Большая Охота. Разгром УПА - Георгий Санников

Чумак своими глазами убедился в могуществе Советской Украины. Он видел счастливых людей, работающих у станков и у домен, шахтеров и колхозных хлеборобов. Он встречался с ними же в южных санаториях, разговаривал с большими советскими начальниками. Почти все они говорили с ним на украинском языке и были украинцами. Он навсегда запомнил усатого и пожилого генерала с изуродованной рукой в Хмельницком управлении госбезопасности, который так напомнил ему обычного вуйку, надень на него сельский брыль[186]. Нет, он, Мыкола, выбрал новый и единственно правильный путь. Правда, и выбора у него другого не было. Но ведь прав Николай Иванович. Заблуждались они в оуновском подполье. Войну Запад так и не начал. Дураки они, американцы, самим сгореть в этой войне! Вон какая сила Советский Союз! Какая мощная армия! Разбили все-таки они нашу УПА. Не нарушал он присягу. У него сейчас другая присяга, и он будет верным бойцом за ставшую ему родной Советскую Украину.

Чумак решительно встал и повернулся к спящим Лемишу и Оксане. Два шага и он вплотную подошел к нарам. Протянул руки и взял лежавшие рядом с крепко спавшими портупею провидныка с прицепленной к ней гранатой, ножом и пистолетом. Кобура пистолета жены провидныка и часть ремня оказалась у нее под спиной. Чумак осторожно потянул к себе ремень. Женщина не проснулась. Он разрядил пистолеты. Вынул запал из гранаты. Ни Лемиш, ни Оксана не пошевелились. Они продолжали спать. Тогда он приподнял все еще продолжавшего спать Лемиша и посадил его к стене. Провиднык продолжал спать. То же самое он проделал с Оксаной. Она всхрапнула и встрепенулась. Чумак сел за стол. Ствол его автомата был направлен в сторону сидевших на нарах. Женщина проснулась и закричала. Даже тогда, когда он казнил по приказу своих командиров людей, среди них попадались женщины, он не слыхал такого страшного крика, похожего скорее на вой волчицы, угодившей в смертельный капкан. Женщина смотрела на Чумака глазами полными ужаса и недоумения. Лицо ее искажала гримаса отвращения и боли. Проснувшийся после короткого, как беспамятство, сна Лемиш пришел в себя и, повернув голову в сторону Чумака, смотрел на своего уже бывшего связного глазами, выражающими сожаление, горечь и боль от случившегося с ними. Он не впал в истерику, как Уляна. Он пытался найти выход, что-то предпринять и хотел поймать взглядом глаза преданного ему в прошлом человека, никогда не вызывавшего у него и тени подозрения. Чумак явно боялся встретиться взглядом с некогда обожаемым им командиром, а ведь он раньше считал за счастье умереть за своего провидныка. Лемишу так и не удалось посмотреть в глаза своему связному. Чумак сознательно отворачивался от него, смотрел в сторону Уляны. Глаза Уляны горели гневом и ненавистью. Она неожиданно для Мыколы плюнула ему в лицо.

— Сдохнешь вместе с «гэбэшниками», проклятый Иуда, — произнесли шепотом, показавшимся всем троим громким голосом, запекшиеся губы Уляны.

Чумак достал из кармана серую от грязи тряпицу, служившую ему носовым платком, и вытер со щеки плевок. Не спуская с сидевших на нарах глаз, медленно пятясь от них, зашел за лестницу, нащупал в земляной нише «Тревогу» и нажал на кнопку. Раздался еле слышный и короткий щелчок. «Все, назад пути нет», — подумал Чумак и облегченно вздохнул.

Где-то там, в каком-то райотделе ГБ зажглась сигнальная лампа на контрольном щите и раздался звонок, который мгновенно взметнул наверняка дремлющего дежурного офицера, сразу же поднявшего на ноги «тревожную группу»: «Сигнал от Чумака. Лемиш захвачен или убит. Тревога»…

Чумак отодвинулся от включенного им аппарата. В бункере стало тихо. Чумак с автоматом в руках, изготовленным к стрельбе, сидел за столом напротив Лемиша и Оксаны. Он по-прежнему не смотрел в глаза ни Куку, ни Уляне. Взгляд его был где-то посредине между сидевшими на нарах. Наконец, Лемишу удалось поймать взгляд Чумака. Теперь они смотрели друг на друга глаза в глаза. Первым нарушил тишину Лемиш:

— Друже Чумак, мне все ясно и я не требую никаких объяснений. Бог с вами. Он нас когда-нибудь рассудит. Когда здесь будут Советы?

