Всей землей володеть - Олег Игоревич Яковлев

Отроки сидели на опушке леса, сжимая в руках острые копья.

Тишина царила вокруг; у обозов, выставленных вокруг лагеря, медленно прохаживались другие стражи.

Талец взглянул на небо. Звёзды мерцали жёлтыми огоньками посреди чёрной ночи. Вот Стожары[293] видны, вот Прикол-звезда[294], вот ковш Большой Медведицы.

Бусыга, держа в зубах тонкую былинку, говорил:

— Как возвернусь домой, невесту сыщу. Стану жить-поживать. Чай, ратный человек, не смерд. Сребро завсегда в калите звенеть будет. А тамо и детишки пойдут. Слышь, Талька! — тронул он Тальца за локоть. — Давай спать завалимся. Какие тут чехи! Те, которые и были, попрятались по горам да по лесам, яко зайцы трусливые.

— Нет, друже. Верно воевода баил.

Талец прислушался.

Почуялся вдруг ему в лесу тихий шорох. Вот будто ветка надломленная треснула, вот в кустах у опушки зашевелился кто-то, вот словно железо звякнуло.

— Пошли к воеводе! — Талец метнулся к вежам, поднимая людей.

...Стан руссов окружало плотное кольцо закованных в брони врагов. Вовремя Талец и Бусыга подняли тревогу.

Быстро построившись у обозов и шатров, руссы изготовились отразить нежданную ночную атаку.

В темноте Талец почти ничего не видел. Где-то рядом князь Владимир громким, уверенным голосом отдавал распоряжения и подбадривал их:

— Не робей, други! Ворог, он такожде нас не зрит! Станем же у обозов! Годин, крикни тамо! Бусыга, сюда ступай! На левом крыле — копья поворотите!

Уже в конце схватки, когда нападавшие, сильно удивлённые неожиданным отпором, отхлынули от обозов и, теснимые руссами, отходили назад в лес, лихая стрела вонзилась Тальцу в плечо. Припав к земле, он морщился от жалящей жгучей боли. Воевода Иван успокаивал, ободрял, улыбался, перевязывая рану Тальца белой тряпицей.

Князь Олег, хотя и растерялся поначалу, старался теперь, когда победа была близка, показать, что не пал духом. Грозя невидимому во тьме противнику мечом, он без конца громко повторял:

— Я те задам, ворог!

Рано утром, едва над уходящей за окоём дорогой запламенела заря, осветившая множество бездыханных тел на опушке и перед обозами, в лагерь руссов явилось большое посольство.

— Князь наш Вратислав, — обратился к Олегу и Владимиру высокий чернявый боярин в дорогой ромейской хламиде и горлатной шапке на голове, — видит гибельность и ненужность войны. Он шлёт вам дары, платит тысячу гривен серебра и просит вас оставить его земли.

Владимир с Олегом насмешливо переглянулись.

...С почестями и славой возвращались дружины на Русь, а имя молодого полководца Владимира Мономаха уже гремело по всей Европе от далёкой туманной Англии до солнечной Ромеи.

Конечно, молодой князь был доволен тем, что добыл и себе, и Руси воинскую славу, победил врагов, но тщеславие не уносило его, как многих его сверстников, в заоблачную высь, когда люди вокруг вдруг начинают казаться ничтожными и глупыми в сравнении с собой, своими делами, своим величием.

Постепенно Владимир вернулся к мыслям о Болеславе.

Словно предательское копьё, брошенное в спину, исподтишка, нагнала на возвратном пути русские рати недобрая весть: в Кракове объявились люди от Изяслава. И в то время, когда дружины отчаянно бились с чехами, Болеслав, сидя в тепле и покое, радушно принимал у себя в Вавельском замке послов злейшего врага своего нынешнего тестя и союзника.

«Может, всё-таки ошибкой был чешский поход? Что, окромя горы злата, принёс он земле Русской», — мучился сомнениями Владимир.

...Вскоре дружины добрались до Луцка. Здесь Олег очутился в объятиях своей юной жены. Обхватив мужа за шею своими тонкими смуглыми руками, дочь Осулука закружилась с ним в каком-то невообразимом бешеном половецком танце.

— Милый! Милый! — не обращая никакого внимания на собравшихся вокруг дружинников и бояр, радостно восклицала молодая княгиня.

Её распущенные волосы цвета вороного крыла разметались на ветру.

Владимир со снисходительной улыбкой смотрел на веселье этой пылкой, резкой, полной страсти и неуемного огня половчанки и думал о том, что его Гида ни за что не стала бы так проявлять свой восторг. Нет, на людях она держалась бы холодно и надменно, и только потом, оставшись наедине с мужем, молча уронила бы голову ему на грудь и расплакалась бы от счастья.

«Как же странно устроен всё-таки мир, — подумал Владимир. — Отчего люди в нём столь непохожи один на другого?»

...Гонец от отца встретил Владимира ещё на пути в Луцк. В первый день июня Гида разрешилась от бремени сыном. Младенца назвали Мстиславом, как того и желал Владимир, но по настоянию матери дали ему ещё и второе имя — Гарольд. Гида хотела, чтобы её погибшего отца помнили на Руси и во всём мире.

Известие было доброе, и Олег со своей половчанкой тотчас решили ехать вместе с Владимиром в Чернигов.

— Буду, брате, твому Мстиславу крёстным отцом! — объявил Олег. — И да будет на века род твой мирен моему!

Он не мог знать, насколько глубоко и горько ошибался.

Глава 80

ПЕРВЕНЕЦ

Расталкивая челядинцев, Владимир взбежал по лестнице в бабинец. Навстречу ему выплыла с ребёнком на руках пышногрудая кормилица. Закутанный в пелёнки малыш тихонько попискивал, широко раскрыв глазки, такие же чёрные, как у матери.

Владимир ворвался в покои жены, опустился на колени перед постелью, на которой покоилась Гида, и страстно расцеловал её.

— Весь в тебя ребёнок. — Молодая роженица, приподымаясь, с наигранным неудовольствием надула губки. — На меня совсем непохож. Тихий такой.

— Да что ты, лада! — Владимир осторожно взял Мстислава на руки. — Вот носик у него твой будет, и ротик схож с твоим.

— И что ты там видишь! — не выдержав, Гида фыркнула от смеха. — Глупый, непонятно ведь ещё!

— Отчего ж не понять? — возразил князь. — Вон очи-то экие чёрные. У нас в роду ни у кого таковых не бывало.

Он стал рассматривать малыша, слегка покачивая его. Мстислав неожиданно заплакал.

— Оставь, положи его! — возмутилась Гида. — Какой ты неловкий! Дай мне сюда моего Гарольда! Иди ко мне, маленький мой.

Ощутив материнскую ласку, младенец успокоился и тихо засопел.

— Заснул, что ль? — спросил Владимир.

— Тише ты! — цыкнула на него жена. — Ступал бы покамест.

...После всё было как во сне: улыбки; мраморная купель в соборе Спаса, хлопоты, Олег в праздничном голубом кафтане, с золотой цепью на груди; держащая на руках ребёнка крёстная мать, молодая