«Варяг» - победитель - Глеб Дойников

«Да уж, место для высадки японцы, как мне рассказывали, выбрали не слишком удачно. Правда, и другие были не сильно лучше — вообще, надо признать, что, помимо тех, что устроили мы, у японцев были и серьезные объективные трудности в развертывании, которые они, большей частью, преодолевали грамотно, а то и мастерски.»

Первым выйдя на каменистый берег, Оми на секунду остановился и даже прикрыл глаза, запечатлевая важный момент своей жизни. Немедленно затем, Оми приказал большинству солдат рассыпаться среди камней, а троим лезть на ближайшую подходящую для осмотра окрестностей гору — разумеется, ею оказался Дайсан. Оми даже отдал одному из этих солдат свой шестикратный немецкий бинокль — как раз Судзуки, сообразительному и остроглазому, к которому Оми тайно благоволил — явно выделяя солдата разве что дополнительными придирками. Берег был пустынным и тихим — не считая шороха набегавших волн и крика сотен чаек, кружившихся над головами солдат.

Тихо, слишком тихо, думал Оми. Не слишком образованный, но обладающий крепким, пусть и слегка тяжеловесным, природным умом, сохо не очень-то верил газетам, представлявшим русских неуклюжими волосатыми тупицами — да и после событий на морях, показавших, что русские — по крайней мере, некоторые из них — умеют воевать, самым правым газетам пришлось слегка сбавить тон и теперь упирать скорее на кровожадность и коварность врага.

Прикрыл бы он, Оми, очевидное место высадки? Ответ был несомненен. Значит, пока не доказано обратного, для Оми русские — здесь. Тем не менее, командир дал сохо всего четыре часа на разведку: генерал Оку хотел иметь достаточно светлого времени для высадки. Почти три часа, увы, уже истекли.

Вскоре нашелся удобный проход — первые метров двести он нуждался в чистке от камней, но далее по нему, пусть и с некоторым трудом, могли проехать даже повозки и орудийные расчеты. Оми послал хейхо[104] и пятерых солдат проверить проход хотя бы на пару километров вперед, а оставшимся приказал осмотреть местность поблизости от бухты. Оми вдруг показалось, что его изучает чей-то внимательный и совсем не доброжелательный взгляд — ощущение был таким сильным, что зачесался лоб и кончик носа.

Спустя час вернувшийся хейхо доложил, что проход по видимости выводит на равнину и соединяется с дорогой. На каменистой земле хейхо в нескольких местах обнаружил следы подкованных копыт, указывавшие, что десяток всадников выезжал на берег моря — и уехал назад, бросив или потеряв по дороге догоревший самодельный факел, но и факел, и, главное, размытость следов и вода в них после ночного дождя говорили о том, что было это не позднее чем в середине прошедшей ночи. Вероятно, конный разъезд, услышавший шум ночного боя, предположил хейхо. Вероятно, согласился Оми, ни капельки в этом не убежденный. Увы, ни солдаты, лазившие среди скал, ни Судзуки, каких-либо иных следов противника не обнаружили. Сохо так никогда и не узнал, что двадцать минут назад ему почти удалось найти русских — четверо его солдат прошли в пяти метрах от того места, где затаился в зарослях шаломайника ефрейтор Горбатенко с тремя пограничниками — тот со свистом втянул воздух только тогда, когда японцы, перебросившись короткими фразами, пошли в обратном направлении и шорох их шагов затих вдали — до этого он не дышал и даже старался прямо на них не смотреть, зная на собственном опыте, что бывалый человек может почувствовать пристальный взгляд. Собственно, от Горбатенко до позиций русских орудий оставалось каких-то триста шагов — и если бы японцы не повернули, пограничники имели приказ их остановить.

Ровно через четыре часа после того, как Оми получил задачу на разведку, он дал сигнал о том, что присутствие противника обнаружено, но берег в целом чист. Затем, оставив хейхо и одного солдата на берегу, а Судзуки с еще двумя солдатами и биноклем на Дайсане, он выдвинул основную часть группы метров на пятьсот от берега и, как мог, прикрыл место высадки — Оми понимал, что противник вполне может его обойти, поэтому, помимо группы Судзуки, двое солдат были посланы на холмы в противоположную сторону. На душе у сохо было тяжело — он никак не мог забыть ощущение внимательного, царапающего взгляда на своем лице и чувствовал, что, сделав все в соответствии с приказом, он, тем не менее, совершил смертельную ошибку.

