Обитель любви - Жаклин Брискин

Бад радовался тому, что Тесса не похожа на других. Когда она была маленькой, то всегда смотрела на него так, словно он сделан из чистого золота. Даже сейчас она иногда смотрела на него так. Но в отличие от детей друзей Бада никогда не выпрашивала у него подарки. Она не просила у отца ни авто, ни бриллиантовую заколку, ни веселую вечеринку. Она была чужда стяжательства, а вместо этого у нее была развита спокойная созерцательность. Впервые Бад подумал об этом как о недостатке. «Ее трудно понять», — решил он.

Он услышал, как кто-то вошел в соседнюю комнату и раздвинул шторы на окнах.

— Тесса, — окликнул Бад.

Она показалась на пороге. На ней было темно-синее летнее платье в кремовую полоску. Темные волосы разметались, на щеках играл яркий румянец. Она вся светилась робким, но безудержным счастьем. Взгляд Бада автоматически скользнул по ее узкой талии, полной груди... Что-то будто кольнуло его в ноющую шею. Он внезапно осознал, что дочь не просто привлекательна. «Передо мной стоит красивая женщина», — подумал он, хмурясь.

— Папа, что случилось?

Бад спросил невпопад:

— Зачем ты раздвинула шторы?

— Я ненавижу, когда они задернуты. Комната сразу становится похожей на больничную палату. Кажется, что вот-вот придут доктора и опять начнут брать у тебя кровь через маленькие резиновые трубки.

— Разве это так больно?

— Да нет, — не совсем искренне ответила она. — Впрочем, я рада, что теперь это случается не так часто. Мне противно, когда они изучают мою кровь под микроскопом. Такое ощущение, будто врачи пытаются отыскать конкретную причину, по которой я наказана...

— Дифтерией, — сказал он. — Ты была наказана дифтерией, только и всего.

— Я понимаю, что это все глупости, но ничего не могу с собой поделать, — продолжала она. — Вы сегодня обедаете в гостях? Что ты здесь делаешь? Разве тебе не надо переодеться?

— Я хотел поговорить с тобой.

До этого она стояла в дверях кабинета, но теперь вошла и опустилась на оттоманку в ногах отца.

— Кто такой Кингдон Вэнс? — спросил он.

Он застал ее врасплох, и она как-то смущенно качнула головой, но затем улыбнулась своей обычной робкой улыбкой, став от этого еще красивее.

— Я забыла тебе сказать. Вэнс — это фамилия, которую придумала Лайя. А вообще-то его зовут Кингдон Ван Влит.

Бад почувствовал, как слабость разливается по всему его телу. Давно он уже не испытывал подобного. Шея и затылок заныли еще сильнее. Сам того не замечая, в ту минуту он посмотрел на Тессу с холодной яростью.

— Я так и думал, — проговорил он. — В те годы, когда я знал его, он звался Чарли.

— Папа, ты видел его в последний раз, когда он был еще младенцем, — с некоторым упреком сказала она.

— Да, — ответил он, — верно.

— Тогда почему ты так разозлился?

— Просто ты очень удивила меня, Тесса. Видишься с ним и ничего не говоришь нам, держишь все в секрете. От меня! Я дома уже две недели, а ты и словом не обмолвилась!

— Кингдон просил меня об этом.

— Как он к тебе подошел? В укромном местечке, конечно?

— Нет. — Она подалась к нему, словно думала этим успокоить. — Мы с Лайей встретились в отеле «Голливуд». А там был он... Разговорились, еще не зная, кто мы друг другу. А когда выяснилось, что мы родственники... Это было так неожиданно... Я начала писать «Летчика», а ты знаешь, как мало я разбираюсь в авиации. А Кингдон летает уже не первый год. Он служил в эскадрилье «Лафайет».

— Об этом я прочитал в газете, — сказал Бад и протянул ей «Геральд».

Она взяла газету и стала читать. Ее загорелое лицо пошло красными пятнами.

— Я и не думала, что они напечатают это! Мы обнимались только потому, что трюк получился, — прошептала она. — О, пап, прости! Я знаю, каково вам с мамой прочитать обо мне в газете!

— Ты лучше подумай, каково мне сознавать, что ты вытворяешь за моей спиной!

— Пожалуйста, не сердись, — попросила она, взяв его за руку. — Я не прятала от тебя Кингдона. Он сам просил не рассказывать о нем. Папа, его сбили на фронте. У него серьезно повреждена нога. И душа у него травмирована. А сегодня он вновь почувствовал себя летчиком. Кингдон очень чуткий человек, и, мне кажется, что у него с детства изранена душа. Он чувствует, что еще не готов прийти сюда и познакомиться с тобой. Поэтому я и молчала.

— А как быть с утверждением газетчиков, что вы возлюбленные?

— Ну конечно же, нет! Он совершенно равнодушен ко мне. И потом, его отец — твой родной брат.

— У меня уже много лет нет родного брата! — Ноющую шею Бада свело резкой судорогой. Он поднялся с дивана и стал расхаживать взад-вперед. — Почему он не встретится со мной? Чего боится? В чем дело? Ведь я его дядя, не так ли? Или он предпочитает тайком ухаживать за молодой и очень богатой наследницей?

— Пожалуйста, не надо, — тихо произнесла Тесса. — Он тонет, а я — его соломинка. Не будь он католиком, давно бы уже покончил с собой.

— В таком случае он необычайно набожен, коли так твердо воздерживается от этого шага, — сказал он злым, саркастическим тоном, какого она от него прежде никогда не слышала.

Тесса удивленно смотрела на отца. Он отвернулся и заметил ласточку, севшую на подоконник. Он хлопнул в ладоши, и птица упорхнула. Бад видел, как она взмыла в небо над садом и улетела из Гринвуда. Снова повернувшись к Тессе, он обнаружил, что та плачет. Она вообще редко плакала. Во всяком случае, он никогда еще не доводил ее до слез. «Это из-за этого летчика, отродья Три-Вэ», — подумал он, подошел к ней и обнял за плечи.

— Он проделал сумасшедший трюк, папа. Я уверена, что он пытался разбиться насмерть. Я не знаю, что его мучает. Просто вижу, что ему больно.

— Тебе не стоит встречаться с ним, — заметил Бад.

Она оттолкнула его и стала вытирать мокрое лицо.

— Я не знаю, что произошло между тобой и твоим братом, — тихо сказала она. — Но что бы это ни было, я не понимаю, почему мы с Кингдоном не можем быть друзьями.

В голове Бада шевельнулось воспоминание, о котором он запретил себе думать и тщательно подавлял.

— Тесса, я не могу запретить тебе встречаться с ним. Но тебе известно мое отношение к этому. Решай сама. — Голос его стал суровым. — Он не хочет прийти в мой дом? Прекрасно! Тут я с ним согласен. Я не желаю, чтобы он тут появлялся. Тебе ясно? Чтобы ноги его не было в моем доме!

Амелия только что отпустила свою горничную. Ее волосы цвета топаза, уже посеребренные сединой, красиво обрамляли ее прекрасно сохранившееся лицо. Хрупкая, с прямой осанкой, в кремовом вечернем платье, расшитом бисером, она почти не отличалась от прежней Амелии.