Собрание сочинений в шести томах т.2 - Юз Алешковский

– Захарыч… ты что?… о каких ты говоришь мыслях?… что за поповщина? – залепетал Ройтман, застыв послушно на месте и глядя в одну точку на стене напротив, где одиноко висела какая-то антикварная древнеперсидская прижигалка – все, что осталось от бесценной коллекции орудий пыток, нахально унесенной вчера Цхалтубией. – Каких ты хочешь гарантий?… Неужели тебе могло прийти в голову, что… Мы же неповторимо сблизились… Не теряй неповторимого друга… ты неповторимо ошибаешься… смешно… неповторимо смешно… – Ройтман скорей всего бессознательно упирал на слово «неповторимо». Почему-то именно за него лихорадочно хватался, как за соломинку. Возможно, в слове этом было заключено все, что оставалось у него от Образа Жизни под тяжким гнетом предсмертия…

В течение какого-то, абсолютно не поддающегося измерению психикой времени – а точнее, при полном выпадении из его всеобволакивающего течения – Л.З. и Ройтман пребывали в совершеннейшем гипнотическом столбняке. Палец Л.З. застыл на спусковом крючке, и от этого удивительного разлада простейшей, казалось бы, из функций безотказного прежде организма в убийцу-новичка проник ужас, равный все усиливающемуся ужасу жертвы. Это был весьма комичный, ежели бы случайно подсмотреть и подслушать со стороны, диалог сдавленных глоток и стучавших друг о друга челюстей. Причем челюсти Ройтмана настолько уже измельчили слово «неповторимо», что оно просто стекало вместе со слюной с опущенных уголков дрожащих губ – не-е-е-е-е…

А Л.З. никак не мог выговорить первого слова какой-то заклиненной в мозгу фразы – ды-ды-ды… ды-ды-ды-ды…

Возьми Ройтман каким-либо образом себя в тот миг в руки – он моментально обезоружил бы Л.З., словно парализованного всеобщим параличом, мычащего что-то дебила.

Никогда не понять, почему первым вышел из столбняка Л.З. Он выговорил, наконец, заикаясь:

– Ды-ды… та-та-та… таких друзей, как ты… мы брали за уши… в брянском лесу… закладывали ножки в сапожки… на-на-на-на-тягивали на халабалу – де-де-делали чу-чу-чучелу… – это он повторил любимую фразочку своего погиб шего лубянского дружка Суровцева.

– Не-не-не-не-е-е-е… – завыл Ройтман.

Дамский пистолетик жахнул вдруг ему в висок, словно обретя собственную волю, как удивлялся впоследствии Л.З., жахнул и дернулся вместе с рукой в сторону. Но Л.З. все еще не мог сдвинуться с места, не мог даже шевельнуться и остолбенело смотрел, как Ройтман, откинутый немного в сторону выстрелом, захрипев, начал заваливаться не в бок, а падать головой вперед на письменный стол, словно воля его, пережившая на мгновение разум, успела по странной посмертной инерции удержать мертвое тело от всегда неприятного живому телу падения на пол…

Все, что делал затем Л.З., он делал осмысленно, точно и быстро, хотя ухитрился ни разу не взглянуть на мертвое лицо убитого человека… Тщательно обтер пистолет носовым платком, тщательно же сдул с него мельчайшие ворсинки, вложил затем в правую безжизненную руку, передернувшись при этом всем телом, как в детстве от воображенного темною ночью присутствия жуткой нечисти под детской кроватью, слепил с пистолетом пальцы Ройтмана, затем разжал свои, и пистолет вывалился на пол, чуть не повиснув на дужке спускового крючка…

То же самое, что и с пистолетом, Л.З. проделал с коньячной рюмкой. Она вполне могла навести следователя на мысль о последнем, печальном посошке коньячка, принятого самоубийцей, так сказать, на дорожку. Вынул из кармана убитого подписку о неразглашении. Спустил ее в унитаз. Уходя, взмолился, чтобы дознание было проведено со всем советским распиздяйством и без дотошной баллистической экспертизы… Ушел незамеченным… Шел по улице, подняв воротник штатского пальто и конспиративно покашливая в пушистое кашне, чтобы народ никак не смог узнать давно знакомые черты выразительного лица товарища Мехлиса – видного соратника Сталина.

С этой же целью взял не такси, а остановил «левака», который уж наверняка не стал бы докладывать с пушком халтурки на рыле о том, что… тогда-то… во столько-то… довез такого-то… туда-то…

На даче уничтожил все следы присутствия Ройтмана и Розенблюма. Спрятал подальше исписанные им листки с формулами и методологическими пояснениями…

Принял душ…

Вечером рассказал обо всем Верочкам…

Они и распустили на следующий день слух о том, что в Москве и пригородах активизировал свои действия половой маньяк, насилующий после садистических избиений мужчин среднего и пожилого возраста.

