Окраина - Бентли Литтл

Все внутри Роланда похолодело, и он повернулся назад, чтобы как можно быстрее покинуть это помещение, не став даже проверять, жив Том или нет…

Металлическая дверь захлопнулась перед его носом.

Фарон Кент остановил машину перед храмом. Он был рожден и воспитан мормоном и покинул церковь только после женитьбы на Клер, но до сих пор считал себя членом общины и, когда увидел все эти пикапы и машины, припаркованные перед храмом, сразу понял, где его место.

Фарон только что приехал в город и уже почти решил остановиться на обочине и переждать песчаную бурю, силу которой он явственно ощутил, проезжая по тоннелю. В тех каньонах, через которые Кент ехал до этого, ветерок был довольно слабым, а в самой пустыне, абсолютно плоской, ветра не было вообще. А это значило, что эта чертова идиотская погода не может продолжаться всю ночь. Наверное, безопаснее будет съехать на обочину и немного поспать, чем пытаться проехать по узким улочкам в условиях нулевой видимости.

Но…

Но Кент увидел в буре какие-то тени. Силуэты. Каких-то существ. А еще он кое-что услышал, поэтому решил, что будет безопаснее попытаться проехать по улицам, чем остановиться и ждать… Ждать чего?

Спускаясь по извилистому шоссе в сторону города, окруженный крутящимся песком и существами, прячущимися в нем, Кент неожиданно вспомнил то, чему его учили в детстве, и подумал, уж не подходит ли конец света, не наступили ли последние дни? В тот момент это не выглядело таким уж невероятным, и, увидев все эти машины, припаркованные перед темным мормонским храмом, Кент мгновенно и инстинктивно направился в их сторону.

Но не успел он притормозить, как ветер стал стихать, а песчаная буря – успокаиваться. И хотя в городе все еще не было никакого света, за исключением огней, которые были похожи на автомобильные фары выше по дороге, бледный свет луны уже освещал близлежащие здания.

И шахту.

Потому что она была единственным местом, в котором наблюдалось движение. И то движение, которое Кент увидел в распахнутой яме через дорогу, напугало его до потери пульса. Из шахты, из самой ее середины, лезли существа, которые выбирались на поверхность: это были существа из грязи и щебенки и монстры из медной руды, которые были оживлены какой-то дьявольской искрой.

Судный день.

Его первой реакцией было как можно быстрее бежать в храм и искать там укрытия, но его опыт, приобретенный за все прошедшие годы, оказался гораздо сильнее его воспитания, поэтому Фарон дотянулся до сетки за своим сиденьем и вытащил оттуда пистолет. Затем вылез из пикапа, запер его, зарядил оружие и смело направился через дорогу. Там он поднял пистолет, прицелился в первое же существо и нажал на спусковой крючок.

С коротким высоким вскриком оно превратилось в кучу грязи.

Вышли из праха – и в прах возвратитесь.

Он прицелился в следующее существо, чьи каменные пальцы цеплялись за край шахты, и его голова разлетелась на осколки, а само оно свалилось назад в шахту.

За его спиной несколько смельчаков вышли из храма, чтобы посмотреть, что происходит. Ветер успел уже затихнуть настолько, что звуки выстрелов разносились по всей округе.

– За оружие! – крикнул Кент во всю силу своих легких. – Мне нужна помощь!

Поколебавшись несколько мгновений, двое мужчин сбежали по ступенькам и бросились к своим пикапам. А еще через минуту из храма на помощь им выскочили еще трое.

Кент улыбнулся, чувствуя себя непобедимым и всемогущим, и следующий монстр превратился в облако пыли, унесенное ветром.

Они уже направлялись к машинам, когда Агафья увидела Грегори, ковыляющего в сторону молельного дома.

Даже освещенный лучами фонарей, направленных на него, он оставался только силуэтом, но она могла узнать его силуэт из тысячи. Старушка резко втянула воздух. Его все время заносило влево, и было очевидно, что с ним случилось что-то серьезное. Сначала у нее сработал материнский инстинкт, и она захотела подбежать к нему, прижать к себе и помолиться, чтобы ему стало легче. Но на смену материнскому инстинкту мгновенно пришел прагматизм, и она велела всем вернуться в очистившийся от волос молельный дом, предупредив их, чтобы не высовывались. Джулия повела детей к двери, и маленький индеец последовал за ними. Остальные молокане тоже повиновались, хотя многие из них просто выключили фонари и разошлись в разные стороны, ожидая того, что неизбежно должно было произойти. Индейцы, действуя по своему плану, исчезли в вихре песка, стараясь, как подумала Агафья, зайти Грегори в тыл.

Тот подошел ближе.

Она продолжала стоять, лучом фонаря освещая его неясный силуэт. Его вид с оружием в руке не просто шокировал, но отталкивал Агафью, и ее первой мыслью была та, в которой она возблагодарила Бога за то, что ее отец не дожил до этого момента.

Сама она продолжала держать в руке оружие, которое забрала у Джулии, – оружие, из которого он убил Сашу.

И хотя Агафья вовсе не собиралась применять его и даже не знала, как это делается, она схватила его так, как видела в кино и по телевизору, и наставила его на сына, надеясь, что это его испугает.

Грегори выстрелил в нее.

Агафья отпрыгнула и чуть не упала, выронив фонарь, но, по странному стечению обстоятельств, не выпустила из рук револьвер. Она бросила быстрый взгляд за спину и увидела, что никто не пострадал, и вознесла молитву благодарности за то, что он никого не задел.

Грегори бросился вперед со всей скоростью, на которую был способен.

Такого поведения от него никто не ожидал. В данном месте и в данных обстоятельствах это больше всего напоминало действия сумасшедшего.

Крича как оглашенный, стреляя в церковь и испугав всех окружающих, Грегори подбежал к Агафье, пролетел мимо нее и бросился по ступенькам…

Здесь он направил револьвер на Джулию.

Агафья понимала, что времени на размышление у нее нет. Грегори не шутил и не собирался о чем-то договариваться или выдвигать какие-то требования. Он жаждал убить свою жену, и Агафья сделала шаг вперед и уперла ствол револьвера в его голову, в ту ее половину, которая была покрыта кровью. Он дернулся, но не уронил своего оружия и не отвел его в сторону.

– Прости меня, – негромко произнесла Агафья по-русски, так и не поняв, обращается ли она к своему сыну или к Богу.

И нажала на спуск.

Грегори упал.

Джулия закричала. Это был крик ничем не прикрытой боли, подобного которому Агафья никогда не слышала, хотя и ощутила частицу этой боли глубоко внутри. Она сама тоже хотела закричать, но сдержалась, потому что почувствовала, что если даст себе волю, то этот крик будет звучать вечно.

Все вокруг, все русские, с ужасом смотрели на нее.