Строговы - Георгий Марков

Матвей махнул рукой, опустил голову, тихо сказал:

– Гляди там лучше.

Дед Фишка не расслышал его слов, но, согретый вниманием и доверием племянника, ретиво задергал поводьями.

– Но-но, родимая! – весело крикнул старик.

У Матвея кольнуло сердце. Дед Фишка был ему дорог, и не раз уже командир партизан зарекался давать ему опасные поручения. Но сделать это было нелегко. Неугомонный старик не терпел безделья, да часто и заменить его, как в этом случае, было некем.

2

Вечерело. Ветер раздул тучи, и серое небо подернулось легкой голубизной. Выпавший ночью мягкий снежок за день растаял, и земля вновь лежала пепельно-темная, обнаженная и неживая.

Архип с дедом Фишкой распрощались у черемушника, верстах в пяти от Сергева. Дальше дед Фишка направился пешком. Черемушниками он вышел на луга и тропкой, по которой ходили на реку рыбаки, подошел к селу.

Хозяйка постоялого двора встретила деда Фишку как старого знакомого. В просторной избе по-прежнему было чисто и пусто.

– А, пимокат! – воскликнула старуха, зажигая тряпичный фитилек, опущенный в баночку с жиром.

– Я, хозяюшка, я. Опять у тебя заночевать придется, – заявил дед Фишка.

– Милости просим, места у меня много, – пропела старуха и, присаживаясь к столу, спросила: – Не пожилось, видно, в Жирове-то?

«Ишь какая памятливая!» – отметил про себя старик, а вслух сказал:

– Сама, хозяюшка, знаешь, в какие времена живем. У другого и есть шерсть, а бережет до других дней. Каждый ведь так судит: сегодня, дескать, скатаю, а завтра отберут.

Хозяйка, вздохнув, проговорила:

– Чего там! Времена тяжкие…

Дед Фишка думал, что старуха примется сейчас рассказывать сергевские новости, но она замолчала и, поднимаясь, спросила:

– Чай будешь пить? Самовар поставлю.

Надеясь кое-что выведать у хозяйки, дед Фишка поспешил согласиться.

Самовар старуха ставила долго. Дед Фишка сидел молча в переднем углу и думал: «Если так пойдет, ничего я от нее не узнаю. К кому бы еще заглянуть?»

Когда самовар вскипел, он помог старухе поставить его на стол и вытряхнул из карманов сухари.

Но старуха раздобрилась, отодвинула их и принесла полковриги свежего хлеба и чашку с огурцами.

За чаем разговор оживился.

– Жил тут народишко раньше неплохо, милый, – рассказывала хозяйка. – А теперь все пошло прахом. Можно сказать, один у нас справный есть житель, Степан Иваныч Зимовской – лавочник наш, и он же староста… У этого чего-чего только нет! Люди, видишь, разоряются, а он нынче себе второй дом на бугру построил. Живет припеваючи. В одном доме сам живет, а в другом солдаты теперь на постое. Казна ему и за это платит. У счастливого, милый, и петух несется.

– Неужель под солдатами целый дом? Гребет деньгу! – воскликнул дед Фишка, настораживаясь.

– А как же, милый, их тут много. Да все охальники, пьянствуют да распутничают…

Разговор принял задушевный характер, и дед Фишка с удовлетворением подумал: «Не зря вечер перекоротаю».

За окном раздалось фырканье коней, погромыхивание телег и людской говор.

Старуха вскочила, кинулась к окнам. Дед Фишка выхлебнул из блюдца чай, быстро перевернул чашку вверх дном и, вылез из-за стола. Стараясь не выдать хозяйке своего волнения, посматривая на дверь, он сказал:

– Может, постояльцы, хозяюшка?

Не отрываясь от окна, старуха ответила:

– Пронеси господь таких постояльцев.

– Кто там? – обеспокоенно спросил дед Фишка, берясь за шапку.

Старуха не успела ответить. На крыльце послышался топот, смех, дверь раскрылась, и в избу ввалилось десятка полтора солдат с винтовками, с мешками за спиной.

– Здорово, хозяин! Примай на фатеру!

Дед Фишка, поняв, что солдаты приняли его за хозяина, отложил шапку в сторону и, переглянувшись с хозяйкой, сказал:

– Раздевайтесь, самовар на столе горячий.

– Славно! С дороги невредно чайку попить, – проговорил один солдат.

И с говором, смехом солдаты принялись в суматохе раздеваться. Хозяйка подошла к деду Фишке, встала с ним рядом и прошептала:

– Ты уж не уходи, пимокат. Будь за хозяина, а то оберут они меня, разбойники.

Дед Фишка кивнул головой. Уходить с постоялого двора он сейчас и не собирался. Приглядевшись к солдатам, он решил, что опасности для него пока нет никакой.

«Разговорюсь с ними, узнаю кое-что, а ночью поднимусь, да и был таков. Парочку винтовок бы еще у них прихватить. Ну, да это как подвернется, а то и три можно унести», – думал он, поглядывая на солдат.

