Тропою волка - Михаил Голденков

— Черт бы вас всех побрал! — взревел Леонович. — Вы знаете, что натворили?! Нам этого не простят! Мы же наметили восстание на десятое число! И что? Придется начинать прямо сейчас!

«Это крах, — думал с ужасом Леонович, — Кмитич не готов, мушкеты стрельцов не порчены!» Но делать было нечего. Дорога была каждая минута.

— Пора! — крикнул Леонович. — Беги к ратуше! Пусть бьет колокол! — приказал он хлопцу лет пятнадцати, и тот стремглав сорвался с места.

— Колокол! Они подают сигнал! — к Кмитичу в шалаш влетел часовой.

— Черт! — чертыхнулся полковник. — Что-то случилось, видимо! Седлать коней! К бою! Хутко! Хутенько!

В это время, несмотря на срочность и суету, план Леоновича по выманиваю за стены города части гарнизона, тем не менее, полностью удался. Из ворот Могилева вышло около трех тысяч стрельцов и желдаков, чтобы отбить мнимое нападение. И тут… На московитов со свистом и улюлюканьем налетела конная хоругвь Кмитича. Другие стреляли из-за деревьев и кустов. Вместе с всадниками Кмитича выскочили в своих белых одеждах — хорошая маскировка на фоне снега — Могилевские селяне с пиками из кос. Эти повстанцы в последний момент пришли поддержать восстание в Могилеве. Их было более тысячи. Московиты попытались было оказать сопротивление, открыли огонь, тут же в панике бросились бежать к воротам, но со стен по ним уже стреляли из мушкетов и картечниц защитники, бросали на головы бревна и камни. Царские служаки попали в тиски, из которых уже не могли вырваться. Партизаны лихо махали саблями, рубя врагов, напирали белой волной вооруженные селяне… Через полчаса бой был закончен полным уничтожением гарнизона, лишь немногие успели сдаться в плен. Ворота распахнулись, и конная хоругвь вместе с крестьянами устремилась в город, где уже кипели схватки на всех улицах, шло избиение стрельцов и солдат Горчакова и Полиек-това. Месть и обида на бесчинства захватчиков выплеснулись наружу — и вот оккупанты в руках своих врагов. Пусть многие могилевчане так и не успели сломать замки мушкетам из-за неожиданного начала восстания, это уже не помогло стрельцам — они в панике бросали свои бесполезные пищали и поднимали руки. Очень скоро от семитысячного гарнизона осталось лишь 986 пленных, в том числе начальники гарнизона Горчаков, Полиектов и Чекин — остальных разгневанные горожане при поддержке ворвавшихся в город партизан Кмитича порубали и постреляли без всякой пощады, рассчитываясь за пять лет жестокости, унижения и беззакония.

— Ну, что? Кто здесь настоящий хозяин, мать твою! — кричал Леонович на связанного по рукам Горчакова, плюя ему в лицо. Начальник разбитого московского гарнизона стоял, опустив голову, уткнув длинную бороду в грудь. Важный, как индюк, он сейчас выглядел общипанным петухом.

— Расстрелять эту сволочь! — приказывал своим людям Леонович. — Хотя нет, это слишком просто для него! Лучше отстегайте его кнутом до смерти, как он сам любил нас наказывать. Пусть помучается, гад!

Ну, а что касается Полиектова и Чекина, то бурмистр, памятуя добрые дела сих воевод первых лет оккупации Могилева, пощадил их, посадив в тюремную темницу для будущих обменов военнопленными.

Из царского гарнизона Могилева убежало лишь несколько человек, которые уносили ноги так стремительно, что остановились только в Рославле, где и рассказали напуганным единоплеменникам, что «могилевские мещане… изменили… ратных людей в Могилеве всех порубили…» Слух о восстании могилевчан тут же распространился по Рославлю, и в городе пошли разговоры о том, как бы тоже выставить вон захватчиков. Рославльский гарнизон не на шутку испугался. В городе ввели комендантский час, а московские ратники не появлялись на улицах группами меньше десяти человек при всем оружии. В Москве все еще патриарх Никон проклял Могилев, уже, видимо, догадываясь, что очень скоро его слово не будет стоить и ломаного гроша. А многострадальный Могилев праздновал победу! Радостные горожане обнимались, кричали, плясали. Однако многие и лютовали с пленными, пиная их либо колотя их палками, те, кто еще недавно так же радовался приходу царя, одобрял избиение всех могилевских евреев и улюлюкал вслед уходящим войскам Януша Радзивилла…

Закончились годы унижений и издевательств. Правда, «Могила льва», как часто именовали город, за эти пять лет войны «скинул львиную шкуру, облачившись в черный мешок». Но теперь более никго не мешал старинному городу по крупицам собирать камни.

Пример Могилева воодушевил и другие города. В этом же месяце восстал Кричев. Восстание прошло по тому же сценарию, что и в Могилеве. И вновь к нему присоединились партизаны Беловой-Багрова, вновь захватчики были перебиты. Чачерск также скинул оковы. Жители Дисны, уже дважды просившие Николая Юдицкого о помощи, наконец-то получили ее. В городе вспыхнуло восстание, и войску Юдицкого распахнули ворота — царский гарнизон был быстро перебит и сдался.

Весна 1661 года растопила снега, сломала льды. В теплом воздухе весны и в талых водах замерли войска обеих армий. Изрядно потрепанный князь Иван Хованский с частью войска покинул Полоцк и пошел в Псков набирать новую армию. После поражения под Полонкой Хованский решил также создать гусарские полки, наподобие литвинских.

— Может, в этом причина их побед? — спрашивал он своих офицеров, но те лишь плечами пожимали:

— Может, и в этом?

Хованский приказал выбрать из каждого рейтарского полка по сто рядовых для рот «гусарского строя». В гусары отбирались, по литвинскому образцу, дворяне «служилые по отечеству» и только состоятельные, ни одного городового дворянина в гусары переведено не было. Гусар получал значительное денежное содержание «для ево тяжелой гусарской службы». Для подготовки гусар был назначен «учитель гусарского строя» литвин Варфоломей, сам в прошлом гусар ВКЛ, состоящий нынче на царской службе.

К марту 1661 года были сформированы три роты гусар, которые возглавляли список первого новгородского полка рейтарского строя. В отличие от литвинских гусар в московит-ской гусарской роте не было «товарищей» и «почтовых», а командовали ротой ротмистр, поручик и прапорщик или хорунжий. В отличие от рейтар у новгородских гусар не имелось капралов и подпрапорщиков, так как они не придерживались линейного строя.

А города продолжали сбрасывать с себя бремя оккупации. Продолжались восстания, и теперь даже лояльный к царю Полоцк — а все не лояльные к царю люди город давно покинули — грозил захватчикам разгромом. К лету московитяне чувствовали себя за стенами Полоцка уже не так безопасно, как раньше. Бурмистр города Кузьма Наумович решил во что бы то ни стало вернуть Полоцк в лоно Княжества. Поэтому полоцкой шляхте и казакам московский князь Великий-Гагин запретил покидать город, ибо боялся измены.