Хозяйка ночи - Мартина Коул

Дэниэл забарабанил в дверь квартиры Делии.

Никто не отвечал. Он забарабанил снова, на этот раз громче.

Молодая белая женщина вышла из квартиры напротив. Увидев мужчин, она увела девочку, захлопнула дверь и закрылась на замок.

С первыми ударами в дверь Джимми посмотрел в глазок и тут же вызвал полицию. Едва он успел положить трубку, как Бойси вышиб дверь. Джимми стоял в передней. В голове у него моментально прояснилось, конопляный дурман выветрился – он нутром почувствовал, что сейчас его будут бить.

– Привет, Джимми, сынок. Я слышал, ты очень занятой мальчик? – ласково поинтересовался Дэнни, вытаскивая из-под полы пальто черенок мотыги, заботливо обмотанный изолентой.

Джимми не мог оторвать взгляда от этого изуверского оружия.

– Я никогда ее всерьез не трогал, клянусь вам!

Бойси засмеялся:

– А как же малышка Фэйт с ее подбитым глазом, ты, пидорас?

Он заехал Джимми по скуле своим тяжелым кулаком. Джимми отлетел на несколько шагов и приземлился на диван. Он схватился за скулу дрожащей рукой.

– Я бил ее, да, но никогда не трогал ребенка. Фэйти била сама Делия. Из-за этого у нас драка и началась!

– Ты лжешь, ублюдок! – злобно крикнул Маркус и начал бить Джимми изо всех сил. Мгновенно к нему присоединились Бойси и Дэниэл. Первый удар черенком мотыги пришелся Джимми по затылку.

К счастью, Джимми быстро потерял сознание, которое так никогда больше и не вернулось к нему. Последним, что он услышал, был голос Дженис Джоплин, исполнявшей его любимую песню: «Возьми еще немного от моего сердца». Он умер три часа спустя на операционном столе в больнице Святого Георгия.

Полиция прибыла через пять минут после того, как нападавшие покинули дом. Каким-то чудесным образом никто ничего не видел и не слышал. Однако другого полиция и не ожидала.

Лиммингтон посмотрел на искалеченное тело, которое отправляли в больницу, и стиснул зубы. Он достанет этих Каванаг. Достанет и заставит их исчезнуть навсегда.

Глава 43

– Надеюсь, вы собой довольны, юная леди? Надеюсь, вы понимаете, что вы, черт возьми, натворили?

Лицо Делии побелело как мел. Губы ее двигались, но не могли произнести ни звука. Джимми мертв? Джимми, ее Джимми мертв?

– Твой отец может сесть за убийство по твоей вине! Твой отец и твои двоюродные братья! И ты знаешь, в чем я уверена, Делия Даулинг? В том, что этот парень пострадал за то, чего он не делал. Ты просто хотела проучить его. И вот результат!

Делия села на кровати.

– Ты серьезно, мам? Джимми мертв?

– Мертвей не бывает, а твой отец и братья арестованы меньше часа назад. Только что мне звонил их адвокат. Я предупреждаю тебя, девочка: если запахнет жареным, я выступлю против тебя на суде. Это ты виновата. А теперь марш с кровати, уже почти полдень, и попытайся вести себя так, чтобы люди видели: ты в горе. Если ты не думаешь о себе, то сделай это хотя бы ради твоего отца!

С этими словами Бернадетт, хлопнув дверью, вышла из комнаты.

Потрясенная Делия некоторое время не могла подняться, хотя от сна не осталось и следа. Джимми мертв, ее Джимми. Отец убил его. Она услышала частый стук и поняла: это биение сердца отдается у нее в ушах.

Господи, милостивый Иисусе, что же она натворила?

Внизу Бриони и Бернадетт обсуждали случившееся. Обе были встревожены и чрезвычайно злы на Делию. Фэйт сидела на коленях у Бриони, под глазом у нее красовалось багрово-синее пятно. Она улыбалась Бриони, показывая красивые ровные зубки. Бернадетт опустилась перед ней на колени и взяла ее ручки в свои.

