Пир стервятников - Джордж Мартин

Она оказалась снаружи впервые с тех пор, как пришла в храм. Небо было пасмурное, туман укрывал землю, как рваное серое одеяло. Справа слышался плеск чьих-то весел. Браавос, город тайн. Она сошла под навес, к пристани, и вокруг ее ног заклубился туман. Он скрывал воду, но Арья слышала, как та плещется о каменные столбы. Вдали горел огонек — костер красных жрецов.

Вилка тяжелая — настоящее серебро. Но она чужая, ведь ее подарили Солинке. Арья бросила ее себе под ноги и услышала тихий всплеск, когда она ушла под воду.

Следом отправилась шляпа, за ней перчатки. Арья высыпала из кошелька на ладонь пять серебряных оленей, девять медных звездочек, еще какие-то гроши и полушки. Все они тоже полетели в воду. Настал черед сапог, которые плеснули громче всего. Исчез в тумане кинжал, взятый у лучника, молившего Пса о последней милости. И пояс, и плащ, и камзол, и бриджи, все до нитки, кроме Иглы.

Арья стояла на конце мола, бледная, дрожащая, вся в мурашках. Ей мерещилось, что Игла шепчет «колоть надо острым концом» и еще «не говори Сансе». Там, на клинке, метка Миккена. Пустяки. Это просто меч. В подземелье их штук сто, не меньше. Игла слишком маленькая для меча — игрушка, и только. Арья сама была совсем маленькая и глупая, когда Джон подарил ей эту безделку.

— Обыкновенный меч, — произнесла она вслух — и поняла, что это неправда.

Игла — это Робб, Бран и Рикон, мать и отец. Даже Санса. Это серые стены Винтерфелла и смех его жителей. Это летний снег, сказки старой Нэн, сердце-дерево с красными листьями и пугающим ликом, запах земли в теплице, северный ветер, сотрясающий ставни ее комнаты. Это улыбка Джона Сноу, который ворошил ей волосы и называл маленькой сестрицей. При мысли о нем глаза Арьи наполнились слезами.

Полливер отнял у нее меч, когда она попала в плен к людям Горы, но в гостинице на перекрестке дорог Игла отыскалась снова. Так распорядились боги. Не Семеро, не Многоликий, а боги ее отца, старые боги Севера. Пусть Многоликий забирает все, но это он не получит.

Арья зашлепала вверх по ступенькам в чем мать родила, крепко держа Иглу. На середине лестницы под ноги ей подвернулся расшатанный камень. Присев, она попыталась расшатать его еще больше, выковыривая ногтями крошки извести. После долгих усилий камень подался, и она обеими руками вытащила его.

— Здесь с тобой ничего не случится, — сказала она Игле. — Никто не будет знать, где ты лежишь, только я.

Арья протолкнула ножны с мечом в дырку и вставила камень на место — теперь он ничем не отличался от всех остальных. Поднимаясь обратно к храму, она считала ступеньки, чтобы знать, где найти свой тайник. Он может еще ей понадобиться.

— Когда-нибудь, — прошептала она.

Она не сказала доброму человеку о том, что сделала, но он все равно узнал. На другой день после ужина он снова пришел в ее келью.

— Присядь, дитя, посиди со мной. Я хочу рассказать тебе одну сказку.

— Какую? — с подозрением спросила она.

— О том, как все у нас начиналось. Если ты станешь одной из нас, тебе нужно знать, кто мы и откуда взялись. Люди шепчутся о Безликих из Браавоса, но мы старше самого города тайн. Мы были и до Титана, и до разоблачения Утеро, и до основания города. В этих северных туманах мы достигли расцвета, но зародились мы в Валирии, среди рабов, что надрывались в глубоких шахтах под Четырнадцатью Огнями, освещавшими некогда ночи Республики. Почти во всех рудниках сыро и холодно, и прорублены они в мертвом холодном камне, но Четырнадцать Огней были живыми горами с огненным сердцем и жилами, по которым струилась лава. В рудниках старой Валирии всегда было жарко — чем глубже, тем жарче, а углублялись они постоянно. Рабы трудились в раскаленной печи. До стен нельзя было дотронуться, воздух, разящий серой, обжигал легкие. Даже самые толстые сандалии не спасали ноги от ожогов. Порой из стены, пробитой в поисках золота, вырывалась струя пара. Кипящая вода или лава. Некоторые забои были такими низкими, что там работали на четвереньках или скрючившись в три погибели. А еще в этой красной тьме водились черви.

— Земляные? — нахмурилась Арья.

— Огненные. Говорили, что они сродни драконам, поскольку тоже выдыхают пламя, — но драконы парили в небе, а черви буравили почву и камень. Если верить старым сказаниям, эти черви жили в Четырнадцати Огнях еще до того, как появились драконы. В раннем возрасте они не больше твоей ручонки, но матерые могут разрастаться до чудовищной величины, и человека они не любят.

— Они убивали рабов, да?

— Там, где в стенах имелись трещины или дыры, часто находили обугленные тела. Тем не менее рудники продолжали углубляться. Рабы гибли десятками, но хозяевам до этого не было дела. Красное золото, желтое золото и серебро ценились больше человеческих жизней, ибо рабы в старой Валирии стоили дешево. Во время войн валирийцы брали тысячи пленных, а в мирные времена те плодили новых рабов. Тех, кто в чем-нибудь провинился, отправляли умирать в красную тьму.

— Почему же они не восставали?

— Рудничные бунты не были редкостью, но они, как правило, заканчивались ничем. Повелители драконов владели магией, и всех, кто восставал против них, ждала гибель. Лишь первому из Безликих удалось чего-то достичь.

— Кто же он был? — выпалила, не подумав, Арья.

— Никто. Одни говорят, что он сам был рабом, другие — что он родился свободным гражданином и принадлежал к знатному роду. Некоторые уверяют даже, будто он служил в руднике надсмотрщиком, и в его сердце проникла жалость к невольникам. Как бы там ни было, он постоянно находился среди рабов и слышал, как они молятся. В шахтах работали люди ста разных народов, произносившие молитвы, обращенные к разным богам, на своих языках, но молились они об одном и том же. О свободе и прекращении страданий. Простая, казалось бы, вещь — но боги оставались глухи к их молитвам, и люди продолжали страдать. Быть может, эти боги мертвы? — спрашивал себя тот человек, и однажды ночью в красной тьме он испытал озарение.

У всех богов есть свои орудия, мужчины и женщины, которые служат им и исполняют их волю здесь, на земле. Рабы вопреки очевидности молятся не ста разным богам, а одному богу, имеющему сто разных ликов… и орудие этого бога — он. В ту же ночь он выбрал самого несчастного из страдальцев, молившегося горячее всех остальных, и освободил его из неволи. Так был вручен первый дар.

— Он убил этого раба?! — отпрянула Арья. Такой поступок представлялся ей крайне неправильным. — Лучше бы он хозяев убил!

— Он одарил и их тоже… но это уже другая история, и вряд ли следует ее кому-то рассказывать. — Добрый человек склонил голову набок. — Кто ты, дитя?