Из золотых полей - Александра Рипли

— Вы и сами очень необычны, моя дорогая. Вы всех очаруете.

Прежде чем Чесс успела ответить, их кэб остановился. Стэндиш сошел первым и помог сойти ей, потом, не выпуская ее руки из своей, повел ее к открытой двери ближайшего дома. Дверь была черной, а сам дом — ослепительно белым.

Когда Стэндиш и Чесс вошли внутрь, навстречу им повернулся высокий тучный мужчина, облаченный в просторную серую куртку, отделанную бордовым кантом. Его мясистое лицо было печально. Однако когда он увидел Стэндиша, выражение меланхолии вмиг сменилось улыбкой.

— Мефистофель, ты как раз то, что требуется в такой омерзительно-солнечный день. Полное отсутствие грозных туч повергло всех нас в глубокое уныние… А кого ты к нам привел? Начинающую дьяволицу, я надеюсь?

Стэндиш подтолкнул Чесс вперед.

— Миссис Ричардсон, позвольте мне представить вам Оскара Уайльда.

Оскар Уайльд. Ужасный и блестящий автор «Портрета Дориана Грея». Потрясенная Чесс невольно сделала реверанс.

— Я восхищаюсь тем, что вы пишете, мистер Уайльд, — сказала она, поднявшись.

Уайльд сжал ее плечи своими большими, холеными руками.

— Это Мефистофель вас подучил? Нет, по вашему искреннему, открытому взгляду я вижу, что не подучивал. Как же я обожаю американцев! Но я редко встречал среди них такое тонкое понимание литературы. Входите же, моя дорогая леди, и познакомьтесь с моими друзьями, которые, увы, не так достойны восхищения, как я.

Уайльд обнял Чесс за плечо и увлек ее навстречу самым фантастическим впечатлениям в ее жизни.

Комната, в которую она вошла, ошеломляла невероятным буйством красок. Блестящие красные деревянные панели резко контрастировали с нежно-желтым цветом стен, на фоне желтого висели яркие картины с расплывчатыми изображениями. Картины были подвешены на синих шелковых шнурах, прикрепленных к потолку, темно-серому, украшенному золотыми арабесками.

В комнате находилась по меньшей мере дюжина гостей. Запоминать их имена было невозможно, поскольку к каждому имени Уайльд мгновенно пристегивал язвительный биографический комментарий. Мужчины были одеты менее экстравагантно, чем Уайльд, однако и не так консервативно, как Рэндал, на котором был сюртук и узкие серые брюки. Из женщин двое были облачены в широкие свободные одеяния из узорчатого желтовато-зеленого шелка, а их волосы были распущены по плечам. У одной гостьи, красивой девушки с золотисто-каштановыми волосами, на спину свешивалась длинная коса.

Все гости разговаривали без умолку, хотя и не так много, как Уайльд. Они с превеликой нежностью обменивались оскорблениями, и очень красноречиво поносили людей, чьи имена были Чесс неизвестны. Их реплики были метки и необыкновенно смешны. Чесс смеялась, пока у нее не заболели бока.

Уайльд отвел Стэндиша в сторону.

— Ты, конечно же, понимаешь, что смех твоей кузины следовало бы заключить в драгоценный ларец из чистейшего лазурита и почитать как величайшее сокровище?

— Оскар, даже я сам не смог бы сказать о нем лучше, — учтиво ответил Стэндиш.

— Дьявол. — Они улыбнулись друг другу. — Должен сказать тебе со всей серьезностью, Рэндал, что ты совершаешь преступление, позволяя ей так отвратительно одеваться. Оборки персикового цвета! От их вида мне становится дурно.

— А ты бы хотел, чтобы она оделась в желто-зеленое? Оскар, она ведь не из твоих эстетствующих поклонниц.

— Ты несправедлив ко мне, Фисто. Я вижу, что она уникальна. Она похожа на женщин с картин Пьеро делла Франческа[44]. Но она следует предписаниям какого-то ужасного арбитра моды, кого-то вроде той мерзкой женщины-репортера, которая заискивает перед богачами в своей газетной колонке. Отвези ее к моему другу Лютеру Уитселу. Художника из него не вышло, и он стал колдовать с различными тканями и цветами. Он преобразит ее. Ей наверняка хотелось бы стать красивой, ведь этого желают все женщины.

Стэндиш задумчиво посмотрел на Уайльда.

— Думаю, я бы не хотел, чтобы она стала красивой, — сказал он. — Она уже и так угрожает моему душевному покою.

Губы Оскара дрогнули в усмешке.

— Какой жалкий из тебя получился дьявол, — едко заметил он. — Ну что ж, тогда я сам порекомендую ей обратиться к Лютеру.

— Джордж! Ты истинный храбрец, если отважился появиться в Лондоне. Разве тебе не говорили, что Джимми Уистлер[45] приезжал из Парижа и пробудет здесь неделю?

Сути последовавшего затем разговора, шумного, Чесс не уловила. Позже, когда они ушли, Стэндиш объяснил ей, в чем дело. Много лет назад Джордж дю Морье[46] учился живописи в Париже, деля студию еще с несколькими начинающими художниками, среди которых был и американец по фамилии Уистлер. Проработав долгое время карикатуристом в юмористическом журнале «Панч», Джордж решил стать романистом и написал роман, снабдив его своими собственными иллюстрациями.

— Книга очень хороша. Я дам вам почитать свой экземпляр корректуры, вам понравится. Сюжет там фантастический, но превосходно описан Париж и жизнь парижской богемы, какой она была тридцать лет назад. К сожалению, кое о чем Джордж написал чересчур откровенно, и это не понравилось Уистлеру. Он возбудил против Джорджа дело за клевету и на год задержал публикацию романа. Джимми — парень вздорный, но он гений. Я и не знал, что он сейчас в Лондоне. Мне хочется, чтобы вы с ним познакомились.

— Из-за этого мы и злили так рано? Вы говорили, что мы, возможно, останемся на ужин.

Стэндиш задумался. Неужели его в самом деле беспокоит мысль о том модельере, друге Оскара? Это достойно порицания. Как он мог опуститься до такого?

— В общем-то, я предпочитаю богему в малых дозах, — сказал он. — Мы поужинаем в моей квартире.

— Остатки от вчерашнего пикника?

— Можно и так сказать.

Стэндиш решил: сегодня он овладеет Чесс, ему необходимо это сделать, необходимо познать ее тело и проникнуть в ее мысли; только тогда он поймет, почему она лишила его душевного равновесия, и сможет бороться с этим наваждением.

Но Чесс отказалась ехать к нему на квартиру. Она сказала, что устала и хочет вернуться в «Савой».

Тут Стэндиш понял, что он и сам устал. Разделять энтузиазм Чесс было очень утомительно.

Глава 36

В действительности Чесс вовсе не устала. Она испугалась. Соприкосновение с богемой подействовало на нее странным образом: она была взволнована и в то же время ей стало как-то спокойнее на душе. Их жизнь была такой яркой и вместе с тем такой беззаботной. Чесс впитала ее атмосферу, в которой слились презрение к унылым запретам и предписания общества, культ свободы и уверенность, что чего тебе хочется, то и надо делать. Главное — делать это со вкусом.