В небе Китая. 1937–1940. Воспоминания советских летчиков-добровольцев. - Юрий Чудодеев

При наведении бомбардировщиков на объекты и цели японцы пользовались радиосвязью. По-видимому, на китайской территории работала шпионская радиостанция, дававшая сигналы для наведения самолетов противника на цель…

Японская агентура проникала и на аэродромы, где мы базировались. Осенью 1938 г. мы переместились на юг от Ханькоу — в Хэньян, где еще строился аэродром и была готова лишь часть взлетно-посадочной полосы. В нашем общежитии среди обслуживающего персонала был один китаец-разнорабочий по прозвищу Саке. От него всегда шел запах рисовой водки — саке. Чело век этот был маленького роста и обладал чрезвычайно неприглядной наружностью. В глаза бросался толстый нос, задранный вверх и вдобавок чересчур красный, пронизанный синими прожилками. Углы рта были опущены вниз. Глаза, как у хорька: непрерывно бегающие, маленькие черные точки. Редкие усы торчали в разные стороны. Вдобавок ко всему он был горбатым. Почти все китайцы относились к нему удивительно холодно и равнодушно. Никто не знал, когда и каким образом этот человек появился на нашем аэродроме и как он оказался в числе персонала, обслуживающего советских летчиков. Кое-кто из китайцев иногда позволял себе шутить и насмехаться над ним. Саке оставался совершенно равнодушным к этим проделкам; что бы ему ни говорили, у него даже не менялось выражение лица. Целый день, с рассвета до темноты, он был за работай, убирал двор, с особым рвением чистил уборные, работал за чернорабочего и на кухне, надраивая до солнечного блеска кухонную ПОСУДУ, рубил дрова для плиты, зимой и ранней весной разносил в комнаты нашего общежития жаровни с раскаленными углями. Словом, он был у всех на виду и в то же время никто не обращал на него внимания.

Однажды, в особенно светлую лунную ночь, когда была объявлена воздушная тревога, летный состав, в том числе и китайцы, выехали за город. Мы еще заранее договорились, что один из советских летчиков-истребителей поднимется в воздух, осмотрит район нашего базирования и, если только заметит где-либо подсвечивание нашего аэродрома, обстреляет это место трассирующими пулями. Мы тотчас же направили туда группу вооруженных солдат для задержания на месте диверсантов. И вот произошло то, чего никто даже не мог себе представить: на южной окраине аэродрома среди задержанных с поличным оказался и наш Саке. Он имел при себе большой карманный фопарь для подсветки. Потом переводчик Ван сообщил мне, что он оказался крупным агентом.

Нашим летчикам приходилось сталкиваться и со случаями диверсий, каждая из которых могла стоить им жизни. Иногда такие диверсии организовывались, когда наши летчики, отвоевав в Китае, возвращались домой. Я вспоминаю случай, который произошел с нашими прославленными асами Г. П. Захаровым и А. С. Благовещенским. Оба командира истребительных групп китайских ВВС, выполнив свою интернациональную миссию в небе Китая, в разное время добились разрешения лететь в Союз на трофейных японских истребителях И-96. В обоих случаях помешала диверсия: в бак с горючим был насыпан сахар, который в полете засорил бензопровод. Пришлось произвести вынужденную посадку. Самолеты вышли из строя, а оба летчика получили серьезные травмы.

Уже много лет спустя Георгий Нефедович Захаров рассказал мне в Москве об этом эпизоде.

Началась эта история еще во время одного из воздушных боев, который происходил в районе Наньчана в первых числах февраля 1938 г. Уже давно взошло солнце, своим теплом разогрело землю и разогнало утреннюю дымку и туман над р. Янцзы и оз. Поянху. А ожесточенная воздушная схватка только разгоралась. В разных местах, на разных высотах дрались советские и японские истребители, поливая друг друга свинцовым дождем из своих пулеметов. То здесь, то там отдельные самолеты крутой спиралью и штопором срывались к земле, волоча за собой траурные шлейфы черного дыма, и трудно было сразу разобраться, где наши, а где противник. Знал это только тот, кто загнал своего противника в землю, кто последним усилием воли, выдержкой, напряжением всего организма выиграл эту страшную победу над врагом.

Бой не затихал, только переместился в сторону противника, о обеих сторон накапливали силы. Кое-кому надо было выйти из боя для зарядки горючим и боеприпасами, а выход из боя — тоже наука. Надо сделать так, чтобы незаметно оторваться от противника, не дать ему зайти в хвост и преследовать тебя.

В этом воздушном бою участвовал и командир авиаэскадрильи Георгий Захаров на самолете И-15 совместно с китайским летчиком Туном, летевшим на И-16. Когда подошли к концу горючее и боеприпасы, они стали выходить из этой воздушной схватки. Вот здесь Захаров и заметил, как один из японских истребителей И-96 резко и с большим снижением пошел к земле. Захаров вместе с Туном стали его преследовать. Впереди просматривалась небольшая ровная площадка, на которую и произвел посадку японец. Захаров сделал над японцем круг, осмотрел место посадки и убедился, что можно сесть и ему. Не долго думая, он посадил свой И-15 недалеко от японского само лета. Захарова с воздуха прикрывал китайский летчик.

«Когда я с пистолетом стал подходить к японскому самолету, — продолжал рассказывать мне Георгий Нефедович, — то услышал выстрел, а из кабины И-96 показался дым. Оказывается, японец был подбит в бою, и мотор вышел из строя. После по садки летчик (он оказался командиром истребительной авиа эскадрильи) собрал документы и хотел бежать, но, заметив, что мы его преследуем, зажег их в своей кабине и затем застрелился. Так как карта была плотная и наклеена на материю, она плохо горела, и я успел затушить этот костер. Документы и другие материалы очень понадобились китайскому командованию. У японского летчика был дневник, где он фиксировал воздушные бои, потери и недочеты боевой деятельности не только своей эскадрильи, но и своего авиаполка. Самолет был в хорошем состоянии, недели через две-три он был исправлен. Я стал на нем летать и испытывать его летно-технические и тактические качества. Самолет был металлический, на низких колесах, мотор хотя и недостаточно мощный, но работал хорошо, кабина маленькая и узкая. После доклада в Москву я получил разрешение возвратиться на нем в Советский Союз. Чтобы избежать любопытных зрителей, я в сумерках перелетел с аэродрома Наньчана в Ханькоу. О перелете знал лишь П. Ф. Жигарев, но, к моему большому удивлению, после посадки на аэродроме творилось что-то необыкновенное. Меня окружила большая толпа иностранных корреспондентов, военных атташе и дипломатов, которые забросали меня всевозможными вопросами о летно-технических свойствах японского истребителя, одновременно непрерывно щелкая своими фотоаппаратами. Кое-как я от них отбился и просил коменданта аэродрома опечатать самолет и выставить охрану. После этого я уехал в общежитие. А утром убедился, что ночью самолет был кем-то открыт. Пропали и мои личные вещи. Все свалили на солдата, который охранял И-96, обвинив его в шпионаже.