Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Френч Джон

— Что это было? — спросил Люций.

Фулгрим обратил на него взгляд черных мертвых глаз.

— Небольшой трюк, которому я научился у вдохновляющих меня сил, только и всего.

Люций подставил ладонь под падающий сгусток плоти. Влажный комок местами уже почернел и разлагался буквально на глазах.

— А могу я научиться чему-то подобному?

Фулгрим со смехом наклонился и положил свою изящную руку ему на плечо. Насыщенное сладостью дыхание примарха напоминало аромат ладана, а тепло его кожи — об опасности перегрева плазменных контуров. Фулгрим заглянул в глаза Люция, словно отыскивая нечто, о чем давно догадывался. Люций ощутил силу взгляда своего повелителя и понял, что стоящее за этим взглядом существо более древнее и злобное, чем он мог бы себе представить.

— Возможно, ты сумеешь, мечник, — с довольным кивком ответил Фулгрим. — Мне кажется, в тебе есть потенциал стать таким же, как я.

Фулгрим поднял голову, наконец-то прервав зрительный контакт, и прислушался к затихающим звукам сражения.

— Ага, бой закончен, — сказал примарх. — Хорошо. Мне это уже наскучило.

Он не промолвил больше ни слова и зашагал к лесу зеркальных шпилей, оставив Люция наедине с мертвой боевой машиной.

5

Его окружала красота, истинная красота, и при виде такого великолепия он заплакал.

Его воины видели лишь физические свойства кристального леса, но Фулгрим в этом месте видел истину, недоступную никому, кроме него.

Шпили сверкающих алмазными гранями кристаллов поднимались из черной земли величественными монументами бесконечным чудесам Галактики. Все они были выше ста метров, и даже самый тонкий имел в поперечнике не меньше десяти метров. Заросли сотен тысяч этих шпилей тянулись вдаль, занимая сверкающим великолепием огромный участок земли.

Кристаллы прорастали плотными группами, как органический кустарник, а между ними тянулись извилистые тропинки. Фулгрим шел наугад, часто меняя направление и все глубже и глубже погружаясь в мерцающий лес. В этих зарослях зеркал нетрудно было заблудиться, и в его памяти всплыла сомнительная легенда о воине, потерявшемся в невидимом лабиринте на венерианском плато Эрицины.

Тот глупец умер у самого выхода, но Фулгриму подобная судьба не грозила. Он и с закрытыми глазами смог бы выбраться из зеркальной чащи тем же путем, которым пришел.

Примарх поднял руку и провел пальцами по гладкой поверхности шпиля, с удовольствием задерживаясь на крошечных изъянах кремнистых образований. Некоторые шпили были молочно-белыми, полупрозрачными, другие совершенно не просвечивали, но подавляющее большинство сверкало безупречным блеском, словно миллионы зеркальных копий погруженной в черный песок гигантской армии.

Фулгриму было известно об армии, захороненной на Древней Терре, армии, предназначенной для защиты мертвого императора от душ, отправленных им в загробную жизнь за время бесконечных завоевательных походов. Здесь ничего подобного не было, но сама мысль о прогулке по могиле колоссальной армии доставила ему удовольствие, и он даже изобразил небрежный салют, словно приветствуя павших воинов.

Сражение по захвату производственного комплекса Механикум немного развлекло его, но совсем ненадолго. Скучно сражаться против врага, который не страдает от перспективы быть уничтоженным и не просит пощады. Неспособность Механикум чувствовать восторг, которым был благословлен он сам и его воины, разочаровала Фулгрима. Конечно, он знал, чего следовало ожидать, но его раздражало, что противник жестоко лишил их удовольствия услышать экстатические предсмертные крики.

Столь грубое поведение врага омрачило настроение Фулгрима, и он инстинктивно потянулся к лаэрскому клинку, но вспомнил, что подарил его мечнику Люцию. Стремление Люция сравняться с примархом рассмешило его. Да, Люций был отмечен силой, но ни одному смертному никогда не удастся достичь того, чего достиг он.

Фулгрим замедлил шаги и, описывая неторопливый круг, продолжал наслаждаться окружающей его красотой. И это не результат преобразования планеты, здесь налицо стихийное проявление геологических сил. Не воля мерцающих небес, не каприз атмосферных химических связей и выбросов. Впрочем, нет, красота этого места возникла не в результате случайного совпадения, это исключительное чудо разума, воли и совершенства.

Со всех сторон его окружали собственные отражения, безупречное совершенство, воплощенное в живом существе.

