Великая Испанская революция - Александр Шубин

Но на военном производстве рабочие продолжали самоотверженно трудиться. Как докладывал советник при субсекретариате вооружений М. Неделин (будущий командующий ракетными войсками стратегического назначения СССР), в Барселоне в ноябре было произведено 210000 корпусов снарядов (на 20000 больше, чем в октябре, на 50000 больше, чем в центральной зоне). Дальнейшее наращивание производства было бессмысленно, потому что после падения Севера не удавалось производить достаточное количество взрывателей — только 134000 в октябре, а в ноябре — и вовсе 109000 из-за аварии (считалось, что это — диверсия, но и опыта в этом производстве барселонцам не хватало). Однако даже имеющееся производство покрывало потребности фронта кроме ПТО и зенитной артиллерии. Производились также броневики и стрелковое оружие. Чтобы найти сырье, ввоз которого практически прекратился еще в сентябре, «промышленность вынуждена была мобилизовать все остатки и весь лом и брак литья, чтобы как-нибудь сохранить уровень выпуска литья на прежнем уровне»[1571].

23 декабря Франко начал наступление на Каталонию. В принципе этот удар не был сюрпризом для республиканцев. В декабре внимание их разведки было приковано к передвижениям противника на этом фронте, а 20 декабря она доложила, что здесь передвижения войск «обнаруживают полностью приготовление противника к ближайшей операции, которая может начаться в любую минуту»[1572].

250 тысячам солдат Франко противостояло 176 тысяч республиканцев (на которых приходилось 86 тысяч винтовок)[1573]. На 260 истребителей и 300 бомбардировщиков франкистов приходилось 95 истребителей и 29 бомбардировщиков республиканцев[1574]. П. Тольятти, ссылаясь на советского главного военного советника К. Качанова, считал, что «соотношение сил не было для нас слишком неблагоприятным», так как часть республиканского фронта была хорошо укреплена[1575]. Но войска были деморализованы, и после сражения на Эбро у республиканцев не было здесь достаточных резервов. Удар был нанесен по 56 дивизии, состоявшей из карабинеров, моряков и пополнения. Фронт был прорван.

При этом политическое недоверие к анархо-синдикалистам продолжало пагубно сказываться на ходе сражения. «26-я анархистская дивизия, которая при Галане неплохо дралась, перебрасывается на север, к 10-му корпусу, где она бездействует до конца кампании»[1576], — писал С. Марченко, для которого эти действия командования — пример саботажа и предательства. Но это — и пример надуманного недоверия анархистам, который в итоге ведет к подрыву боеспособности фронта.

К 20 января республиканцы в Каталонии потеряли убитыми, ранеными, больными и разбежавшимися 71069 человек — 40 % сил. Из них убитыми — всего 2500 человек. При этом было потеряно 34–36 % винтовок и пулеметов[1577]. И при этом республиканское руководство продолжало жаловаться на нехватку оружия.

Потери оружия были важны еще и потому, что республиканская армия продолжала пополняться — прибыло 44576 мобилизованных и солдат с юга (их было 12000)[1578]. Но Миаха послал в Каталонию людей без оружия, что обрекло этих бойцов на гибель или интернирование во Франции[1579].

В конце декабря — начале января республиканцы еще оказывали организованное сопротивление, держали фронт. Итальянцы давили на армию Эбро от Лериды на Монтблан, стремясь отрезать приморский угол республиканской обороны в районе Тортосы и Таррагоны. Республиканцы стали отходить от Тортосы к Таррагоне, чтобы не попасть в котел. Но поздно — 14 января итальянцы взяли Монтбланш и 15 января рубанули по выступу, прорвавшись к Таррагоне и к морю. Три республиканские дивизии были разгромлены, что деморализовало всю армию. «Моральное состояние командования резко упало, управление войсками у корпусов потеряно»[1580], — сообщалось в советском дневнике боевых действий.

Начался исход республиканцев из Каталонии во Францию. Советник группы армий в Каталонии полковник Ветров докладывал: «Главная причина падения морального состояния войск кроется не в характере боев, которые уже потеряли напряженность первых дней операции, и не в потерях людского состава. Все дело в работе командования всех степеней. Управление войсками потеряно. Люди не чувствуют командира. Последний поддался общему настроению обреченности, пассивности, не только не воодушевляет солдат, не останавливает их, а зачастую сам идет впереди их пути отхода в тыл»[1581]. Регулярная армия Негрина — армия своевольного бесконтрольного офицерства — проявила в этой обстановке свои худшие черты.