– Скажи бабушке, дорогая. Скажи бабушке, что случилось с твоим личиком.

В свои три года Фэйт уже была дипломатом. Она облизнула розовые губки и улыбнулась, хихикнув.

– Не-ет, – пропел ее тоненький голосок.

– Ну скажи, моя сладенькая, скажи бабушке, и она даст тебе большую шоколадку. Только Фэйти. Никому больше.

Личико девочки напряглось. Ее живые глазки ярко заблестели. Она рассеянно потерла подбитый глаз. Движение ее было привычным, как у детей, притерпевшихся к побоям. Дети, которых не бьют, чувствуют боль гораздо острее.

– Большую шоколадку? Мне? – Глаза Фэйт широко открылись. Бриони с Бернадетт затаили дыхание.

– Тебя папа стукнул, солнышко? Скажи бабушке.

Фэйт решила рассказать правду и восстановить справедливость. Собственно, о справедливости она не думала – просто бабушке очень хотелось знать правду. Это да еще обещание большой шоколадки решило исход дела.

– Папочка ударил мамочку.

Бернадетт проворковала:

– Я знаю это, деточка, но кто ударил тебя в глазик? Тоже папочка?

На этот раз Фэйт застенчиво покачала головой. Она зарылась лицом в грудь Бриони.

– Нет?.. Папочка не трогал тебя, Фэйти? Кто же тогда, солнышко? Скажи тете Бриони.

Фэйт посмотрела на Бриони, затем на свою бабушку.

– Мамочка ударила меня. – Губы ее задрожали. – Сильно!

Бриони взглянула на Бернадетт. Глаза сестер были полны злости.

– Я убью эту сучку, Бри, клянусь.

Бриони обняла малышку и поцеловала ее волнистые волосы.

– Успокойся. Ничего хорошего не выйдет, если ты дашь волю своим эмоциям. Нам сейчас необходимо хорошенько подумать.

Она закусила губу.

– Но я обещаю тебе, Берни, если они не смогут выбраться из тюрьмы, то я сама сверну ей шею. Я даже не разрешу тебе разделить это удовольствие со мной.

Бернадетт в полной мере ощутила враждебность, исходившую от сестры, и, несмотря на собственный гнев и тревогу за мужа, холодок страха пробежал по ее спине. На этот раз Делия зашла в своих играх слишком далеко. Как бы ей не пришлось вступить в другие игры, ставкой в которых является жизнь.

Гарри Лиммингтон смаковал свою удачу, сидя в столовой полицейского участка. Близнецы оставили не только отпечатки пальцев, но также и черенок мотыги в своем «роллс-ройсе». Он получил именно то, что ему требовалось.

Отхлебнув горячего чая, он удовлетворенно улыбнулся.

Братья Каванаг, как зрелый плод, свалились прямо ему в руки. Детектив плавал на волнах эйфории. Джимми Селларс только зря отягощал землю – наркоторговец, ленивый бездельник, который ни одного дня в своей жизни не отработал честно. Но смерть его не были напрасной. Нет, ни в коей мере, слава богу. Его смерть станет той самой дубиной, с помощью которой удастся превратить семейку Каванаг в кровавое месиво. Уж тут за Гарри Лиммингтоном дело не станет!

Инспектор снова отхлебнул чаю – так, словно это было дорогое шампанское. В конце концов, у него сегодня праздник.

Руби Стенвэй был тучным евреем неопределенного возраста и темперамента. Сейчас он сидел в тюремной камере у близнецов и Маркуса. Руби, их адвокат в течение многих лет, всегда отличался энергией, умом и змеиной изворотливостью. Его пальцы были унизаны дорогими перстнями, и сейчас, когда он жестикулировал, бриллианты сверкали в свете флуоресцентных ламп.