Фулгрим поворачивался из стороны в сторону, смотрел, как уменьшаются и увеличиваются его отражения, и восхищался своими изысканными чертами лица, благородным видом и царственной осанкой. Кто еще может сравниться с ним в совершенстве? Хорус? Едва ли. Жиллиман? Ничего подобного.

Один только Сангвиний мог сравниться с ним своей наружностью, но и тот был не лишен изъяна. Разве может совершенное существо носить на себе проклятие мутирующей плоти, напоминающее о древнем мифе?

А Феррус Манус… Что можно сказать о нем?

— Он мертв! — взревел Фулгрим, и его крик отозвался в плотном лесу кристаллов странным эхом.

МЕРТВ, МЕРтв, МЕртв, Мертв, мертв…

Искаженный крик вернулся к нему, словно обвинение, и Фулгрим резко обернулся. Поддавшись внезапно вспыхнувшему гневу, он обнажил меч и начал рубить ближайший шпиль, высекая острые осколки кристаллического стекла. Он рубил собственное отражение, которое осмелилось ему ответить, с невероятной силой нанося кристаллу все новые и новые удары.

Кремнисто-серый клинок работал как топор лесоруба, но даже при таком безрассудном отношении не потерял своей остроты. Его создал недоступный человеческому пониманию разум, и за грубым внешним видом таилась сила, способная поражать богов.

— Любой из моих братьев грозен и великолепен на свой лад! — кричал Фулгрим, сопровождая каждое слово очередным ударом. — Но все они навеки отмечены проклятием, которое рано или поздно поразит их. Только я безупречен! Только я закален утратой и предательством!

Наконец его необъяснимый гнев иссяк, и Фулгрим попятился от разрушенного кристалла. В своей ярости он разрубил шпиль больше, чем наполовину, целостность структуры нарушилась, и кристалл покачнулся. Раздался громкий треск ломающегося стекла, а затем кристалл рухнул на своих соседей, увлекая их за собой. После оглушительного звона и грохота вокруг этого места опустел значительный участок земли.

Звонкий гром падающих шпилей звучал для Фулгрима непрекращающимся крещендо музыки разрушения, доставляя невероятное блаженство. Его воины тоже должны услышать шум, но, если они и придут, то не из страха за жизнь своего примарха, а ради того, чтобы насладиться величественной музыкой бессмысленного опустошения. Интересно, сколько времени требуется кристаллам, чтобы достичь таких размеров? Тысячу лет, возможно, еще больше.

— Тысячелетия расти, чтобы быть уничтоженным в одно мгновение, — произнес он с беспричинной злобой. — Этот урок необходимо усвоить.

Эхо, рожденное грохотом падающих шпилей, утихло, и Фулгрим прислушался, нет ли в этом лесу других звуков. Услышал он, как кто-то назвал имя убитого брата, или это ему почудилось? Он держал меч перед собой и вглядывался в блестящую поверхность, и в его голове всплыло мучительное воспоминание.

Он ведь и прежде слышал бестелесные голоса, разве не так?

Они рассказывали ему об ужасных тайнах. О невыносимых вещах.

Фулгрим закрыл глаза, прижал руку ко лбу и попытался вспомнить.

Я здесь, братец, я всегда буду здесь.

Фулгрим в изумлении вскинул голову, и его сердце пронзило воспоминание, словно брошенное самим Ханом копье, воспоминание, которое он в своем стремлении к совершенству давно старался забыть. В глубине леса зеркальных шпилей он увидел могучую фигуру воина в помятых боевых доспехах цвета полированного оникса. На Фулгрима глядело лицо, словно высеченное из гранита, и бескрайняя печаль в серебряных самородках глаз исторгла из его груди крик.

— Нет! — прошептал Фулгрим. — Этого не может быть…

Он побрел по острым осколкам кристаллов, усыпавшим землю, резавшим его незащищенные ладони, оставлявшим царапины на безукоризненно отполированной броне. Он пошатывался, словно пьяный, и разбрасывал ногами груды кристаллов, когда-то устремленных к небу.

— Кто ты?! — вскричал он, и многократное эхо хором злых голосов потребовало ответа вместе с ним.

Воин в темных доспехах уже скрылся из виду, но Фулгрим все дальше углублялся в зеркальный лес с одной только мыслью: сорвать маску с того, кто нарушил его уединение.

Стоило ему поднять голову, как перед глазами возникало собственное искаженное отражение, его орлиный профиль, безобразно изломанный гранями кристаллов. При виде своего прекрасного лица, деформированного капризами геометрии, Фулгрим пришел в ярость и остановился на неровной прогалине среди леса.