Петр III - Александр Мыльников

Версия № 5. Петр III: возвращение в Киль?

…Южное побережье Балтики. Некто склонился над листом бумаги: он что-то пишет. Когда-то, до XI–XII веков, в этих местах жило славянское племя вагров. Но времена эти канули в Лету, вагры были ассимилированы и влились в состав немецкого народа, оставив память о своем былом существовании в названиях некоторых селений, рек и озер. Правда, по неисповедимым капризам истории правящим герцогом этой земли стал представитель российского императорского дома. Нынешнего герцога звали Павел Петрович. Вспоминал ли обо всем этом пишущий незнакомец? Да и кем он был? Кто знает! Наверняка известно лишь одно — писал он по-латыни и из-под пера его выходило пророчество о том, что отец теперешнего герцога, Петр III, жив и скоро вернется, чтобы навести в своих владениях порядок. Время и место действия, а также личность писавшего неизвестны. Скорее всего, это было около 1768 года, возможно, в Киле, столице Гольштейна…

Собирая материалы по истории Петра Федоровича, в 1982 году в архиве земли Шлезвиг-Гольштейн я обратил внимание на листок, ранее хранившийся в библиотеке замка герцогов Гольштейн-Готторпских в Киле. Этот небольшой по размеру автограф содержал латинское пророчество о скором возвращении в свое герцогство Петра III. И то, что попал он в Шлезвиг из Киля, представлялось особенно значимым.

Прежде всего потому, что отношение в немецкой, в том числе гольштейнской, среде к событиям 1762 года в России и к Петру III не могло быть однозначным. Оно колебалось от резко отрицательного (как, например, у К. Мозера) до сочувственного и даже апологетического. Занимаясь летом 1982 года в шлезвигском архиве, я натолкнулся на рукопись трактата «Был ли российский император Петр III отрешен от престола на законном основании?». Ответ на поставленный вопрос давался отрицательный, а аргументация екатерининского манифеста 6 июля названа неубедительной и «противоречащей всем человеческим и божеским законам». «Одним словом, — говорилось в трактате, — обстоятельства отчетливо указывают, что слава России, когда ею правил Петр III, была велика». Не удовлетворившись таким выводом, автор завершил текст стихами:

«Елизавета была красива,Первый Петр — велик,Но Третий был лучшим.При нем Россия была великой,Зависть Европы усмиреннойИ самым великим оставался Фридрих

[31, № 316, л. 47–59].

Анализ рукописи показал, что она представляет собой сокращенный список брошюры одноименного названия, но без подзаголовка («В кратком рассуждении исследовал J.»). Эта небольшая брошюра, всего 15 страниц, появилась по горячим следам событий — в 1762 году. В описании экземпляра из коллекции «Россика» (РНБ) местом издания указан Франкфурт; в материалах шлезвигского архива имя автора раскрыто как Justi.

Заслуживает быть упомянутым еще один трактат — «Русские исторические рассказы о правлении и смерти Петра III», переиздававшийся в 1764–1765 годах и позднее в Западной Европе на французском и немецком языках. Его автором, выступавшим также под псевдонимом Марше, был К. Шван. Экземпляр, которым мы пользовались, вышел в свет в 1764 году по-немецки, с мистифицированным указанием на Петербург как на место издания [197].

Трактат построен в форме писем, которые, по уверению автора, он получил от знакомого немца, жившего несколько лет в Петербурге и занимавшего высокий военный пост. В письме от 24 июля 1762 года сообщается о смерти и погребении императора, осуждаются действия Екатерины II, а события сравниваются с историей царевича Дмитрия и Лже-дмитрия I. Автор ссылался на Ж. Маржерета, в записках своих (1607) полагавшего, что в Угличе вместо царевича был убит кто-то другой. Вспоминая о версии французского авантюриста, служившего и у Лжедмитрия I, и у Лжедмитрия II, К. Шван, рассуждая об обстоятельствах смерти Петра III, вплотную подошел к идее возможного самозванства, что, как мы знаем, вскоре и случилось на самом деле.

Начав в последние годы жизни (примерно с 1802–1803 годов) работать над исторической драмой «Димитрий», великий немецкий поэт Ф. Шиллер в числе других источников использовал и записки Маржерета. Изучение этих материалов, по-видимому, подвело Ф. Шиллера к уяснению для самого себя связи событий конца XVI — начала XVII века (царевич Дмитрий в Угличе и Лжедмитрий) с династическими перипетиями XVIII века. На рукописи его незавершенной драмы, хранящейся в Веймаре, я видел в 1979 году собственноручно составленную Ф. Шиллером родословную русских царей от Михаила Федоровича до Александра I. В ней отмечены без указания дат жизни имена двух соперников-претендентов на российский престол: Ивана Антоновича и Петра III. Связь этих генеалогических заметок с замыслом драмы о царевиче Дмитрии заслуживает особого рассмотрения. В данном случае, однако, они важны как свидетельство интереса в немецкой среде к династической истории XVIII века.

В таком контексте я и рассматриваю находку 1982 года. Тем более что кильское пророчество входило в подборку материалов «К истории 1762 г. Датские требования к Гамбургу. 1762. Убийство царя Петра III. 1762–1764» [31, № 316, л. 73].

Автограф представляет собой латинское двустишие — пророчество:

Петр III, божественный и почитаемый, восстанет и воцарится.И будет это дивно лишь для немногих.(Перевод Ю. X. Копелевич)

Вслед за текстом указана дата: 1768 год. Архивная единица хранения, в состав которой автограф входит, датирована 1762–1764 годами. На самом автографе сверху почерком, характерным для писца XVIII века, по-немецки написана аннотация: «Двустишие, что император Петр III в 1768 г. возвратится и будет царствовать». Но убедительна ли такая трактовка указанного в пророчестве года?

По смыслу архивного описания пророчество возникло между 1762 и 1764 годом. В принципе, конечно, такое возможно: ведь переговоры по шлезвигской проблеме с Данией, начавшиеся в 1766 году, имели давнюю и хорошо известную в Киле предысторию. А слухи о намерениях Екатерины II полностью отказаться от прав России на Шлезвиг и Гольштейн могли просачиваться в местную среду или даже сознательно в ней муссироваться — по понятным причинам то или иное решение вопроса о будущем статусе герцогства имело для населения Гольштейна первостепенное значение. В таком случае пророчество могло бы рассматриваться как одно из своеобразных преломлений подобных слухов. И все же не слишком ли много «бы»?

Между тем ситуация значительно упрощается, если 1768 год рассматривать не как срок исполнения пророчества, а как дату его составления. Это, кстати сказать, не только отвечает графическому оформлению автографа, но и согласуется с его смыслом. В самом деле, в Киле имелись не только противники, но и сторонники сохранения унии маленького немецкого герцогства с могучей Российской империей и потому не безразличные к итогам переговоров с Данией. И коль скоро Павел под давлением матери-регентши отказывается от своих прав, на смену ему должен явиться тот, кому эти права ранее принадлежали, то есть Петр III. Иначе говоря, кильское пророчество возникло в 1768 году и представляло собой ответ сторонника русской ориентации на копенгагенский договор.