться таким интересным секретом.

– Не хотел я сначала, – сказал Алмаз. – Думал, произойдут от этого только неприятности.

– А сейчас? – спросила Елена.

– Сейчас поздно раскаиваться. Но кто мне ответит, нужна ли людям вечная молодость? К ней тоже привыкнуть надо.

– А вы привыкли?

– Не сразу. Настоящая молодость бывает только один раз. Пока ты не знаешь, что последует зa ней.

– Это правильно, – согласилась Елена.

– Но ты не расстраивайся, – сказал Алмаз. – Я тебя увезу в Сибирь. Дело найдется. Вот вы, – обратился он к Степанову, – вы уже все о наших приключениях знаете, согласились бы сейчас, если бы зелье сохранилось, присоединиться к нам?

– Не знаю, – произнес медленно Степанов. – Нет, наверное. Меня вполне устраивает мой возраст. Может, только чтобы похудеть немного. Лишний вес мешает.

– Ну, это ничего, – сказал Стендаль. – В Москве устроим вас в Институт питания. Станете Аполлоном. У нас будут большие связи в медицинском мире. И вообще все великие открытия сначала вызывали возражения, столкновения, споры и так далее. Может быть, в Москве, когда мы явимся с рецептом вечной молодости, хотя и с неполным рецептом, нам не все поверят. И даже те, кто поверит, поверят не сразу.

– Но я же поверил. Больше того, зная о ваших временных финансовых затруднениях, согласен пойти навстречу. Человек я одинокий, и есть у меня кое-какие сбережения. Потом, будете при деньгах, отдадите.

– Вот это правильно, – одобрил Алмаз.

– Степан Степаныч – пушкиновед, – сказал Стендаль. – Он нас признал, когда с альбомом ознакомился.

– Да, я интересуюсь творчеством Александра Сергеевича.

– Милица с ним была знакома, – сказал Алмаз.

– Знаете, как-то трудно поверить, – сознался Степанов. – Хоть я и поверил.

– А мне лично с Пушкиным сталкиваться не приходилось. Хотя был в то время в Петербурге. Я в январе тридцать седьмого возвращался в Россию из Парижа и должен был в Санкт-Петербурге встретить одного человека, передать ему письма и деньги. А человека я того знал еще с совместного пребывания на Дворцовой площади в двадцать пятом…

– Вы имеете в виду декабрьское восстание? – спросил Степанов.

– Конечно.

– С ума сойти, – сказал Степанов.

31

Пока взрослые разговаривали со Степановым, Удалов страдал. Он страдал по утерянной зрелости, страдал от того, что стал сиротой, что никто не принимает его всерьез, даже те, кто знает о его действительном возрасте и положении. Играть с Ванечкой в мячик и кубики было унизительно и глупо, а когда Алмаз, не желая дурного, походя сунул ему книжку «Серебряные коньки» и сказал: «Почитал бы, Корнелий, чего маешься бездельем», Удалов понял, что единственное место на свете, где он может рассчитывать на человеческое участие, – это собственный дом. Но и дома мало шансов на прощение.

С книжкой в руке Удалов вышел во двор. Там стоял самовар, то есть машина господина Бакшта, и из-под нее торчали длинные ноги Саши Грубина, который проверял подвеску. Удалов подошел к ногам и подумал, что ботинки у Грубина старые, он их видел тысячу раз, а ноги новые. Как будто новый Грубин у старого отобрал ботинки.

– Саша, – позвал Удалов. – Поговорить надо.

Голос его был тонкий, не слушался, и Грубин из-под машины не сразу сообразил, кто его зовет. Но потом сообразил.

– Сейчас, – сказал он. – Погоди, Корнелий.

Корнелий встал на цыпочки и заглянул внутрь машины. На красном кожаном сиденье лежал открытый ящик с двумя старинными пистолетами. В Удалове вдруг проснулось желание бабахнуть из пистолета по всем врагам. Он потянулся к пистолету, размышляя, кто у него главный враг, но тут рука Грубина перехватила его пальцы.