Противостояние - Елена Орлова

— Мы приехали, — объявила Ангелина Ивановна, — можно выходить. Кто будет купаться, не забудьте о полотенцах и рубашках, да, и еще захватите с собой емкости для воды.

Люди, после убаюкивающего тепла машины, оказавшись на морозе, зябко поеживались.

— Благодать! — потянулся худощавый мужчина и шумно вдохнул морозный воздух: — Елкой пахнет…

— Все собрались? Пойдемте, — пригласила паломников экскурсовод. — Я уже рассказывала вам об источнике, поэтому сейчас мне хочется, чтобы вы не торопились, прониклись духом святого места, помолились, прислушались к самим себе.

Женщина остановилась у поклонного креста с иконкой батюшки Серафима.

— Преподобне отче Серафиме…

Проникновенная молитва заставила присутствующих сосредоточенно зашевелить губами: они пытались повторять следом за ней. После недолгой остановки люди направились к мостику через реку. Мила намеренно отстала от группы и теперь наблюдала, как паломники осторожно, гуськом, переходили на другой берег. Убедившись, что за ней никто не наблюдает, она опустилась перед крестом на колени и, почти вплотную, приблизила лицо к иконе.

— Батюшка Серафим, мне никогда не приходилось купаться зимой. Прошу Тебя, сделай так, чтобы я выдержала холод! — В тот момент ей даже не пришло в голову просить Святого о чем-то еще.

Купальня, очень простая, сколоченная из досок, располагалась в центре озерца. К ней вели длинные мостки, покрытые водой и ледяной крошкой.

— Ангелина Ивановна, купальня общая? — удивилась Мила.

— Нет, она разделена на две половины, женскую и мужскую, — пояснила гид и ободряюще улыбнулась. — Ну что, пойдемте?

— Я одна?..

— Почему? Со мной. Вернее, по очереди. Впрочем, если среди мужчин желающих не найдется, можем и одновременно.

— Найдется! — громко заявил розовощекий крепыш.

— В нашем полку прибыло! — весело отозвалась женщина. — Тогда я, с вашего позволения, буду первой. — Она вопросительно повернулась к Миле.

— Да, да, конечно, идите.

Минут через двадцать Ангелина Ивановна вернулась с раскрасневшимся довольным лицом, в пуховом платке, из-под которого выбивалась мокрая прядь.

— Ну как? — опасливо поинтересовался солидный мужчина.

— Необыкновенно! Сами попробуйте!

Воодушевление женщины заразило Милу.

— Я иду, — решительно произнесла она и, оставив шубу и сапоги на лавочке, босиком направилась по скользким мосткам к купальне.

— Молодец! — крикнула ей вслед Ангелина Ивановна.

Розовощекий крепыш сорвался с места и, догнав Милу на полпути, спросил:

— Скажите честно, приходилось когда-нибудь в такой мороз купаться?

— Никогда.

— И мне не приходилось. А вам не страшно?

— Страшно.

— Знаете, думаю, вдвоем мы будем меньше бояться, — пошутил мужчина. — Ну, с Богом! Он дернул примерзшую дверь на себя.

Вскоре через тонкую перегородку до Милы донеслись его громкие крики.

— Вы уже зашли в воду? — удивилась она.

— Нет, только разделся.

Ответ привел ее в недоумение.

— А кричите почему?

— Так холодно же!

Мила, стоя в одной тонкой рубашке, сознавала, что должна испытывать примерно то же самое, но ощущала лишь тепло и радостную легкость. В последние дни, перед поездкой, ей нездоровилось. Сейчас озноб исчез, вместе с общей тяжестью и головной болью.

— Как хорошо! — воскликнула она и, хватаясь за поручни, начала медленно спускаться по обледенелым ступенькам, все глубже погружаясь в тяжелую, свинцовую воду.

— Вы что-то сказали?! — прокричал мужчина.

— Да! Хорошо здесь! — Милин голос зазвенел от внутреннего подъема.

— Ну вы даете!

Мила перекрестилась:

— Во имя Отца! — Собравшись с духом, она быстро опустилась с головой и тут же вынырнула, задохнувшись от ледяных объятий, хватая ртом воздух. Но, несмотря на это, радость никуда не уходила. — И Сына! — восторженно выдохнула Мила и вновь ушла под воду. — И Святого Духа! — Она распрямилась и широко, удивленно распахнула глаза, пораженная чистотой и яркостью окружающего мира. Душа запела от внутреннего простора и свободы.

Следующим утром ничто не напомнило ей о прежней простуде. Погода в Дивеево испортилась. Мартовская оттепель сменила прежний мороз и солнце, повалил густой мокрый снег. Насыщенная трехдневная программа не оставляла паломникам ни одной свободной минуты. Поэтому, когда в воскресенье, после обеда, Ангелина Ивановна объявила о посещении источника Казанской Божией Матери, многие сразу же отказались, сославшись на его сильную удаленность от монастыря. Семь человек, включая гида, отправились в путь. Утопая в снежной каше, закрывая лица от пронизывающего ветра, они настойчиво шли к цели, и у каждого из них имелись на то свои веские причины. Порою Миле становилось совсем невмоготу, промокшие ноги сводило судорогой от напряжения, тогда она упорно твердила самой себе: «Я должна, я обязательно должна туда дойти», — словно от этого зависела ее жизнь.

Впрочем, возможно, так и было?

Добравшись до источника, женщины немного отдышались, а затем спустились к маленькой деревянной часовенке. Сколоченная из толстых досок дверь натужно скрипнула. Ангелина Ивановна остановилась перед иконостасом, зажгла принесенную свечу и, перекрестившись, начала сосредоточенно молиться. Мила позабыла, где находится. Из мягкого полумрака на нее смотрели дивные глаза Богородицы, возвращавшие сердцу потерянную надежду. Непередаваемый, тонкий аромат разлился по часовне.

Паломницы застыли в изумлении.

— Это чудо, — Ангелина Ивановна оглянулась на женщин, — не знаю, ради кого. Наверное, ради всех, находящихся здесь и сейчас. — Она благоговейно перекрестилась и встала на колени. — Благодарим тебя, Пресвятая Дева!

Дверь вновь скрипнула, зазвучали чужие голоса. Аромат исчез столь же внезапно, как и появился.

Ночью, накануне отъезда, Миле приснилась дача с великим множеством распустившихся цветов: прекрасных, невиданных, посаженных Великим Садовником.

«…Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то». [90]

Прошел год. На Сретение Господне Мила приехала в свой сельский храм. Она не могла объяснить, отчего ее непреодолимо тянуло туда. Участие в Литургии из обременительной необходимости превратилось, с некоторых пор, в душевную потребность, сделалось неиссякаемым источником радости, утешения.

Служба давно закончилась, а она все еще медлила уходить, потрясенная осознанием своей испорченности грехом. Даже то доброе, что исходило от нее, было отравлено тщеславным ожиданием похвалы или неизбежным самодовольством. Каждый раз бескорыстие оборачивалось корыстью!