Судьба открытия - Николай Лукин

— Приветствую вас, Лида! Как ваш дипломный проект?

В его настроении наступил крутой перелом.

Особенно большим открытием в науке этого не назовешь, но шаг вперед он сделал. Шаг полновесный и для промышленности ценный. Сделанное обнаружилось внезапно, пришло к нему как неожиданный подарок.

Все детали прошлогодних опытов были тщательно записаны. Дома, в своей комнате, он уже в который раз перелистывал таблицы измерений, наблюдений и отсчетов. Искал одно — искал причину неудачи, а нашел другое.

Каждый опыт начинался с подсобной операции: путем гидролиза из древесины получали смесь простейших сахаров. Гидролиз шел при разной концентрации кислот, при разных давлениях и температурах. И именно здесь, во вспомогательном процессе, Зберовский вдруг увидел такие высокие показатели, какие никем и никогда еще не были достигнуты.

Ему вспомнились его собственные прежние мысли о гидролизе. Старые догадки чудесно подтвердились, образовав систему стройных и твердо обоснованных положений.

Зберовский тотчас принялся писать.

Через какой-нибудь месяц была готова статья, озаглавленная: «О технике гидролиза клетчатки».

Номер журнала, где она заняла не один десяток страниц, вышел в марте. В марте же Государственное научное издательство обратилось к Григорию Ивановичу с просьбой, не согласится ли он развить и расширить эту статью до масштабов книги. Он согласился.

Но почему все-таки главное в опытах не удалось? В чем может быть ошибка?

Дома на столе — первые листы рукописи книги. Наступает вечер, по-весеннему розовый, прозрачный; похрустывает лед на лужах. Григорий Иванович пошел в соседнюю кооперативную столовую, наспех пообедал. После обеда остановился на тротуаре. Постояв, повернул не домой — налево, а направо — в институт.

Чертежный зал залит светом. До сотни студентов склонилось над своими чертежными досками. Рейсшины, готовальни, флакончики с тушью. В дальнем углу — Лида, и, кроме нее, еще пять-шесть из участвовавших в прошлогодних опытах.

Когда Зберовский появился на пороге, его никто не заметил. Он посмотрел, подумал. Тихо отступил назад. Вздохнув, прикрыл за собой дверь.

И вот он один взбегает по лестнице. Проходит мимо безлюдных аудиторий.

Чтобы разобраться в сущности ошибки, нужен хотя бы единственный опыт.

Приборы давно сняты со столов и как попало свалены на полки шкафов.

Прихрамывая, Григорий Иванович заметался от стены к стене. Стал переносить все то, что ему понадобится для работы. Вытирал тряпкой пыль. Устанавливал электрические нагреватели. Возле раковины складывал множество стеклянных сосудов и сосудиков, которые необходимо мыть. Засучил рукава. Приготовил щетки-ерши разных размеров.

— Значит, вертится Земля? — раздалось за его спиной.

Из коридора заглядывает директор института.

Он, как всегда, в красноармейской гимнастерке. Немолодое лицо его холодновато и неподвижно, жесткая складка у губ. Но смотрит он сейчас — и это противоречит выражению лица, это только в глазах — с приязненной, какой-то одобряющей улыбкой.

И он сказал:

— С гидролизом-то у вас неплохо получилось!

— Эффект гидролиза — попутно, между прочим…

— Я понимаю, что попутно.

В лабораторию директор заглянул без определенного намерения. Он просто проходил по этажу и услышал — поздним вечером в комнате кто-то работает.

А о Зберовском у него не дальше, чем вчера, был телефонный разговор. Один из крупных академиков, самых видных ученых страны, позвонив в институт, справлялся у директора, что представляет собой доцент Зберовский.

Теперь, в лаборатории, директор подумал о вчерашнем звонке академика, однако рассказать Зберовскому об этом не счел нужным.

— Так! — проговорил он вместо этого. — Штурм не удался — надо перейти к осаде. Ну, желаю вам будущих побед!

Спустя несколько дней Григорий Иванович был сверх всякой меры обрадован, получив письмо от знаменитого ученого.

Академик хвалит статью «О технике гидролиза клетчатки». Называет ее очень своевременным трудом — и для развития науки и непосредственно для народного хозяйства, где с каждым годом растет потребность в дешевых моносахаридах — в глюкозе, например.

Академик пишет и о старых, полемических статьях Зберовского. Вопросы, в них поставленные, безусловно интересны, и было бы грешно исподволь не заниматься ими.

В конце письма был назван губернский город, далекий от Москвы, в котором, по решению правительства, создается новый университет. Там сейчас, видимо, было бы проще всего взяться за новую проблему — за поиски возможностей превращать клетчатку в сахарозу и крахмал.

Туда уже подбирают научные кадры. Объявлен конкурс на замещение должностей. Если это устроит Зберовского и он подаст свои документы на конкурс, его кандидатура будет автором письма поддержана.

Могли ли у Григория Ивановича возникнуть хоть какие-нибудь колебания? Конечно, нет. Все нужные бумаги он тотчас послал по почте.

Весна кончалась. Выпускники защищали дипломные проекты. Чувствовалась близость отъездов, расставаний, встреч. Одни — на практику. У других за рубежом диплома — вот, стоит руку протянуть — начнется изумительно прекрасная самостоятельная трудовая жизнь.

Среди весенней суматохи по институту распространился слух, будто бы доцент Зберовский тоже покидает Москву. Говорят, его куда-то пригласили продолжать свою научную работу.

С лязгом поворачивая из-за угла, к остановке подходят трамваи. Задержатся на несколько секунд, покатятся по улице дальше. Их много сменилось. А Лида стоит на булыжной мостовой и пропускает трамвай за трамваем. Вместо ее постоянной кожаной куртки на ней летнее платье. Погода пасмурная, сырой ветер, как бывает после майских праздников, и Лиде холодно. Она злится на себя за то, что вырядилась так.

Наконец она увидела Зберовского. Поздоровавшись, решительно пошла с ним рядом.

Спросила, правда ли, что он куда-то едет для продолжения работы над клетчаткой. Он ответил: точно еще неизвестно, но он на это надеется. Тогда Лида, глядя в сторону, сказала: через две недели она получит диплом инженера; ей хотелось бы участвовать в дальнейших опытах; нельзя ли и ей поехать на службу туда, где пойдут его опыты?

Зберовский удивился:

— Ведь вы же конструктор, механик?

— Ну что ж, что механик! Разве нет литературы, по которой я могу учиться? Может, только моя помощь прошлой зимой оказалась вам бесполезной…

Покраснев, она смахнула внезапно побежавшую по щеке слезу.

— Господь с вами, Лида, голубчик! — воскликнул Зберовский. — Наоборот, я счастлив работать с такой помощницей, как вы!..