Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2 - Батракова Наталья Николаевна

А ведь кроме уборки дома завтра ему еще предстоит разговор с Катей. Он уже обдумал, как ей преподнести новость, что теперь они не жених и невеста: он еще в пятницу забрал свое заявление о заключении брака. И собирался уехать завтра же вечером. Возможно, навсегда. И в этом виновата она сама. Он больше не намерен терпеть ее пренебрежение им, его чувствами! Теперь они друг другу никто. И хорошо, что он вовремя одумался, не связав себя с ней обязательствами. Что касается Марты и ее операции, то из сочувствия к девочке в будущем он готов ей помочь. Но только после того, как ее мать перед ним извинится. И не раньше, чем через год. Сначала ему надо заработать необходимую сумму.

Выстроив в голове вполне убедительную, на его взгляд, цепочку причин и следствий, никаких угрызений совести, как перед финалом шоу, он уже не испытывал. У него своя дорога, у Кати — своя. Он искренне хотел ей помочь, она воспользовалась его желанием, ничего не предоставив взамен. Разве что свое тело. Но при этом была так холодна, что гасила в нем мужские желания. Он больше не хочет такой жизни!

О том, что когда-то сам придумал и воплотил план, при котором никакого другого выхода, кроме как выйти за него замуж, у Кати не оставалось, Генрих старался не вспоминать. Ее вина, что ему пришлось ее обмануть. И точка!

Оставалось надеяться, что об этом факте никто и никогда не узнает. Еще поднимет шум, который работодатели опять же сочтут нарушением контракта… А вот реакции на отказ жениться Генрих нисколько не опасался. Здесь у него был железобетонный аргумент: он запросто может лишить Катю вида на жительство и доставить немало неприятностей ее родственникам. Кто, как не он, хорошо знал, что среди документов, подаваемых ею в ратхаус, некоторые были «липой». Так что она будет молчать. А вот если что-то выяснит про фонд, то дело может принять неприятный оборот. «Желтая пресса», учитывая его будущую популярность, на которую уже стала работать огромная телевизионная машина, сможет заработать на этом немалые деньги, которые вычтут из его зарплаты.

Так что, пожалуй, первое, что он сделает, когда вернется домой, это удалит все следы параллельной переписки с фондом. На всякий случай. Мало ли кто сможет получить доступ к его ноутбуку! Да и Катя уже могла что-то пронюхать. Не зря он потерял доступ ко всем ее перепискам.

На первом этаже дома было темно, но на втором светилось окно спальни.

«Забыл выключить, что ли? — удивился он. — Вроде днем уезжал…»

Набрав код, он вошел в прихожую и едва не упал, на что-то наткнувшись. Тут же включился свет, и всё стало понятно: чемоданы, коробки с его вещами. Чистота, порядок. Чьих рук дело, долго гадать не пришлось: на детской вешалке висела яркая розовая курточка, в шкафу — ветровка Кати.

«Вернулись, значит, — на какое-то мгновение Генриху стало неловко от того, что они видели в доме. — Ну и ладно: не предупредила, что раньше вернется, вот и получила, — тут же нашел он себе оправдание. — Чемоданы она собрала, напугала! Вот и замечательно! Имею полное право забрать вещи и уехать с чистой совестью! Пусть сама решает свои проблемы! Пусть потом звонит, умоляет…»

Почувствовав себя несправедливо обиженным, Генрих поджал губы и стал вытаскивать чемоданы под навес. Загрузив в багажник и на сиденья всё, что было в прихожей, он снова вернулся в дом и, демонстративно не разуваясь, принялся ходить по первому этажу: вдруг еще осталось что-то из его вещей? Не жалко, но он не хочет ничего оставить ей на память, никаких следов! Он уже потратил на эту женщину немалую часть своей жизни!

Ничего не обнаружив, Генрих решил подняться наверх. Но не в поисках забытых вещей. Обида на Катю росла в геометрической прогрессии, поглощала сознание: слышит ведь, не может не слышать, как он ходит внизу! Неужели ей нечего ему сказать на прощание? Что ж, тогда он выскажет ей всё, что думает!

Достигнув последней ступеньки, Генрих, не раздумывая, толкнул дверь и вошел в спальню. Оторвавшись от книги, Катя молча стала наблюдала, как он распахнул дверцы шкафа, вытащил «свои» ящики, заглянул на полки, передвинул вешалки.

