Кровавая любовь. История девушки, убившей семью ради мужчины вдвое старше нее - Кларк Говард

если ребенок выйдет похожим на Лэнни Митчелла? Или Романа Собчински? Что тогда?»

Сдержав желание достать пачку сигарет, Патрисия быстро посчитала в уме. Секс с Лэнни у нее был всего четыре раза, с Романом – шесть. Первый раз с Лэнни, все было в задницу, не в счет. Второй и третий раз с Лэнни были в ноябре, а в декабре у нее были месячные. Последний раз с Лэнни был в начале февраля, после того, как в январе у нее пропали месячные.

Патрисии воодушевилась. Ребенок не мог быть от Лэнни Митчелла.

Ободренная, она применила ту же формулу к Роману. Первый и второй раз с ним были в ноябре, а в декабре у нее были месячные. Но третий раз с Романом был в январе. Это был день, когда он ей позвонил, чтобы она встретилась с ним в ресторане «Коуч энд Сикс», и они обедали с тем парнем Ником Карбуччи. После этого Роман отвез ее в мотель «Фламинго» в Уилинге. Как обычно, он выпил несколько рюмок, и ей пришлось над ним по-настоящему потрудиться. Это не было зрелищным оргазмом.

Следующие три раза с Романом все были в феврале – уже после задержки.

Одна-единственная возможность из десяти – тот раз с Романом в мотеле «Фламинго» в январе. Было ли это до или после первой задержки? Она не могла вспомнить точно. Она уже говорила с Фрэнком о том, что у нее задержка? Этого она тоже не могла вспомнить. Ей казалось, что тогда она вряд ли действительно начала беспокоиться о беременности, так что послеобеденный трах во «Фламинго» мог быть сразу после первой задержки.

Или прямо перед ней.

Черт. Она покачала головой от этой иронии судьбы. Это воистину было справедливым наказанием за все неправильное, что она когда-либо сотворила в жизни, за каждый когда-либо совершенный ею грех, каждый неприглядный поступок. Родить ребенка от Романа Собчински.

Поразмыслив, она подумала, что ребенок не от Романа. Один раз с ним, несколько несчастных капель из его жалкого, едва стоящего органа, не могли перевесить многочисленные случаи с Фрэнком. Несмотря на все свои треволнения, Фрэнк Делука ей заделал.

Она была уверена, что ребенок от Делуки.

Но имело ли это значение?

В конце марта позвонил Лэнни.

– Привет, Патти, как дела? – сказал он, когда она ответила.

– Как всегда, Лэнни, – сказала она. – Так себе.

– Потому я и звоню, – сказал он. – Я хочу вернуть нашу маленькую договоренность в нужное русло. Я все еще хочу помочь тебе, Патти.

«Ты бессердечный маленький ублюдок, – подумала она. – Все, в чем ты хочешь мне помочь, так это раздеться».

Когда Патрисия не ответила на его увертюру, Лэнни сказал:

– Думаю, я смогу вернуть все в нужное русло, если ты найдешь немного денег. Думаешь, сможешь?

– Нет, – без колебаний ответила она. Затем ее осенила мысль. – Лэнни, ты, случайно, не остался без работы?

Он на несколько секунд промедлил с ответом, но выкрутился, так же как и всегда непринужденно.

– Да, – сказал он с легким смешком, – вообще-то да. И поэтому у меня будет намного больше времени, чтобы посвятить его исключительно этой твоей проблеме…

– Лэнни, денег нет. У меня их нет.

– Ну а как насчет твоего парня? – предложил Лэнни. – Он руководит той большой аптекой «Уолгрин», ему явно не составит труда взять немного денег, а потом их понемногу возвращать…

– Нет. Я не хочу, чтобы у Фрэнка возникли проблемы в «Уолгрин». Работа Фрэнка – это практически все, что у него осталось.

– Послушай, – попытался урезонить ее Лэнни, – денег нужно совсем немного, просто чтобы показать «честность намерений».

– Нет.

– Я не говорю о больших деньгах. Пару тысяч…

– Нет.

Патрисия повесила трубку.

Делука разъярился, когда она снова заговорила об аборте.

– Это мой ребенок! – проревел он. – Я не убиваю своих собственных детей! У нас будет этот ребенок, несмотря ни на что! Я не хочу больше слышать разговоров о гребаном аборте!

Когда он делался таким, все, что оставалось Патрисии, – это отступить. Просто невозможно разумно говорить с мачо-итальяшкой, стучащим себя кулаком в грудь из-за отцовства. Она не осмелилась даже закурить перед ним, когда он так настойчиво демонстрировал свою мужественность и мужскую состоятельность. Успокоившись, он обычно прислушивался к голосу разума, – но тут по-прежнему твердо стоял на своем.

– Послушай, Патриш, – почти смиренно сказал он, – я просто не могу этого сделать. Этот ребенок может быть моим последним ребенком. Просто взять и смыть его в унитаз в каком-нибудь абортарии – я не могу. Я не смог бы с собой жить, если бы я так поступил. Это против церкви, против святости человеческой жизни. Это против всего, во что я верю.

Все, во что он верил? Фрэнк Делука, насколько ей было известно, не верил ни во что, кроме своих желаний. Удовлетворение своих желаний было его главным приоритетом с того дня, как она его встретила. Вдруг он во что-то поверил? Патрисия действительно могла согласиться с тем, что он искренне не хотел, чтобы она делала аборт, только то, почему он искренен, вызывало у нее подозрение – и она ни на секунду не допускала, что это имеет какое-то отношение к святости человеческой жизни. Если бы Фрэнк на секунду подумал, что ребенок не его, святость человеческой жизни вылетела бы из окна. Он сам схватился бы за спицу.

Патрисия обратилась в женскую клинику в Ломбард и получила медицинское подтверждение беременности. Она попросила об аборте, и ее направили в клинику «Олбани» на Ирвинг-Парк-роуд в Чикаго.

6 марта Патрисия обратилась в клинику «Олбани». В приемной она заполнила обычную анкету пациентки. В ней она указала свой истинный возраст в девятнадцать лет, отметила, что в семейной истории болезни присутствует рак кишечника, указала, что во время беременности она принимала противозачаточные таблетки, и заявила, что в настоящее время она никаких лекарств не принимала. Медсестра измерила рост Патрисии – 170 сантиметров и вес – 60 килограммов.

В маленькой смотровой Патрисия надела мятый белый халат, расстегнутый по всей спине и пахнущий отбеливателем, и ее осмотрел доктор Джон Тапария. Он дал разрешение на аборт, и затем от нее потребовали подписать заявление о том, что она добивалась аборта по собственному желанию. После того как она подписала заявление, доктор Тапария сделал ей инъекцию карбокаина и удалил из ее матки тридцать кубических сантиметров крови и ткани.

Все заняло менее двух часов. Несмотря на всю суматоху последних шести месяцев, которая давила на ее растерянный молодой ум, кажется невероятным, что она прошла всю медицинскую процедуру и вернулась к