Сердца и судьбы - Фэй Уэлдон

Судья и присяжные испускали одобрительные восклицания и рукоплескали, мигали лампы-вспышки, и Клиффорд вышел из суда свободным человеком и героем, и в тот же вечер лег в постель с жесткой, умной, курчавой женщиной, которую родители нарекли пуританским именем Честность, и, как обычно, тосковал по нежности Хелен. Но осталась ли она нежной? Может быть, успех сделал ее жесткой? Откуда было ему знать?

Зазвонил телефон. Анджи? Она ведь обладала особым даром мешать ему в подобные минуты. «Не бери трубку!» – сказала Честность, но Клиффорд взял. Он протянул белокурую волосатую руку и узнал про смерть Анджи. С первым же рейсом он улетел в Англию к Барбаре и, с сожалением должна сказать (если мы хоть чуточку жалеем Анджи, а я жалею – самую чуточку), – к Хелен. Он даже не стал ждать похорон.

ХЕЛЕН И КЛИФФОРД

– Клиффорд, – сказала Хелен, – не говори глупости!

Она сидела в своей очаровательной гостиной – бледно-зеленый шелк и чуть золотистая мебель, – держа трубку белого телефона. На ней было мягкое кремовое платье, вышитое на груди крохотными желтенькими цветочками, а каштановые кудри обрамляли лицо. Услышав голос Клиффорда, она побледнела, но своему голосу не позволила дрогнуть. Нелл следила за ней из угла комнаты: она уже не вышивала розы (этот заказ был давным-давно выполнен), но все равно каким-то образом осталась неотъемлемой частью этого дома – и как же иначе? Она прикрикивала на мальчиков – умойтесь, приберите свои комнаты, снимите трубку, спросите, кто звонит маме, а они смеялись, стонали и делали, что она говорила, принимая ее, как свою. Хелен тоже невольно смеялась, наблюдая за ней. Она моя дочь, думала она, дочь, которой у меня никогда не было. А Нелл, глядя в этот вечер на Хелен, говорившую с Клиффордом, думала, что никогда еще не видела женщины столь красивой, столь несомненно созданной, чтобы влиять на сердца и судьбы мужчин. «Если бы только я могла быть такой, – думала Нелл. – Если бы только она была моей матерью!» А потом подумала: «Нет, такой я стать не могу, я слишком колючая и грубая и рада этому. Не хочу жить посредством мужчин. Рядом с ними – конечно, но не благодаря им».

Сама Нелл, теперь, когда Хелен заботилась о ней, следила, чтобы она ела и спала, давала ее жизни смысл и цель, стала очень даже красивой, но не сознавала этого, как часто случается с девушками, росшими без отца. Ее волосы, все еще короткие, черные, торчащие нелепыми колючками, теперь, когда она была ведущей манекенщицей «Дома Лалли», превратились в ее фирменный знак. Они добавляли своего рода допустимую фривольность к дорогому, но чуть-чуть слишком солидному ярлыку «Лалли». Ведь очень трудно было избегнуть опасности – и Хелен это знала – того, что их модели, подчиняясь более деньгам, нежели вкусу, начнут обретать популярность у более старших возрастных групп, а с ней и определенную тяжеловесность. Нелл сохраняла образ «Лалли» юным. Она же считала свой успех каким-то непонятным вывертом и не относилась к себе серьезно. Опять-таки это судьба девушек без отцов.

– Клиффорд, – беззаботно сказала Хелен, – мы уже дважды женились. Третий раз будет лишним вдвойне, учитывая второй. Да и близнецы не обрадуются.

– Если ты скажешь, что близнецы мои, я поверю, – сказал Клиффорд (наибольшее извинение, на какое он вообще был способен, но не вполне достаточное для Хелен). – Да и не все ли равно?

– Им не все равно, – сказала она.

– Обсудим потом, – сказал он. – Ты ведь свободна и можешь выйти замуж, так?

Голос у него был громкий и твердый. В своем углу Нелл прекрасно его слышала.

– Да, – сказала Хелен, – и мне это нравится. Я хочу, чтобы и дальше так было.

– Мне надо поговорить с тобой серьезно, – сказал Клиффорд. – Я сейчас приеду.

– Нет, – сказала Хелен. – Клиффорд, годы и годы я ждала этого звонка, но теперь уже поздно. Я как раз нашла кого-то другого.

И она положила трубку.

– Но это же не так? – спросила Нелл с тревогой, и тут же добавила: – Извините, это ведь не для чужих ушей. Мне не следовало слушать.

– А что тебе оставалось делать? – сказала Хелен. – Да и в любом случае ты член семьи (сердце Нелл радостно екнуло). Конечно, никого другого нет. Просто я не хочу, чтобы мне опять было больно, – сказала она и заплакала. Нелл это очень-очень не понравилось. Она привыкла видеть Хелен спокойной, бодрой и у руля – именно такой, какой Хелен старалась (что заслуживает всяческих похвал) выглядеть в глазах своих детей.

– Но когда больно, хотя бы знаешь, что ты жива, – сказала Нелл и почувствовала себя глупо, только ничего другого она сказать не нашла.

– Ну так я жива, – сказала Хелен. – Еще как жива!

– Позвоните ему, – сказала Нелл. – Я бы позвонила.

Однако Хелен не позвонила.

Следующие две-три модели у Хелен не получились (боюсь, любовь действует на некоторых женщин именно так: подтачивает их способность к творчеству. На других женщин, разумеется, она влияет прямо наоборот, и они в сфере работы начинают просто блистать), и Нелл, которой поручили докончить наброски, вынуждена была сделать их заново почти целиком. А Хелен словно бы не заметила. Модели были именно то. У Нелл загорелись глаза. Ведь сбывалась ее заветная мечта. Демонстрировать одежду может кто угодно – надень, встань перед камерами, пройди туда, пройди сюда… но ЭТО! Тут все твое.

Клиффорд звонил Хелен каждый день, и каждый день она отказывалась с ним говорить.

– Что мне делать? – спросила Хелен у Нелл, вся трепеща.

– Он как будто вас правда любит, – осторожно ответила Нелл.

– Пока не явилась следующая, – сказала Хелен, высоко подняв голову.

– Он такой богатый, – сказала всегда практичная Нелл.

– ЕЕ миллионы! – сказала Хелен. (Бедная мертвая Анджи, никем не оплакиваемая!) Нет, он гнусен. И я ни за что не стала бы заботиться о девочке. Я знаю, он от меня потребовал бы этого. И вообще, скорее всего, я ему понадобилась только потому, что ей нужна мать, и он думает, что я более или менее подойду. Я даже не помню, как ее зовут!

– Ее зовут Барбара, – твердо сказала Нелл. Уж конечно, Хелен должна была это знать. Весь остальной мир знал. Со времени своего изгнания из королевской детской, она оставалась в поле зрения прессы. Запрет теперь был отменен. Барбара бывала во дворце. «Дворец Жалеет Осиротевшую Крошку», – комментировали газеты. «Приглашения На Уикэнды Одобрены Дворцом». (Последнее не могло не включать Клиффорда, ныне реабилитированного в глазах высшего света. Великая перемена, хотя в нынешние дни, когда люди в самых высоких сферах оказываются под судом за убийство, если не хуже, о чем, собственно, тут стоило говорить? К тому же произошло это за границей.)