Когда пируют львы - Уилбур Смит

Он был несчастен, его слуги были несчастны, а Катрина весела, как птичка на рассвете. У нее был мужчина, она владела большим хозяйством, которым уверенно управляла, и, так как она была молода и чувства ее не были еще так обострены, как у Шона, физически она была вполне удовлетворена. Шон строго придерживался ее правил, и их вечера в фургоне заканчивались тем, что она со вздохом вздрагивала и сладко засыпала, а Шона изнутри сжигал дьявол. Единственный, кому мог пожаловаться Шон, был Воришка. Он лежал, уткнувшись носом Шону под мышку, довольствовался своей долей одеяла и тихо слушал.

Зулусы видели, что что-то неладно, но не понимали причины. Они, конечно, не судачили об этом, но когда один из них недоуменно разводил руками, все остальные понимали его. Мбежане ближе всего подошел к тому, чтобы выразить это словами. Шон как раз пребывал в дурном настроении. Дело было в потерянном топоре и в том, кто в этом виноват. Шон выстроил зулусов и выразил сомнения в их происхождении, нынешних достоинствах и перспективах, потом в гневе ушел к себе в фургон. Наступило долгое молчание, и Хлуби предложил Мбежане свою табакерку.

Мбежане взял понюшку и сказал:

– Глуп жеребец, который не знает, как повалить ограду.

– Верно, верно, – подхватили все остальные, и на этом обсуждение закончилось.

Глава 18

Неделю спустя они достигли реки Саби. Сине-серые горы возвышались далеко на горизонте, и река была коричневой и полноводной.

Следующее утро выдалось свежим и прохладным после ночного дождя. В лагере пахло древесным дымом, скотом и дикой мимозой. Из страусового яйца – их Мбежане нашел накануне – Катрина зажарила омлет размером с супницу. Омлет был приправлен мускатным орехом и грибами, желтыми и плотными. Затем лепешки с диким медом, кофе и сигара для Шона.

– Уходишь сегодня? – спросила Катрина.

– Пуф, пуф! Хочешь, чтобы я ушел?

– Ты целую неделю не оставался в лагере.

– Так не уходить?

Катрина встала и стала быстро собирать посуду со стола.

– Ты все равно не найдешь слонов, ты уже очень давно ничего не находил.

– Мне остался? Хочешь?

– День такой чудесный…

Она знаком велела Кандле унести тарелки.

– Если хочешь, чтобы я остался, попроси.

– Мы могли бы сходить по грибы.

– Скажи, – требовал Шон.

– Ну ладно… останься, пожалуйста!

– Мбежане, расседлай лошадь. Она мне не понадобится.

Катрина рассмеялась. Она побежала в свой фургон, юбки развевались вокруг ее ног. Кликнула собак. Вернулась в шляпке и с корзиной в руках. Собаки толпились вокруг них, прыгали, лаяли.

– Вперед!.. искать! – приказал им Шон, и они побежали вперед, иногда с лаем возвращаясь и гоняясь друг за другом. Шон и Катрина шли, взявшись за руки. Поля шляпки отбрасывали тень на лицо Катрины, но даже в тени ее глаза, когда она смотрела на него, были ярко-зелеными. Они срывали грибы, свежие, круглые и твердые, с коричневой, слегка липкой шляпкой, снизу пластинчатой, как женский веер.

Через час корзина заполнилась, и они остановились под деревом марула. Шон лег на спину, а Катрина сорвала травинку и щекотала ему лицо, пока он не поймал ее за руку и не прижал к груди. Собаки сидели кольцом, высунув розовые влажные языки, и наблюдали за ними.

– На Кейпе есть место, сразу за Паарлем, – сказала Катрина. – Над ним нависают горы, и там река… вода в ней такая чистая, что видно лежащую на дне рыбу. – Катрина прижималась ухом к груди Шона и слушала стук сердца. – Ты купишь мне там когда-нибудь ферму?

– Да, – ответил Шон.

– Мы построим дом с широкой верандой, а по воскресеньям будем с детьми ездить в церковь: девочки и малыши в коляске, а старшие мальчики рядом верхом.

– Сколько их будет? – спросил Шон. Он приподнял край шляпки и посмотрел на ее ухо. Очень красивое ухо, в солнечном свете Шон видел легкий пушок на мочке.

– О, много… в основном мальчики. Но будут и девочки.

– Десять? – предположил Шон.

– Больше, гораздо больше.

– Пятнадцать?

– Да, пятнадцать.

Они лежали и думали об этом. Шону число казалось достаточно круглым.

– И я разведу кур, мне нужно много кур.

– Хорошо, – сказал Шон.

– Ты не возражаешь?

– А почему я должен возражать?

– Некоторым куры не нравятся, – сказала Катрина. – Я рада, что ты не возражаешь. Я всегда их хотела.

Шон украдкой приблизил рот к ее уху, но она почувствовала его движение и села.

– Что ты делаешь?

– Вот что, – ответил Шон, обнимая ее.

– Нет, Шон, они смотрят.

И она показала на собак.

– Они поймут, – ответил Шон, и они долго молчали.

Неожиданно собаки возбужденно залаяли. Катрина села, а Шон повернул голову и увидел леопарда. Леопард стоял в пятидесяти ярдах от них на берегу реки на краю густых зарослей и смотрел на них, затянутый в тугое черно-золотое трико, изящный, длинный и поджарый. Потом он сорвался с места и побежал с поразительной скоростью, касаясь земли легко, как ласточка касается воды, когда пьет в полете. Собаки во главе с Воришкой всей сворой бросились за ним, бешено лая.

– Назад, фу! – крикнул Шон. – Оставьте его, черт вас возьми, вернитесь!

– Останови их, Шон. Мы их всех потеряем.

– Жди здесь, – сказал Шон.

Он побежал на лай. Не кричал, чтобы не задохнуться. Он знал, что должно случиться, и ждал характерных звуков. Музыка охоты изменилась – лай звучал громче, яростнее. Шон остановился, тяжело дыша и вглядываясь вперед. Собаки остановились. Их лай становился все громче.

«Этот мерзавец остановился. Сейчас он их порвет».

Шон снова побежал и почти сразу услышал визг первого пса. Вскоре он увидел собаку там, куда отбросил ее леопард. Это была старая сука с белыми ушами, брюхо ее было разорвано. Шон побежал дальше.

Еще один пес, рыжий, с разорванным брюхом. Он был еще жив и пополз навстречу. Шон продолжал бежать; звуки впереди не затихали, но он ничего не видел. Он уже не останавливался, чтобы помочь искалеченным собакам. Большинство погибли до того, как он добежал до них. Слюна сгустилась во рту, сердце колотилось о ребра, и Шон покачивался на бегу.

Неожиданно он выбежал на открытое пространство, и увидел картину охоты. Осталось всего три собаки. Одна из них – Воришка. Они окружили леопарда, не давали ему уйти, пытались схватить за задние лапы и тут же отпрыгивали: леопард поворачивался, рыча. На поляне трава была короткой и зеленой. Солнце стояло прямо над головой, оно не отбрасывало теней и освещало происходящее ровным светом.

Шон хотел крикнуть, но не мог выдавить ни звука. Леопард упал на спину и лежал с изяществом спящей кошки, расставив лапы и открыв брюхо. Собаки в нерешительности отступили. Шон снова попытался закричать, но голоса по-прежнему не было. Желтое брюхо, мягкое и пушистое, оказалось непреодолимым искушением.