Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Андрей Громыко

Направление, по которому развивалось обсуждение этих проблем, более или менее определилось. Однако решения по ним еще не были сформулированы окончательно для включения в Устав ООН. Все понимали, что соответствующие формулировки могут быть разные, что они будут либо способствовать созданию эффективной всемирной организации, либо толкать на путь принятия рыхлого устава, которого затем уже не поправишь.

Разговор у нас со Стеттиниусом проходил один на один.

Первым из вопросов был поднят «давний знакомый» – о праве вето. Казалось бы, дело ясное, ведь этот вопрос еще до встречи в Сан-Франциско решила Крымская конференция. Однако Вашингтон при новом хозяине Белого дома – Трумэне, который далеко не во всем сочувствовал тому, что было принято в Ялте с участием Рузвельта, решил попытаться пошатнуть достигнутую там договоренность, хотя нельзя сказать, что американская администрация пришла к выводу о необходимости во что бы то ни стало похоронить принцип единогласия.

В ходе беседы со Стеттиниусом я обратил его внимание на следующее:

– Представители США в различных комитетах не проявляют твердости в отстаивании формулы относительно права вето, принятой на Крымской конференции. От ялтинской договоренности не может быть отступления. Советский Союз на это не пойдет. Он считает, что без должного решения вопроса о праве вето в духе Ялты невозможно будет создать международную организацию. И мы надеемся, что США, как и все остальные державы «пятерки», будут не формально, а по существу отстаивать принцип единогласия постоянных членов в Совете Безопасности. Стеттиниус внимательно выслушал мое заявление. Он сказал: – Я солидарен с тем, что расшатывание ялтинской договоренности означало бы огромный риск, и обещаю позаботиться насчет того, чтобы представители США в комитетах и разного рода рабочих группах не допускали колебаний в отношении этой договоренности.

У меня осталось от этой части беседы впечатление, что Стеттиниус и сам нуждался в том, чтобы освободить от колебаний свою собственную позицию. В силу внутренней убежденности Государственный секретарь США продолжал поддерживать линию Рузвельта. Но эта поддержка еще не означала, что он давал должный отпор тем, кто в администрации Трумэна проявлял в указанном вопросе колебания.

Надо все же признать, что Стеттиниус в последующем, особенно в ходе второй части конференции, предпринял немало усилий, с тем чтобы этот форум не потерпел крушение.

Немая сцена

Предстояло найти решение вопроса о том, что должен рассматривать Совет Безопасности и что – Генеральная Ассамблея, то есть какие дела могут быть объектом применения вето и какие – нет.

Естественно, Советский Союз выступал за то, чтобы все важные проблемы войны и мира решались Советом Безопасности. Вашингтон и Лондон настаивали на таком разделении этих проблем, которое расширяло бы права Генеральной Ассамблеи в ущерб Совету Безопасности. Стремление администрации США отобрать побольше полномочий у Совета Безопасности и передать их Генеральной Ассамблее основывалось на уверенности, что Соединенные Штаты смогут легче получать там поддержку необходимого большинства и проводить выгодные им решения. Представители же ряда стран, главным образом малых, вообще настаивали на том, чтобы наделить Генеральную Ассамблею чуть ли не такими полномочиями, как и Совет Безопасности, а то и более широкими.

Ясно, что эта тенденция направлялась на то, чтобы посредством расширения полномочий Ассамблеи и сужения полномочий Совета фактически переместить политический центр ответственности за поддержание мира. В этой связи во весь рост встал вопрос об определении границы, которая разделяла бы функции того и другого органа ООН.

Тут же, как из рога изобилия, посыпались предложения о наделении Генеральной Ассамблеи правами рассматривать практически все вопросы, не связанные с применением санкций против государств. Поэтому советская сторона заявила, что недопустимо наносить удар по Совету Безопасности как бы с черного хода, под предлогом демократизации ООН.

Именно так мне пришлось поставить вопрос и в беседе со Стеттиниусом.

– Псевдодемократическая оболочка требований о расширении прав Ассамблеи в ущерб правам Совета, – заявил я, – тоже находится в противоречии с ялтинским соглашением.

Стеттиниус в общем с пониманием отнесся к позиции Советского Союза. Он сказал:

– Надо, конечно, поработать над тем, как справедливо разделить полномочия Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи. Я к такой работе готов.

После нелегких переговоров наметилась возможность взаимопонимания: Генеральная Ассамблея может обсуждать, именно обсуждать, любой вопрос, поставленный тем или иным государством или любой группой государств, но она не должна иметь право принимать обязательные решения, иначе говоря, может высказывать только консультативное мнение, а Совет Безопасности должен иметь полномочия принимать обязательные решения с согласия всех его постоянных членов.

Советская делегация далее заявила:

– Наша страна не даст своего согласия на такой Устав ООН, который сеял бы семена новых военных конфликтов между странами.

Помню, после такого заявления с нашей стороны на одном из совещаний пяти держав воцарилась напряженная тишина. Взоры участников устремлялись в этот момент на главу делегации США в ожидании, что скажет он в ответ.

Стеттиниус находился в явном замешательстве. С одной стороны, он оставался убежденным сторонником линии Рузвельта, который в Крыму признал необходимость права вето, приверженцем общего курса на сотрудничество с Советским Союзом, а с другой – директива Белого дома обязывала Стеттиниуса все же попытаться заложить мину в вопросе о праве вето. Молчал и член делегации США сенатор Ванденберг.

Немая сцена длилась, наверное, минут десять. Дело кончилось тем, что достигли взаимопонимания в одном: прервать совещание и разойтись для обдумывания ситуации. Все участники расходились понурив голову, и, пожалуй, это была уже – пусть мне простят такой новый термин суровые театроведы! – «ходячая немая сцена». Поскольку коридоры были длинными, а группы представителей расходились одна за другой, то все это в какой-то степени напоминало с виду похоронную процессию.

Пожалуй, лишь у одного участника совещания играла плохо скрываемая улыбка, так как он знал, что принцип единогласия в конечном счете возьмет верх. Им был Лео Пасвольский, который являлся как бы мозговым центром Государственного департамента США по проблемам, связанным с ООН.

Несколько новых встреч «Большой пятерки» в ходе конференции оказались напряженными. Такое напряжение возрастало постепенно. Оно достигло пика, когда четко выявилось, что американо-английскую позицию по вопросам разделения полномочий Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи нельзя примирить с мнением Советского Союза до тех пор, пока одна из сторон не отступит.