Белая лестница - Александр Яковлевич Аросев

родившееся еще дитя. Какой это будет человек? Будет ли он когда-нибудь знать, каков был его отец?

Марсианин

В этом году очень красный Марс. Багровый. Посмотрите, если не верите, сами в ясный день на небо — увидите на западе кровяную ранку в небе. Она трепещет. То бледнеет, то опять делается удивительно красной. Уже несколько лет не был таким Марс. Видимо, будет война или революция.

* * *

Марсианина я себе представляю так: он — двуногий, двурукий, двуглазый. Глаза у него очень большие и цвета стали. Голова его тоже непомерно огромна и без волос, как полированный шар. Рост марсианина — аршин с небольшим.

Вы никогда не видали таких людей? Однако бывают, присмотритесь хорошенько к людям. К людям вообще стоит присмотреться. Дарвин дал понять нам, что человек — это последняя (для нас по крайней мере) ступень развития животного. Будто бы миллионы лет прошло, как человек стал человеком. Будто бы толкала его к развитию борьба за существование. Может быть — не спорим.

Но есть еще люди, происхождение которых на земле иное. Например, об австралийцах существует предположение, что они свалились на землю вместе с Австралией, которая-де есть не что иное, как кусок, упавший на землю с другой планеты. От этого-то удара земля наша имеет некоторый неправильный наклон своей оси. Опять-таки не спорим — все может быть.

А если это может быть, то как знать, не попадали ли к нам, кроме Австралии, и другие куски вместе с живыми существами?

Во всяком случае, когда среди людей встречается низенький человек, с чрезвычайно большими серо-стальными глазами и огромной абсолютно лысой головой — надо с ним быть поосторожней и лучше не спрашивать его родословной. Такие люди всегда очень воинственные, и — что замечательнее всего — они совершенно лишены чувства страха. Это выглядит даже каким-то физическим недостатком. И как ни странно, таких людей не берет ни огонь, ни пули, ни какая тифозная или другая микроба. Люди эти всегда затрудняются определить свой возраст и имеют вид любого возраста. Умирают внезапно: от разрыва сердца.

Перед японской войной Марс был такой же багровый, как сегодня.

На севере Финляндии (тогда еще небезызвестный монарх Николай Романов именовался «Великим князем финляндским»), у города Торнео, поезд остановился как раз в такую ясную морозную ночь, когда красный Марс — сердце солнечной системы — бился в небе, как ранка от выстрела в грудь, застегнутую на все бриллиантовые пуговицы звезд.

В поезде среди других был один низенький, большеголовый, большеглазый человек. Тут, в Торнео, была русско-шведская граница. Кондуктор отобрал билеты. Пассажиры вышли на перрон. Большеголовый имел в руках маленький чемоданчик. Руки его — маленькие, не руки, а лапки, были красными от мороза, оттого что были без перчаток. От холода он сутулился, делался еще меньше, и мятая, весенняя шляпа в такой северный финский мороз придавала ему совсем жалкий вид. Но вид — это одно, а глаза — зеркало души — другое: глаза его были бодры, прозрачны от вечного присутствия внимательного ума и немного покрасневшие около век из-за бессонных ночей.

Большеголовый посмотрел на небо. Увидел далекий Марс. Дотронулся рукой до уха, не сломалось ли от мороза. И не знал, что ему делать. Собственно, он знал, что ему делать, только не знал, как это сделать.

Ему надо было из российских пределов выбраться за границу. И надо это сделать быстро — иначе пропала его большая голова вместе с глазами — зеркалом души.

Внутрь вокзала зайти — значит показать свое лицо при полном свете вокзальным пограничным жандармам. Идти в город, но куда, к кому? Не опаснее ли это? Оставаться тут — какой смысл? Да и потом — морозище. Еще две, три минуты, и зубы начнут так барабанить, что их не остановить до утра, до солнца. Ноги закоченеют. Руки… Вообще — север земного шара покажет свою жестокость.

Большеголовый отвернулся от Марса и, сделав два шага, увидел трех или четырех финских возчиков, которые у длинных саней своих, немного похожих на наши русские розвальни, трудились с погрузкой чемоданов и корзин пассажиров, намеревающихся переехать границу.

Вспомнил большеголовый, как бабушка его говорила ему, что он родился под счастливой звездой. Подошел он к возчику и спросил, куда те везут пассажиров. На плохом русском языке возчик объяснил, что пассажиров они везут в Швецию, за границу. Если он тоже хочет, то может, но нужно иметь заграничный паспорт, который требуется предъявлять при переезде через замерзшую реку Торнео.

— Это у меня есть, — соврал возчику большеголовый: у него не было не только заграничного, но и вообще никакой паспорта.

Сказав так, большеголовый шлепнулся в сани, густо устланные соломой.

Погрузили в сани тюки, чемоданы и пассажиров, возчики закрыли багаж рогожей, а пассажиров медвежьими и собачьими шкурами. Потом промешкали еще с полчаса, пока не подъехали какие-то другие возчики — уже только ломовые, исключительно для тяжелого груза. Составился довольно большой обоз. Возчики в длинных меховых шубах с болтающимися полами перебегали один к другому, махали кнутами на лошадей, дергали длинными вожжами, то сходились в группы, то расходились по одиночке, громко разговаривали и перекликались на каком-то холодном и тяжелом языке, будто глыбы льда ударялись о глыбы гранита. Так суровой ночью кортеж направлялся к шведской границе.

В северной части неба, на горизонте, стала виднеться зеленоватая полоска. На нее обратили внимание немногие, едущие с обозом. Среди немногих был и большеголовый. Он заметил, что зеленоватая полоска стала светлеть и косматиться у своего верхнего контура. И вдруг из косматой полоски этой, как гигантский палец, поднялся светло-серый столб. Он доходил почти до середины неба. Рядом с ним, но значительно короче и толще его, зародился другой столб светло-зеленого цвета. Они приближались друг к другу с медленностью, едва заметной наблюдающему глазу. Но если отвернуться от световых столбов хоть на минуту и потом снова обратиться к ним, то видно будет, что они уже почти слились у основания, что первый столб стал меньше, зато ярче, зеленее, что и второй, короткий, тоже стал ярче, что и полоса-то вся стала как прозрачная, что в центре ее появился голубой свет, а по бокам — золотисто-желтый. Самые бока этого света распространялись как косматые крылья куда шире, чем раньше.

Светло-серый высокий столб вдруг как-то, едва уловимо вздрогнул и очутился на месте второго. А рядом со вторым внезапно, рукой выскочил из зеленовато-голубого сгустка света третий столб. В то же мгновение немного поодаль от этого светового явления, ближе к зениту, появились тонкие, как ниточки, бледные, как дождинки, неярко выделяющиеся на небе полоски разных размеров. Словно кто-то разлиновал