— Всё, фигуры расставлены, — выдохнул Славкин, увидев, как вслед за двумя ракетами зеленого дыма и одной — красного, японские шлюпки начали движение к берегу. Ветлицкий, наконец, перестал жевать роскошный желтовато-седой ус. Час назад он был готов поклясться, что японский офицер, командовавший охотниками, почувствовал его взгляд — тот вдруг резко повернул голову и уставился ровно в ту сторону, где был подполковник. Ветлицкий даже опустил свой бинокль и одновременно цапнул за рукав и пригнул вниз поручика — рука у подполковника была железной. Узнав в чем дело, Славкин только нервно хмыкнул — небо с утра было почти постоянно затянуто тучами, оптика не бликовала, а до японца было около двух тысяч шагов. Тем не менее, суеверный Ветлицкий остался при мнении, что он был прав.

Потом потянулось ожидание — японцы двинулись по проходу, где, вполне возможно, оставались их ночные следы, — и, вероятно, какое-то их количество было послано в стороны и на горы. Спустя некоторое время Славкин, по просьбе Ветлицкого также начавший наблюдать окрестности, и в самом деле заметил на Дайсане троих людей — один из них, как разглядел Всеволод, держал в руках бинокль.

Славкин и Ветлицкий сползли с макушки горы и поднялись обратно только тогда, когда над берегом взвились ракеты — еще не будучи уверенными, что кто-то из их пограничников или солдат не был обнаружен дотошными японцами. Теперь, когда шлюпки отошли от судов, стало понятно, что им повезло.

— Раз, два, три… восемь… двенадцать, двадцать пять… сорок, — считал шлюпки Славкин. По всему выходило, что японцы в первой волне высаживали не менее двух батальонов, правда, помимо одного десантного орудия, по-видимому без какого-либо тяжелого вооружения.

— Александр Андреич, многовато японцев-то, может, все же по шлюпкам ударим? Теперь уже точно дотянемся — да и люди там кучно сидят, — для порядка спросил Славкин, заранее зная ответ: вопрос, нужно ли постараться утопить шлюпки и тем затруднить десантирование или же поставить своей целью нанести максимальный урон живой силе противника, обсуждался ранее офицерами весьма горячо. В итоге сошлись, что тратить боекомплект на охоту за более удаленными, быстрыми и трудноутопляемыми шрапнелью шлюпками не стоит: даже если удастся пустить ко дну десяток — полтора, это только слегка замедлит высадку, да и то, вероятно, лишь в ее начале.

— Полноте, Всеволод Юрьевич, — и впрямь ответствовал окончательно успокоившийся Ветлицкий, — недолго уже ждать.

Наконец, японцы покинули шлюпки. Вода все еще была низкой и высаживаться пришлось опять далеко от берега. Отсчитав пять минут и убедившись, что шлюпки достаточно отошли, Славкин приказал дать пристрелочный. В глубине души он был уверен, что накроет цель первым же выстрелом — но снаряд неожиданно дал клевок гораздо ближе к берегу. Славкин чертыхнулся.

— Первое орудие, угол плюс пять, трубку на пять и шесть, выстрел!

Новый клевок, теперь у шлюпок.

— Черт, черт… первое орудие — угол минус два и пять, трубка на пять и четыре, выстрел!

Клевок, теперь среди десантников. Противник засуетился, попытался ускориться и одновременно растянуться в цепь. И то и другое на скользких камнях удавалось плохо. Особенно тяжко приходилось прислуге орудия, тянувшей на двух плотиках ствол и лафет с боекомплектом.

— Первое, трубка на пять и три, выстрел! — снаряд пыхнул в небе, не причинив зла. Славкин даже вспотел от стыда за новый промах, однако спустя секунду понял, что, в общем, накрыл.

— Первое. Выстрел!

Следующая шрапнель рванула, чуть высоковато, казалось, над передними шеренгами японцев — но упали всего один или два.

— По-моему, небольшой недолет, Всеволод Юрьевич, японцев маловато зацепило, — спокойно сообщил Ветлицкий Славкину, который не обратил на этот факт должного внимания и уже открыл было рот чтобы дать команду на беглый огонь. Поручик, не совсем поверивший словам Ветлицкого, тем не менее приказал прибавить на трубке ноль один — и избиение началось.

Снаряды рвались над японскими цепями короткими сериями, с интервалом между разрывами в три-четыре секунды, затем Славкин переносил огонь по фронту, особенно тщательно обрабатывая фланги и не давая японцам чересчур растянуться — цель и так, для двух орудий, была великовата.

Отдельное внимание поручик уделил своим коллегам — после десятка снарядов в район плотиков (один — в воду, автоматически отметил Славкин) оба сиротливо закачались на волнах — прислуга была большей частью перебита, уцелевшие бросились в стороны. Пехотинцы под руководством какого-то офицера, пытавшиеся впрячься в плотики, были отогнаны или перебиты новой серией.