Железо и кровь. Франко-германская война - Андрей Владимирович Бодров

молодой инженер Марсель Жозон был одним из тех, кто в начале октября выбрался с оккупированной территории, чтобы записаться в формируемые республиканские армии. Самые большие опасности поджидали его и его спутников на свободной от немецких войск земле. Несмотря на наличие пропуска, на территории Шампани они подвергались задержанию и форменному допросу почти в каждой деревне. Жозон раздраженно записал в своем дневнике: «Невозможно себе представить что-то более жестокое и подозрительное, чем напуганного крестьянина. Эти национальные гвардейцы в синих блузах, готовые броситься спасаться при появлении пруссака, трепещущие от одной только мысли о них, безжалостны в отношении французов и без колебаний расправятся на основании одного только подозрения»[1017].

Гамбетта ставил перед собой и своими помощниками двойную цель: не только выиграть войну, но и упрочить республику. В его понимании эти две цели были прямо взаимосвязаны. Гамбетта «несомненный патриот, но и, бесспорно, идеолог»[1018]. Портфель министра внутренних дел позволял «диктатору» посредством подчиненных ему префектов воздействовать на политическую ситуацию. Дождавшись наконец из Тура четких указаний, местные власти безропотно подчинялись новым представителям правительства, которых Гамбетта мог снабдить лишь клочком бумаги — декретом о назначении.

Однако постоянные революционные всплески продолжались. Новая волна выступлений прокатилась по городам Франции после известия о капитуляции Базена. В Сент-Этьене была предпринята попытка захватить оружие и провозгласить революционную Коммуну. Очередная неудачная попытка захватить власть была совершена Центральным комитетом федераций 3 ноября в Лионе. В Валансе и Ницце толпа пыталась захватить префектуры[1019]. Однако самое ожесточенное противостояние развернулось в Марселе. Представители правительства были отозваны Гамбеттой, включая префекта Эскироса. Ему на смену в город с самыми широкими полномочиями отправился Альфонс Гент, прибытие которого едва не привело к стычке между батальонами национальной гвардии. Сам префект в сумятице был легко ранен шальным выстрелом. Инцидент развязал руки властям. Центральный комитет «Лиги Юга» оказался вынужденным покинуть город, пытаясь продолжать осуществлять свою деятельность в остальном регионе[1020].

Уже в начале ноября Гамбетте удалось добиться исполнения своих распоряжений на всей территории страны, не прибегая при этом к каким-либо репрессиям. В конце декабря «Лига Юга» была окончательно упразднена декретом министра внутренних дел, а вслед за ней и все остальные. Парадокс, однако, заключался в том, что позиция самого Гамбетты зимой 1870/71 г. начала все более сближаться по многим вопросам с его противниками слева.

* * *

Не менее масштабные военные усилия отметили сопротивление осажденной столицы. Подготовка Парижа к осаде, как уже отмечалось, началась еще в последние дни августа и велась самым серьезным образом. В течение считанных недель весь город превратился в один огромный военный лагерь.

Форты вокруг столицы лихорадочно обновлялись и снабжались необходимым вооружением и боеприпасами. На фортификационных работах было задействовано не менее 75 тыс. человек. Интенсивность работ не снижалась и после того, когда стало ясно, что противник не намерен брать французскую столицу штурмом. В числе инженеров-фортификаторов встречались выдающиеся имена. Например, архитектор и реставратор Эжен Виолле-ле-Дюк, произведенный в чин подполковника вспомогательного инженерного легиона. Или не менее известный Жан Шарль Альфан, украсивший Париж в годы Второй империи прекрасными садами и парками, а теперь занимавшийся маскировкой артиллерийских батарей[1021]. Самые крупнокалиберные и дальнобойные орудия были размещены на парижских холмах.

Пространство перед артиллерийскими позициями расчищалось. Дома обывателей, оказавшихся в непосредственной близости от укреплений, безжалостно сносились, невзирая на отчаянные протесты хозяев. Леса вокруг столицы были столь же решительно вырублены и превращены в полосу препятствий для противника. Эта участь постигла даже редкие насаждения Булонского леса, несмотря на протесты французского ученого мира. Зрелище падающих под топорами деревьев заставило далекого от националистических страстей Эдмона де Гонкура впервые испытать приступ ненависти к пруссакам как незримым виновникам этого «убиения природы»[1022].

На Сене были сооружены эстакады, дабы лишить неприятеля возможности пускать по течению реки брандеры. Париж располагал также собственной небольшой речной флотилией. По Сене курсировали девять разборных канонерок, которые в начале войны предполагалось использовать на Рейне, плюс пять плавучих батарей и паровые катера, доставленные из Тулона по железной дороге[1023]. Канонерки не только обеспечивали постоянное патрулирование реки, но и участвовали в обстреле немецких позиций. На Сене были устроены запруды, дабы поднять уровень воды и при необходимости обеспечить ею население. Паровыми помпами поддерживался уровень воды во рвах ряда фортов. На подходах к укреплениям были заложены многочисленные фугасы, приводимые в действие электричеством[1024]. Все узлы обороны и рабочий кабинет Трошю в Лувре были связаны электрическим телеграфом.

Французская столица оставалась крупным промышленным центром. Благодаря неустанной работе мастерских и заводов были накоплены значительные запасы оружия, защитники города не испытывали недостатка в боеприпасах[1025]. За время осады здесь было произведено около сотни новейших 7-фунтовых бронзовых пушек Рейфи с дальностью стрельбы до 5 км. Оборону столицы дополняли импровизированные бронепоезда, идея создания которых была предложена императорскому правительству американским полковником Брентом еще в 1867 г., но которая была реализована лишь теперь[1026]. Мастерские и заводы столицы переключились на производство или переделку оружия. Так, мастерские Фло, развернутые на Марсовом поле, переделывали заряжавшиеся с дула 12-фунтовые пушки на казнозарядные 7-фунтовые (калибр 85 мм). Мобилизованы были на нужды армии и далекие от войны отрасли, в частности, мастерские, выпускавшие прежде предметы роскоши. К концу осады они выпускали 2 млн патронов в месяц.

Самые боеспособные силы в городе составляли 13-й корпус генерала Винуа и 14-й корпус генерала Рено общей численностью в 50 тыс. человек, а также 15 тыс. моряков вместе с 1800 морских орудий. Еще примерно 12 тыс. составили жандармы, лесная и пограничная стража, пожарные, а также добровольческий легион «друзей Франции» из числа проживавших в Париже иностранцев. Из Парижа действовало и порядка 50 других добровольческих отрядов. К ним добавлялись 18 тыс. мобильных гвардейцев, собранных в Шалонском лагере и затем переброшенных на защиту столицы. Их отправили на оборону фортов вокруг города[1027]. Палатки, в которых за недостатком казарм размещали все новые войска, заняли Марсово поле, сад Тюильри, парижские набережные и бульвары.

Парижане были вооружены почти поголовно. Всякий в городе, способный носить оружие, желал его приобрести. Перед многочисленными стрельбищами и тирами выстраивались не менее длинные очереди, чем перед мясными лавками. Большинство было записано в батальоны «оседлой» национальной гвардии. Они отличались тем, что имели выборных офицеров, а также не слишком утруждали себя дисциплиной: у национальных гвардейцев оставалась возможность уклониться от учений и остаться дома. Батальоны «оседлой» национальной гвардии почти никогда не задействовались за пределами городских стен, отсюда данное им обидное прозвище: «бастионные улитки».

Особой потребности в сотнях тысяч необученных