Республиканцы откатывались к границе с Францией, сдавая даже укрепления без боя, если противник прорывался на фланге. Боялись окружения, контрудары практически не наносили. Так был сдан мост на Марторель, что облегчило падение Барселоны. Казалось, Барселона будет обороняться — столица Каталонии, окруженная горами, имевшая запасы боеприпасов и снаряжения, могла выдержать осаду. И выдержала бы, будь дело в 1936–1937 гг. Но не теперь. Когда противник стал обходить Барселону, 5000 карабинеров покинули свои позиции. 26 января в Барселону прорвались моторизованные части противника. На улицах развернулись бои 60 танков, танкеток и броневиков франкистов против 28 танков и броневиков республиканцев[1582]. Если бы в городе были построены укрепления или хотя бы баррикады, если бы во время этого боя пехота не бежала из города, у франкистов не было бы шансов взять Барселону сходу. Теперь же шансов на успех не было у республиканских танкистов. К вечеру Барселона пала.

П. Тольятти называет одной из важнейших причин падения Каталонии «сильную усталость масс». Речь может идти не только об усталости, но и о разочаровании рабочих в режиме. Правительство Негрина отобрало социальные завоевания 1936 г., и люди не хотели защищать эту власть даже против франкистов. «Бригады молодежи, воздвигавшей баррикады, встречали сопротивление со стороны групп женщин из народа, которые со слезами вырывали у них из рук лопаты и кирки»[1583], — рассказывает Тольятти. Как эта картина отличается от ситуации 1936 г.!

Республиканцы не эвакуировали из Барселоны запасы, включая 17 млн л бензина, который был остро необходим в остальной части Республики[1584]. Республиканское командование не смогло эвакуировать авиацию из Каталонии[1585], в том числе из-за недостатка горючего.

Вместе с войсками к Пиренеям отходило население. Этот исход создал пробки, через которые по дорогам не могли пройти войска и снаряжение. Впрочем, в начале февраля движение происходило в одну сторону — к спасительной французской границе через заснеженные горные проходы.

Несмотря на то, что оборона Центральной зоны не была прорвана, поражение в Каталонии произвела сильное впечатление на руководство Республики.

28 января В. Рохо, поддержанный генералом Э. Хурадо, доложил Асанье и Негрину, что возможности сопротивления исчерпаны. Он «предложил Негрину начать переговоры о посредничестве Франции и Великобритании с целью приостановить военные действия и договориться о лучших условиях мира, „которые уже могут иметь не политический, а только лишь гуманитарный характер, и быть направлены на обеспечение выезда из Испании руководства и офицеров армии, политиков и государственных служащих и прочих, которые находятся под наибольшей угрозой, и получение гарантий жизни и свободы тех, кто остается“. На следующий день Правительство не пришло к какому-либо решению по этому вопросу, но было поражено оценкой Рохо»[1586]. Так были сформулированы условия перемирия, которые будет выдвигать Касадо, сдавая, правда, шаг за шагом эти «гарантии жизни и свободы». Сам же Рохо в это время уже терял управление войсками. По советским оценкам, «Рохо был далеким от политики военным, профессионалом-одиночкой, лояльно выполнявшим свою работу, пока он верил в возможность сопротивления. Как только он потерял эту веру, он упустил управление армией»[1587].

По свидетельству П. Тольятти, «ясно было, что Негрин сам тоже потерял веру в дальнейшую борьбу, но он еще держался своей старой политической линии — линии сопротивления… Противоречивым моментом в позиции Негрина было то, что, платонически отстаивая сопротивление, он ничего не делал для того, чтобы его организовать. Его серьезнейшая вина заключалась в том, что в последние дни в Фигерасе он не распорядился отправить в Валенсию и Мадрид по крайней мере часть оружия, которое к нам прибывало»[1588].

Ответственность западной либеральной элиты за «невмешательство» и «умиротворение» естественным образом вызывает поиск оправданий, и одно из них — СССР вел себя также. «Когда в Мюнхене в сентябре 1938 г. стало ясно, что западные демократии не готовы выступить против фашистской агрессии, — пишет Д. Пуццо, — Кремль решил сформулировать и проводить иную политику. С конца 1938 г. СССР прекратил поставки оружия в Испанию»[1589]. Это распространенное на западе мнение, которое априори исходит из национального эгоизма Сталина, верно «с точностью до наоборот».