Никто, кроме нас! - Олег Верещагин

– Смотри, мы почти до Чернавского моста дошли, – сказал Верещагин. – А это там что? Памятник?

– Памятник, – тихо ответил Ларионов. – Пошли. Посмотришь.

– Здравствуй, Димка, – тихо сказал Верещагин. Так тихо, что не услышали, кажется, даже стоявшие по обе стороны от небольшой кирпичной пирамидки пионеры почетного караула. А ветер с водохранилища, рвавший, словно языки пламени – казалось, что горит все вокруг – тысячи пионерских галстуков на металлических распорках, похожих на дуги колючей проволоки, – и вовсе сделал слова неслышными.

На фоне изогнувшегося гигантским полукольцом Мемориала, его полированного черного камня, белокаменных фигур в вечном карауле памятник Димке Медведеву казался особенно крохотным. Но… но странно. Пирамидка не терялась, не казалась жалкой. Возникало странное ощущение. Как будто гигантские сильные руки – Мемориал – с обеих сторон обнимают младшего товарища, стремясь защитить того, кто вышел вперед, кто уже шагнул навстречу врагу…

– Здравствуй, Димка, – повторил Верещагин.

– Вот так, – сказал, подходя следом, Ларионов.

– Иногда я думаю… – спокойным, но странным голосом сказал Верещагин. – Иногда я думаю: если бы не он – мы бы не победили. Я знаю, что это смешно, но я так думаю иногда. Что с него все и началось.

– Кто знает? – задумчиво произнес Ларионов.

– У меня был друг, – сказал Верещагин. – С детства друг, а тут – офицер моей дружины, Игорь Басаргин… Вот мы с ним как-то – за неделю, что ли, до того, как я с Димкой познакомился – сидели и говорили. Я его спросил, не пробовал ли он молиться. А он помолчал и вдруг говорит зло: «Бог не поможет сволочам, которые продали свою страну!» Как ударил, я даже отшатнулся… А теперь думаю еще… – Верещагин усмехнулся. – Может быть, Бог все-таки есть. И он нас всех пожалел ради одного мальчишки, у которого было большое и чистое сердце. Понимаешь, не ради наших танков и наших автоматов, не ради лозунгов и дружин РНВ. Просто ради мальчишки, который оставался мужественным до конца.

– Кто знает? – серьезно повторил Ларионов. – Знаешь, сколько было споров? Строить или нет… Людям жить негде… А Ромашов тогда сказал: «Без жилья люди выживут. А без памяти они так – стадо…»

Если честно, парад Верещагин не очень запомнил, хотя близнецы на его плечах выражали свой восторг весьма бурно. Только когда в самом конце пошли БМС – боевые машины сопровождения, заменившие в новой армии архаичные танки и самоходки – и грянул марш «Мы – армия народа», Верещагин словно бы очнулся. И увидел, что за «оборотнями» и «рысями» начинают выходить пионерские отряды.

– Первый пионерский отряд города Воронежа – отряд имени Дмитрия Медведева! – говорил диктор. – Созданный почти в самом начале блокады, этот отряд…

– Знаю. Все знаю, – прошептал Верещагин, ссаживая бурно запротестовавших мальчишек на руки матери и явно к ним привязавшейся Катьке.

Ему внезапно очень захотелось остаться одному – и он начал потихоньку выбираться из толпы. Ларионов спросил, оглядываясь:

– Куда собрался-то?

– Прогуляюсь, – ответил Верещагин через плечо. – Я сейчас.

Спустившийся на Воронеж летний вечер был теплым и тихим – тихим, так сказать, от природы, потому что праздник не утихал, переместившись с центральных улиц на концертные площадки, в Дома культуры и просто в квартиры. Уложив младших – с ними изъявили готовность остаться Юрка со Светкой – в доме Ларионовых (Ларионов-старший как бы автоматически считал, что Верещагины остановятся у него, начисто забыв, что дом Елены целехонек), остальные отправились в город, но Сережка с Димкой опять тихо слиняли, на этот раз прихватив с собой и Катьку. А двое мужчин и две женщины оказались около все того же Мемориала, где уже была возведена большая временная эстрада и собрались тысячи людей.

Эстрада была не освещена. Но потом вдруг откуда-то сверху ударил поток необычайно теплого, золотистого света, выхватившего из темноты фигуру очень красивой девушки в легком платье, с пышной, небрежно уложенной копной волос искристого, металлического цвета. Шагнув к краю эстрады, девушка подняла руку свободным жестом и звонко отчеканила:

Вечнаяславагероям!Вечная слава!Вечная слава!Вечнаяславагероям!Слава героям!Слава!!

…Что-то шевельнулось в темноте – с левого края эстрады. Все скорей угадали, чем увидели – черный сгусток, имевший форму человеческого силуэта. Странно холодный, безликий, но сильный голос прозвучал из тьмы:

…Но зачем она им,эта слава, —мертвым?Для чего она им,эта слава, —павшим?Все живое —спасшим.Себя —не спасшим.Для чего она им,эта слава, —мертвым?..Если молниив тучах заплещутся жарко,и огромное небоот громаоглохнет,если крикнутвсе людиземного шара, —ни один из погибшихдаже не вздрогнет.Знаю:солнцев пустые глазницыне брызнет!Знаю:песнятяжелых могилне откроет!

…Резкий взмах во тьме – словно махнуло черное крыло. И девушка, ломаясь в поясе, упала на колени и спрятала в ладонях лицо.

Круг золотистого теплого света начал сужаться, тускнеть…

Но вдруг – тьму полоснула золотая дорога! Раздались четкие, уверенные шаги. Чернота брызнула в разные стороны, и человек в форме РНВ, подойдя, поднял с колен и обнял девушку, с надеждой повернувшую к нему лицо – и в тишину упали слова сильного юного голоса, в котором звенел металл:

Но от именисердца,от именижизниповторяю!Вечнаяславагероям!..

И голос девушки вновь зазвучал:

И бессмертные гимны,прощальные гимнынад бессонной планетойплывутвеличаво…Пустьне все герои, —те,кто погибли, —павшимвечная слава!Вечнаяслава!!

…Свет погас. В темноте прозвучал звук колокола – размеренный и странный. Потом мужской голос, похожий на голос диктора радио военного времени, отчеканил:

Вспомним всех поименно,горемвспомнимсвоим…Это нужно —не мертвым!Это надо —живым!Вспомнимгордо и прямопогибших в борьбе…Естьвеликое право:забыватьо себе!Естьвысокое право:пожелатьи посметь!..Сталавечною славоймгновеннаясмерть!

Колокол умолк. Зажглись круги холодного голубоватого света. В них стояли люди в разной форме – чезэбэшники, регулярные военные старой армии, ополченцы, интернационалисты, казаки… Молодые мужчины и женщины, юноши и девушки. Мальчишки и девчонки… Но форма лишь просвечивала сквозь накидки, похожие на саваны, и головы стоящих были опущены.