— Не трать время, здесь ничего твоего не осталось, — не выдержала она.

Ничего не ответив, Генрих зашел в ванную, и — о чудо! — обнаружил то, что принадлежит ему, — зеркало для линз! Старое треснуло еще полгода назад, а так как линзы носили оба — Катя для корректировки зрения, а он цветные, усиливающие природную синеву глаз, — ему пришлось купить новое. Прихватив зеркало, он вышел в холл, коснулся дверной ручки в комнату Марты.

— Ты с ума сошел?! — Катя вскочила с кровати, набросила халат. — Ребенок спит!

— Надо же! Пожалела! — насмешливо отреагировал он. — Лучше подумай, за какие деньги ее будут оперировать.

— Это уже не твоя забота, — она вышла из спальни. — Хватит всеми нами манипулировать. Ну, что стоишь? Пошли вниз, поговорим.

Генрих замер. Тон Кати был непривычно категоричен. Так она с ним еще не разговаривала. «С чего бы это?» — попытался сообразить он, спускаясь следом.

— Для начала я хотела бы у тебя спросить, как ты нашел фонд имени Вайса Флемакса? Только постарайся не врать.

— С чего ты взяла, что я врал?

«Что-то узнала», — пронеслось в голове.

— С того, что у тебя тогда не было времени с ними связаться. О том, что мне нужна помощь, ты узнал одним из последних. Но о том, что фонд готов оплатить операции, сообщил первым. Как-то странно всё, не находишь? Почему ты мне солгал, что это ты нашел фонд?

Катя присела за стол, показала ладонью на стул напротив.

«Сама догадалась или подсказал кто? — Генрих изучающее смотрел на нее. — Могла бы и раньше додуматься. Неужели ждет, что я начну оправдываться?»

— А я не лгал. Я действительно всего лишь сообщил, что нашелся фонд, который оплатил операции. Ты сама решила, что его нашел я. Мне осталось только поддержать эту версию, — его невозмутимости можно было позавидовать.

— Но при этом ты не стеснялся периодически напоминать о своей роли в нашей жизни, — усмехнулась она. — Хорошо, предположим, здесь я сама виновата. Хотя твои слова о том, что ты договорился с фондом и они уже оплатили операцию, я помню хорошо.

— Я действительно разговаривал с руководителем фонда, — Генрих не собирался отступать от намеченной линии. — Узнал, что операции оплачены.

— И присвоил себе чужие заслуги.

— А чьи они? Ну узнал этот фонд о твоей проблеме, ну оплатил. Ленты твоих друзей пестрели призывами о помощи! Обратил внимание, решил помочь. На то он и детский фонд! В чем ты пытаешься меня обвинить? В том, что ради тебя я бросил работу и переехал в это забытое богом место? Предложил выход, как оплатить третью операцию?

— Ты называешь это выходом? А что ты чувствовал, когда от моего имени отказался от помощи фонда? — перебила Катя и достала из папки распечатки писем. — Объясни, почему я не видела этот запрос из фонда?

Генрих подтянул ближе верхний лист бумаги, слегка побледнел.

— А ты хотела его видеть? — отодвинул он распечатки в сторону. — Тебя ведь всё устраивало! Ты сама ни разу не соизволила с ними списаться! Разве не так? — перешел он в наступление.

В его словах была правда. Катя действительно не связывалась с фондом, но лишь по той причине, что в этом ее убеждал Генрих! Да и не до того ей было. Сначала под наблюдением врачей донашивала беременность, после дневала и ночевала у детской кроватки: и в больнице, и после выписки. Четырехмесячный перерыв от первой до второй операции вообще остался в сознании как сон. И снова возле кроватки: в реанимации, в отделении. Кроме этих забот ни о чем другом в те месяцы она и думать не могла!

А потом он ее убедил, что надо спокойно ждать следующего этапа, не стоит кого-то беспокоить раньше времени. Он сам об этом позаботится.

— Да, ты прав. Меня многое устраивало, и в этом была моя ошибка, — с горечью согласилась она. — Но главная ошибка — что я доверяла тебе. Правильнее сказать, свято верила. Просила посидеть с Мартой, оставляла включенным ноутбук. Для чего ты установил шпионскую программу, позволяющую отслеживать мою почту, аккаунты в соцсетях?