Чумак долго молчал. Было видно, что он хочет как-то ответить на вопрос, но его что-то сдерживало. «Наверное, имеет указание не вступать с нами в разговор», — подумал Лемиш. И вновь обратился к Чумаку:

— Вы хорошо знаете меня, друже. Раз вы дали согласие захватить нас, значит что-то и когда-то я с вами просмотрел. Назад не воротишь. Я не собираюсь уговаривать вас отпустить меня и Оксану. Дело в другом. Мой вопрос «Когда здесь будут Советы?» имеет прямое отношение не ко мне, а к вам, друже. Я знаю, что буду расстрелян большевиками. Я буду убит, как убили генерала Чупринку, а до него других наших командиров. Вы, друже, знаете, что на допросе у чекистов я им ничего не скажу ни о моей работе, ни об оставшихся в подполье связях. Не скажу я им и о том, что хочу сейчас сказать вам. У меня в кожаной сумке, которая лежит на столе, немного золота и восемь тысяч рублей. Возьмите все это себе. Вам пригодится. Вы молодой. Вам еще долго жить. Я не хочу, чтобы деньги подполья достались Советам. Придет время и вы реализуете золото — это всегда те же деньги. Взамен мне ничего не надо. Повторяю — я не хочу, чтобы это попало большевикам. В сумке имеются и документы, отчеты, мои записи. Пусть они все изучают, все равно без меня не разберутся.

Чумак, не отводя направленный в грудь Лемиша ствол автомата, продолжал хранить молчание, угрюмо глядя на провидныка.

— Как хотите, друже. Мне жаль, что деньги и ценности пропадут. Вы смогли бы всем этим воспользоваться, деньги и драгоценности все-таки. Без всякого риска. Жаль.

Снова в бункере нависла гнетущая тишина. Наконец, Чумак мрачным голосом ответил Лемишу:

— Друже провиднык, я не за гроши працюю[187].

Лемиш посмотрел на Чумака с удивлением и спросил:

— А за что же вы працююте, друже?

И неожиданно услышал произнесенный хриплым от волнения голосом:

— Друже провиднык, я працюю за идею, а не за гроши.

Больше разговоров в бункере не было, все напряженно ждали появления чекистов. Еще до того как посадить к стене бункера еще спящих Лемиша и Уляну и включить «Тревогу», Чумак открыл вход в бункер, отбросив далеко в сторону деревянную крышку люка. Спешившим к месту завершения операции сотрудникам госбезопасности легче найти вход в схрон.

С момента включения Чумаком аппарата «Тревога» прошло чуть больше часа, когда наверху раздались торопливые шаги и приглушенные метровым слоем земли голоса, проникающие через отверстие входа в бункер. Перед тем как спуститься в бункер осторожные чекисты все же громко крикнули сверху:

— Мыкола! Ты живой? Что у тебя в бункере происходит?

— Здесь я, хлопцы, здесь, — сразу же среагировал Чумак, узнав по голосу Партизана.

Однако вместо Партизана в бункер торопливо спустились два оперработника. Это были совсем молодые уже знакомые Чумаку по его новой работе сотрудники госбезопасности, к которым он обращался по именам Вадим и Валентин[188]. Оба одеты в новую летнюю полевую форму, хромовые перепачканные мокрой грязью сапоги. Офицерские ремни без портупей. Головных уборов на них нет. В руках пистолеты ТТ и мощные ручные фонари. Впрочем, пистолеты были сразу же убраны в кобуры. Поставленные на стол электрофонари залили ярким белым светом маленькое помещение бункера. Валентин занялся обыском Лемиша и просмотром изъятых у него сумки, оружия и полупустого вещмешка. Более сложное досталось Вадиму — он должен был обыскать Уляну и просмотреть ее вещи в небольшой торбе[189]. Вадим начал с торбы.

Обмылок когда-то ароматного и дорогого туалетного мыла. Полувытертая зубная щетка, несколько носовых платочков, застиранные, неглаженых, но чистых, смены нижнего женского белья, некоторые женские принадлежности, несколько фотографий с сыном, аккуратно перевязанных голубой ленточкой и этой же лентой прикрепленных к небольшому зеркалу, чтобы не мялись. Весь немудреный скарб Оксаны. Вадим чувствовал на себе ненавидящий взгляд жены Лемиша. Ему не хотелось прикасаться к этой женщине, заведомо зная ее внутреннюю реакцию. Он же мужчина, а она молодая и красивая женщина. Ой как не хотелось Вадиму делать то, что на официальном языке называется «произвести личный досмотр и обыск». Он мысленно представил, как будет реагировать на его руки женщина. Но выхода не было. Это спустя много лет в подобной операции должна была бы со стороны чекистов участвовать женщина — сотрудник госбезопасности.

Вадим встретился с ее взглядом. Холодок пробежал по коже — столько ненависти и гнева было в глазах женщины. Лемиш сидел на табурете в углу бункера, опустив голову, и, казалось, оставался безучастным ко всему происходящему вокруг него. Обыскивавший его сотрудник ГБ был плотным, крепкого телосложения молодым парнем с желтыми рысьими глазами, добродушным круглым, покрытым сплошными веснушками лицом и густой шевелюрой рыжевато-темных волос. Второй, обыскивавший Уляну, был такой же молодой, но высокого роста, с красивым, слегка вытянутым лицом с четко очерченными губами, мужественным, с еле заметной ямочкой подбородком и породистым мужской формы носом, который и определял красоту этого рослого офицера. Светло-русые коротко стриженные волосы падали на лоб и он часто и резко отводил их рукой. Высокий красавец блондин приблизился к Уляне и, протянув правую руку, положил ее на плечо женщины.