Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца - Гай Кей

Стоящий на задних лапах медведь Гарсенка, красный на темно-синем поле, уже сам по себе много значил для тех, кто даже не знал до этого момента, кто Блэз такой. А над ним, гордо и без стыда заявляя свои права, реяло славное знамя королей Гораута. Стоя в центре нарастающей, как во время прилива, волны звуков, Блэз смотрел вверх, на это золотое солнце на белом поле, увенчанное королевской короной и с мечом бога внизу, и ему казалось, как ни странно, что он никогда прежде его не видел. В каком-то смысле он его не видел. Не видел таким, поднятым под солнцем и ветром по его собственному приказу. Началось. С этого знамени, развевающегося у него над головой и поднятого от его собственного имени на глазах у всего мира, все действительно началось. Он низко поклонился символу королей своей страны, а шум вокруг поднялся до максимума, он был громче, чем ему казалось возможным.

Он знал, как заставить его утихнуть. Как вернуть зрителей назад, как возвращают к ноге охотничьих псов, к тому, что теперь лежало впереди, на этой зеленой траве под утренним солнцем. Здесь это началось и здесь может закончиться, так как еще нужно было получить подтверждение от бога. От Коранноса и от богини. В первый раз в жизни Блэз Гораутский вознес молитву Риан. Затем повернулся к аримондцу и обнажил меч.

Поединки ради развлечения и спорта проводились верхом в полных турнирных доспехах, конь и всадник были в великолепных латах, ибо демонстрация блестящего вооружения коранов играла большую роль. Никто не любил проигрывать — к тому же это было ужасно дорогое удовольствие, — но доспехи не допускали серьезных повреждений, они случались крайне редко, и в конечном итоге, не считая горстки самых прославленных бойцов, счет побед и поражений был примерно равным. Турниры были развлечением, парадом богатства и успеха, демонстрацией ловкости, забавой для аристократов и для простых людей в равной степени, и их таковыми считали.

Вызов на смертельный поединок означал сражение пеших бойцов. Количество доспехов было ограничено. Никакого блеска, никаких затейливо украшенных нагрудных пластин или шлемов. Смертельные поединки были примитивными схватками, даже священными, уходящими корнями в далекие времена еще до нашествия Древних, и они подвергали наиболее чистому испытанию мужество и волю мужа и могущество его богинь или богов. Конечно, это тоже было развлечением, о чем свидетельствовало сейчас возбуждение собравшихся зрителей, но более мрачного сорта, и печальный конец его был известен: смертельно раненный, умирающий человек на истоптанной траве, его сущность смертного грубо показана всем собравшимся, которым напомнили о собственном неизбежном конце.

Именно поэтому, когда Блэз выхватил меч, крики смолкли. В трапезных укромных святилищ Коранноса, куда мужчины и женщины иногда удалялись от мира, всегда висели на стенах картины или гобелены. И в каждом святилище по крайней мере одна из этих работ изображала тощую смеющуюся фигуру Смерти с булавой, которой она выбивала из людей жизнь. Она возглавляла длинную процессию, идущую извилистой цепью по зимнему холму на запад, где садилось солнце. И всегда, по древней традиции, первой фигурой в этой процессии, впереди увенчанных коронами королей и королев земли рука об руку с самой Смертью шагал высокий коран в расцвете сил, а его меч бесполезно покоился в ножнах, пока Смерть увлекала его прочь.

Кузман ди Пераньо с улыбкой завел руку назад и выхватил свою изогнутую саблю из ножен за спиной. Дернул за ремень, и ножны упали на траву сзади. Один из назначенных ему оруженосцев от Мираваля быстро присел и поднял их. Аримондец двинулся вперед легкими шагами акробата, несмотря на свои размеры, и Блэз, пристально наблюдавший за ним, увидел, что с первых же шагов он слегка отклонился к западу. Как он и ожидал. Он уже видел этот маневр в тот последний раз, когда сражался на поединке с человеком из Аримонды. В тот день он чуть не погиб.

Двигаясь навстречу человеку, брата которого убил, Блэз пожалел, и не в первый раз, что так мало знает о своем противнике и о том, как он сражается. Несмотря на все слова Валери о привычках людей с кривыми саблями — эти тенденции Блэз знал хорошо, — они в действительности мало знали о Кузмане, не считая самого очевидного. Он был крупным мужчиной, быстрым, как кот, и храбрым, жаждал мести, и сегодня ему было совсем нечего терять. «Я могу умереть раньше, чем солнце поднимется выше на небе», — подумал Блэз.

Такая возможность всегда существовала. Этот бессмысленный поединок не мог принести ему ни почета, ни славы в глазах собравшихся со всего мира под знаменем королей Гораута — но последнее, разумеется, и было главной причиной происходящего.

Двигаясь вперед, Блэз нашел то, что искал. Его маленький круглый щит был надет на левую руку, оставляя пальцы свободными. Он переложил меч в эту руку и быстро нагнулся. Не прерывая движения, он схватил комок земли и швырнул его прямо в сверкающий щит идущего на него Кузмана. Аримондец остановился в изумлении, и у Блэза хватило времени швырнуть в щит еще одну пригоршню липкой грязи, выпрямиться и перехватить меч рабочей рукой.

Кузман перестал улыбаться. Теперь усмехнулся Блэз, нарочито насмешливо.

— Слишком красивая игрушка, — сказал он. Теперь стало тихо, и ему не пришлось повышать голос. — Прикажу отмыть его, когда ты будешь мертв. Скольких человек ты убил, ослепив их сначала, как трус?

— Интересно, — сказал Кузман после короткого молчания, и его красивый голос звучал хрипло и страстно, — имеешь ли ты представление, какое огромное удовольствие доставит мне твоя смерть?

— Возможно, имею. Огненные муравьи на равнине. Ты мне уже говорил. А вот для меня, — ответил Блэз, — твоя жизнь или смерть почти ничего не значит. Приглашаю на танец. Хочешь проговорить все утро или ты и правда умеешь пользоваться клинком, который держишь в руке?

Он умел. Еще как умел, и еще его раззадорили. Его первым ударом, в точности как предсказывал Валери, был рубящий удар сверху вниз под углом наотмашь. Блэз легко парировал его, отведя от своего тела, но после этого у него едва хватило скорости, хотя он и ожидал этого, отбить яростный обратный взмах кривого клинка на уровне коленей. От удара, когда их клинки со скрежетом столкнулись, у него почти онемело запястье. Этот человек был силен, невероятно силен, а реакция у него была еще более быстрая, чем предвидел Блэз.

Думая об этом, Блэз отчаянно изворачивался и пригибался, руководствуясь одними рефлексами, чисто инстинктивными движениями, выработанными годами сражений. Примитивный инстинкт самосохранения позволил ему среагировать, когда кривая сабля резко воткнулась, вибрируя, в землю, на движение затянутой в перчатку руки Кузмана к своей лодыжке, после чего кинжал полетел прямо Блэзу в горло с невероятной быстротой. Он лишь слегка задел его. Блэз почувствовал жгучую боль. Он быстро поднес рукоять меча к уху и она покраснела от крови. Тогда он услышал из павильонов гул, глухой и тихий, как ветер на болотах.