Милый Каин - Игнасио Гарсиа-Валиньо

— Сосредоточься лучше на игре.

Нико занес было руку, чтобы сделать очередной ход, затем убрал ее и вновь посмотрел в глаза Хулио. Время шло, но это его будто бы совсем не волновало.

— Ты пойми, я ведь серьезно. Я знаю, ты мне не веришь. Думаешь, я пытаюсь как-то обмануть тебя, подставить. Уверяю, ты ошибаешься. Я готов поддерживать тебя буквально во всем.

Хулио решил дать мальчишке возможность выговориться при том условии, что болтать тот будет, пока идет его собственное время. Он не должен был отвлекать самого Хулио от обдумывания очередного хода. Кроме того, Омедас подозревал, что Нико что-то задумал и завел этот разговор не только для того, чтобы одержать победу в шахматной партии.

— Ну и что ты на этот раз надумал? — издевательским тоном поинтересовался Хулио.

— Ничего, я просто не хочу, чтобы из-за меня у вас с мамой что-то не сложилось. Она ведь тебя так любит.

— А вот это тебя совсем не касается. Давай-ка лучше ходи, а то время тает.

Нико посмотрел на доску и вздохнул. Сосредоточиться на игре ему явно было тяжело.

Дебютную часть партии они закончили несколькими ходами, проделанными почти механически, и Хулио решил, что настал момент перевести игру в не столь классический вариант, чтобы наконец заставить соперника начать думать. Нико среагировал мгновенно и самым правильным образом. Буквально двумя ходами он заблокировал продвижение вперед пешек противника практически по всему фронту. Омедас сосредоточился на прорыве его обороны, при этом отказался идти на размен равноценных фигур. В итоге ситуация на доске очень быстро стала более чем запутанной и абсолютно нестандартной.

Как по оставшемуся времени, так и по позиции на доске настала примерно середина партии. Нико выглядел окончательно сбитым с толку, сомневающимся в каждом ходе и усталым. Судя по всему, по-настоящему сосредоточиться на игре ему так и не удалось.

Он опять посмотрел в глаза Хулио, словно подыскивая нужные слова.

— Ты играть собираешься или нет? Смотри, время идет.

— Я прекрасно понимаю, что стал проблемой для вас обоих.

— С каких это пор ты задумываешься о таких вещах?

— Мама очень переживает. Она так скучает по тебе. Если бы ты знал, как нужен ей, как она тебя любит.

Хулио внимательно посмотрел на Нико. Было видно, что мальчишке нелегко говорить о столь личных, даже интимных вещах. Судя по всему, за Кораль он переживал абсолютно искренне. Тем не менее Хулио понимал, что расслабляться нельзя. Этот юнец в любой момент мог подловить его на малейшем проявлении слабости.

— С чего это вдруг ты озаботился мамиными переживаниями и чувствами?

— А я вовсе не такой циник, каким ты меня себе представляешь.

— На данный момент я представляю себе только одно. Ты пытаешься любым способом отвлечь меня от игры и ради этого готов даже изобразить на словах заботу о маме.

Нико с оскорбленным видом уткнулся глазами в стол.

— Ходи давай, — почти скомандовал ему Омедас.

Мальчик послушно склонился над доской и задумался над своим следующим ходом. Угроза его фигурам исходила с трех направлений — от открывшегося белого ферзя, пешки, выдвинувшейся вперед, и одного из слонов. Первая опасность явно была всего лишь отвлекающим маневром, призванным оттянуть на себя часть сил обороны Нико и его внимание. Второе направление не представляло особой опасности в силу ограниченности маневра пешки, вышедшей в атаку без прикрытия.

Настоящая угроза крылась в третьем варианте наступления белых. Этот слон вовсе не нацеливался на своего визави, так соблазнительно подставившегося ему на нужной диагонали, а стремился занять ключевую по своей важности клетку d6 — вершину треугольника, в противоположных углах которого на линии огня оказывались обе черные ладьи. Нико неминуемо пришлось бы выводить их из-под удара, разрушая при этом всю систему своей обороны.

Мальчишка действовал скорее интуитивно, чем на основании твердого расчета. Он рискнул отвести своего коня с центра доски на злополучную клетку d6, чтобы помешать слону противника занять этот важный рубеж.

— Помнишь, как ты сфотографировал маму у себя на чердаке? Это было давно, в августе девяносто второго года.

Хулио явно не ожидал такого поворота разговора и с удивлением посмотрел на собеседника.

«Странно, — подумал он. — Я уверен, что Кораль никогда не рассказывала сыну о тех далеких временах».

— Откуда ты это знаешь?