Солдаты разделись, сели за стол.

– Как, ребятушки, дорога-то? – спросил дед Фишка, обращаясь сразу ко всем.

– Дорога, дед, – хуже не придумаешь. Пока ехали из Волчьих Нор, все кишки повытрясло, – ответил один солдат с белыми полосками на погонах.

Дед Фишка, взглянув на него, понял, что он и есть старший.

При упоминании о Волчьих Норах у старика заныло в груди.

«Как-то там Агаша и Анна поживают?» – подумал дед Фишка, и быстрые зоркие глаза его на миг затуманились.

– Что поделаешь? Дело казенное, служба, – рассудительно проговорил он, чтобы не упускать повода для разговора, и, потоптавшись, спросил: – Ну а к нам-то, ребятушки, надолго?

– А уж про это, дед, нашему брату не говорят, – сказал солдат с полосками на погонах.

Разговор оборвался. Дед Фишка, опустившись на скамейку возле широкой деревянной кровати, стал рассматривать оружие, составленное в углу. Тут были винтовки, пулемет, продолговатые мешочки и ленты с патронами. Солдаты пили чай, стучали кружками, разговаривали. Дед Фишка прислушивался, стараясь понять цель приезда солдат в Сергево, и вскоре он узнал это.

– А жировские не приехали? – спросил один солдат другого.

– Подъедут! Сказывали, что даже в город гонца за подмогой послали. Разве мы одни их осилим? Говорят, их до пяти тысяч в тайге укрывается, – ответил другой солдат и, склонившись к товарищу, сказал тому что-то на ухо.

Дед Фишка про себя усмехнулся: «Малюй, малюй! У страха глаза велики».

Увлеченный разговорами солдат, он сидел молча, в уме повторяя все то, что нужно было запомнить и передать Матвею.

Когда один из солдат начал с бахвальством вспоминать, как они в Волчьих Норах громили домишко партизанского вожака Матвея Строгова и пороли его мать и жену, дед Фишка встал и, весь дрожа, стискивая кулаки, направился к двери.

Но в это время на крыльце послышался топот, и старик поспешил вернуться на прежнее место, на скамейку у кровати.

С беспокойным ожиданием он смотрел теперь на дверь. Она распахнулась широко, с визгом, и в избу вошли высокий поручик, хорошо известный волченорским погорельцам, совсем еще молодой, безусый, с бабьим лицом прапорщик и по-прежнему испитой, с клочком волос вместо бороды, Степан Иваныч Зимовской.

Солдаты вскочили, а дед Фишка притиснулся к стенке.

«Вот и влопался», – сказал он себе, и горькая досада стиснула его сердце.

Не слушая рапорта, который отдавал старший из солдат поручику, он подумал: «Ну, держись, Финоген Данилыч! Чему быть, того не миновать».

Ощутив от этой мысли спокойствие, он ухмыльнулся, видя, как Зимовской семенит возле офицеров.

Наконец солдаты сели, и Зимовской увидел деда Фишку. Даже и теперь, имея власть в руках, сопровождаемый военными людьми, Зимовской испуганно передернулся и нетвердо сказал:

– Отцы святители! С кем встретился?!

Дед Фишка засмеялся и, тряхнув головой, спросил:

– С чего это, Степан Иваныч, тебя родимец-то бьет?

Зимовской сделал два шага и с ехидцей бросил:

– Отгулял, выходит?

Дед Фишка наклонил голову, взглянул на Зимовского из-под бровей:

– Радуешься?

Зимовской приосанился и, обращаясь к солдатам, спросил:

– Где это вы его, братцы, захватили? Перелетная птица!

Солдаты и офицеры, не понимая, с недоумением смотрели на старика и Зимовского.

– Тут он был. Мы думали, что это хозяин, – сказал солдат с полосками на погонах.

Зимовской звонко, по-бабьи засмеялся и, изогнувшись к поручику, зашептал ему на ухо:

– Это тот самый, ваше благородие, который из церкви удрал. Опять шарится. Ишь куда не побоялся прийти!

– Приятная встреча! – мрачно бросил поручик и, обернувшись к прапорщику, отдал ему какое-то приказание.

– Родной дядюшка партизанского командира, – подсказал Зимовской, преданно заглядывая в холодные, неподвижные глаза поручика.

Деда Фишку затрясло. Неужели ему так и не удастся отомстить этому подлому человеку, убийце, грабителю?

Вздрогнув от мысли, которая вдруг осенила его, дед Фишка брезгливо поморщился, опустил глаза, чтоб не видеть Зимовского. Потом он выпрямился, со злостью взглянул на своего заклятого врага и, выхватив револьвер, всадил в Зимовского несколько пуль подряд.

Зимовской взмахнул руками, охнул, приседая, полуобернулся и грохнулся замертво на пол.

Деда Фишку схватили и, вывертывая ему руки, поволокли на улицу. На крыльце его ударили прикладом в спину, и он кубарем скатился по ступенькам. Внизу старика подхватили под руки и, перетащив через грязную улицу, втолкнули в холодный и темный амбар.