Слухи стали совершенно зловещими и проникли даже на Запад, когда труп Розенблюма был обнаружен соседями по коммунальной квартире, несколько дней злобно про-скандаливших друг с другом в поисках источника навязчивой вони.

Л.З. похохатывал, но не выпускал из руки стекляшечки с нитроглицерином. Дружок с Лубянки, генерал Малов, позвонил ему однажды ночью и сообщил, что найден застрелившийся Ройтман.

Л.З. перетрухнул так, что не мог связно полюбопытствовать и выразить нужные эмоции. Генерал смачно материл покойного за то, что тот по-хамски не оставил ни малейшей объяснительной записки, хотя имел, как и все они, готовые бланки с текстом: «Прошу в моей смерти никого не винить. Прошу товарищей по работе возвратить рублей (сумма прописью) в кассу взаимопомощи в счет моей зарплаты, согласно расчетной ведомости № (заполняется непоср-м нач-ом с-цы). Поступаю принципиально, потому что лучше смерть, чем (конкретно указать). Число. Месяц. Год… Место для отпечатка указ-го п-ца с-цы (подпись разборчиво)».

Л.З. попросил купить венок от его имени… Сообщать регулярно о ходе дела…

Успокоился он тогда, когда взятый Цхалтубия сознался в том, что имел многолетние связи и с Розенблюмом и с Ройтманом, но доставлял им регулярно только удовольствия диалектического, как он выразился, порядка. В обмен на обещание сохранить ему жизнь взял на себя еще четыре нераскрытых убийства мужчин, ограбленных и избитых до неузнаваемости… На работу Л.З. больше не выходил, поскольку при повторных исследованиях у него действительно обнаружили резкую закупорку различных сосудов, склеротические явления в мозгу и истощение нервной системы.

Правда, Госконтроль держал его в курсе всех важнейших дел, консультировался и приглашал на заседания парткома…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Но возвратимся к проснувшемуся Л.З. Он уныло вылез из кровати. В квартире было полутемно, хотя солнце так и било в окна. Но что-то мешало ему пробиться в квартиру. Л.З. смятенно обошел все окна. Они были закрыты с улицы холстинами. На холстинах угадывались части физиономий членов политбюро… Что за праздник, понимаете?… Побег не реален… Побег не реален… что мне стоило подготовить побег?…

Л.З. было уже невтерпеж. Заспешил в сортир в привычном и приятнейшем из предвкушений – в предвкушении неторопливого, с мысленными репликами и различными душевными реакциями, чтения свежих центральных газет… «Правда»… «Известия»… «Звездочка»…

Л.З., стараясь забыться, захватил с собой в сортир кипу газет и журналов, которые рано утром заносила в квартиру лифтерша. Он спустил кальсоны, удобно уселся на заграничный унитаз – мягкая доска с автоматическим включением подогрева для озябших седалищ: спецсделка с США Внешторга СССР через железный занавес, – окунул ноги в пушистый коврик, раскрыл вчерашнюю «Вечерку»… Так… всенародные митинги… убийц в белых халатах – к ответу… те, кто прожужжали нам все уши о своем избранничестве… агенты мирового сионизма и ЦРУ… директора магазинов Комаров Израиль Маркович и Зейдельман Александр Владимирович сколотили себе несколько состояний… так… этих, понимаете, давно надо расстрелять… Я вам все послевоенные годы об этом говорю… Причем здесь я? При чем Каганович? При чем Давид Заславский и Эренбург?… Нас тоже в Сибирь?… В Сибирь надо сионистов, а не коммунистов, товарищи… опять мы, понимаете, перегибаем, опять загибаем, а потом начнем спохватываться…

Отбросил «Вечерку» к чертовой матери… Меру надо знать во всем, товарищи… Ох и мастера мы бить по своим… мастера…

Взял «Правду». Не сразу обратил на обведенное траурной рамкой сообщение ЦК КПСС, Совмина СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Обратив, с острейшим почему-то азартом вчитался в сообщение и, естественно, глазам своим не поверил.

Вчера… после тяжелой продолжительной болезни… скончался видный деятель Коммунистической партии и Советского государства… генерал-полковник… с 1918 года… отдавал все свои силы на всех участках социалистического строительства… в качестве члена Военных советов фронтов… один из организаторов доблестной Красной Армии… возглавляя Главное политическое управление армии и флота… органов Государственного контроля… с беззаветной верностью… будет жить в наших сердцах… Лев Захарович Мехлис… всю свою трудовую жизнь… Комиссия по организации похорон… выставить гроб с телом… с чувством глубокой скорби. Соболезнование семье покойного… вчера… после тяжелой продолжительной болезни… видный… Лев… Военных советов фронтов… на каком бы участке… Захарович Мехлис…