— Мама всегда подписывает фотографии на обороте. Тот снимок я хорошо запомнил. Она на нем такая красивая! Так вот, когда я в первый раз пришел к тебе на чердак, то сразу понял, что фотография была сделана именно там. Особенно хорошо я запомнил окно со сломанной рамой. Другого такого точно быть не может. В общем, фотографию я, конечно, вспомнил и узнал это место. Окно, облупившаяся штукатурка на стене и мама перед мольбертом. Кто еще мог сделать этот снимок? Конечно, ты сидел тогда на кровати и фотографировал ее.

Хулио украдкой бросил взгляд на часы. В его распоряжении оставалось еще достаточно много времени, по крайней мере гораздо больше, чем у Нико. Он мог не торопиться с очередным ходом, потратить пару минут на то, чтобы выяснить, к чему тот клонит.

— Хорошо. Но к чему весь этот разговор?

— Понимаешь, меня вдруг просто осенило. Я взял и сопоставил кое-какие цифры. Итак, судя по фотографии, в августе девяносто второго года вы с мамой встречались. Прибавь к этой дате мой возраст и не забудь еще учесть девять месяцев — срок беременности. Так что получается?

— Что ж, все сосчитано верно, — согласился Хулио. — Ты не учел только один фактор. В то время Кораль встречалась не только со мной, но и с твоим отцом. Слушай, может быть, поговорим об этом после того, как доиграем?

Нико, похоже, не ожидал, что его математические выкладки не произведут на собеседника нужного эффекта. Несколько сбитый с толку, он был вынужден сосредоточиться на игре, тем более что ход, сделанный Хулио, заставил его всерьез задуматься над судьбой партии.

Буквально в два молниеносных хода Омедас заставил Нико разменять своего ферзя на белую пешку, после чего тому пришлось перегруппировать оставшиеся силы, а сам Хулио получил возможность сосредоточиться на том, что ему рассказали минуту назад.

Понимая, что судьба партии практически решена, он позволил себе слегка расслабиться и через несколько минут как бы невзначай сказал:

— Думаешь, я не в курсе того, что твоя мама в то время воевала на два фронта? Можешь мне поверить. Именно поэтому мы с ней и расстались.

— Хулио, можно, я тебе еще кое-что скажу? Только обещай, что выслушаешь меня до конца.

— Ладно, договорились.

— Еще до того, как ты появился у нас в доме, я уже не знал, куда мне деваться. Естественно, я не понимал, что со мной происходит, осознавал только, что всей душой непонятно почему ненавижу Карлоса.

Нико практически забыл об игре и сосредоточился на разговоре. Хулио внимательно следил за выражением его ангельского лица, которое в эти минуты прорезали не по возрасту глубокие морщины.

— Не буду скрывать, с первого дня, когда мне довелось увидеть тебя и маму вместе, я понял, что вас связывает нечто большее, чем это недавнее знакомство. Вы старательно избегали друг друга, но почему-то все время сталкивались лицом к лицу. Если бы ты только знал, какие мысли в те дни крутились у меня в голове. Потом я вдруг почувствовал, что мне стало лучше. Знаешь почему? Потому что я понял — маме с тобой хорошо, она тебя любит.

— Не понимаю, чем это могло пойти тебе на пользу. Скорее уж наоборот.

Нико покачал головой и посмотрел куда-то в сторону. С минуту они сидели молча.

— Знаешь, почему я его ненавижу? Он никогда не относился ко мне как к родному сыну. Я был для него будто приемным или незаконнорожденным. — Голос мальчика дрожал, в его глазах стояли слезы. — Я ощущал это каждый день, в любую минуту. Мама все равно его уже не любила. Вся наша семейная жизнь была сплошным фарсом. Ты и сам прекрасно это знаешь.

— Ну-ну, понятно. Так ты, значит, решил воссоединить подлинную семью, людей, достойных друг друга? Ты чувствовал себя вправе не только решать за других, как и с кем им оставаться, но и устраивать их личную жизнь, подталкивать к тем или иным поступкам.

Нико кивнул и сказал:

— Я знаю, что обвинил Карлоса в том, чего он не совершал. Но пойми и меня. Мне никто не поверил бы, если бы я обвинил его просто-напросто в том, что он меня презирает и не считает своим сыном.

Хулио был готов закипеть от злости, боялся сорваться, наговорить глупостей и предпочел излить всю полноту эмоций в игре. В несколько ходов он буквально разметал оборонительные порядки черных, оставив короля Нико едва ли не в полном одиночестве.

Он отомстил противнику хотя бы на шахматной доске и решил, что может вновь вернуться к разговору: