Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин - Михаил Мишин

распустил), и ты встречаешь его и говоришь: «Здравствуйте, Дмитрий Михайлович, как вы себя чувствуете?» И он мгновенно отвечает: «Они не дождутся…» Или ты говоришь ему: «Вы прекрасно выглядите», — и он отвечает: «Я моюсь мочалкой».

И эти нелепые слова говорятся так, что тебе почему-то безумно смешно…

А потом вы целый день проводите, слившись со спаянной кучкой друзей — хороших друзей, живущих в этом жарком летнем городе, — вы проводите вместе целый день, и ночь, и следующий день, — вы не успеваете выйти из одного дома, как вас уже встречают в другом, где снова застолье, и снова все шутки ослепительны, и слова умны, и тосты неподражаемы, и с каждым новым тостом взаимная всеобщая любовь делает невозможным расставание, и общение хочется длить и длить… И когда расставание все-таки кажется неизбежным, один из твоих хороших одесских друзей говорит: «Еще не вечер». И это святая правда, потому что уже половина второго ночи. «Сейчас, — говорит он, — мы идем в один чудный дом, там день рождения, они будут жутко рады». У тебя вспыхивает мимолетное сомнение — вас все-таки двенадцать человек, и все-таки время уже два часа, и ты точно знаешь, что ты-то сам был бы не слишком рад принять в это время новых гостей, даже если бы у тебя был день рождения… Но — сомнения прочь! И вы уходите в одесскую ночь— темную, теплую, полную любви, дружбы, сладкой грусти и желания, чтобы это не кончалось, и вот вы все — ты, твои друзья из Ленинграда и одесситы, друзья и подруги, — вы уже идете по темным улицам к неведомым новым друзьям вашего замечательного друга, и пахнет морем — или влажным асфальтом, который освежила поливальная машина, освежив заодно и всех вас, — вы идете по одесским улицам, вы слегка пьяны, веселы, и ночь, как сказал писатель Фицджеральд, нежна, — и вдруг из этой ночи навстречу вам выплывает холодильник, он стоит посреди мостовой, молочно-белый, он стоит, будто это его законное место, непостижимый и загадочный, и не меньше получаса вы все проводите возле него, состязаясь в шутках, гипотезах и остротах, и все побеждают, а когда тема исчерпана и все догадки о том, как попал этот белый истукан на ночную мостовую города-героя, высказаны, — нет, только Гоголю или Бабелю было бы под силу описать этот холодильник и эту ночь! — когда, говорю я, тема исчерпана, вы продолжаете путь, вы идете какими-то совсем уже черными переулками, и выходите наконец к дому друзей вашего замечательного друга, и поднимаетесь по лестнице, и открывается дверь — и все вы, двенадцать друзей и подруг, попадаете в свет, музыку, шумные возгласы и живые взгляды двадцати пяти человек хозяев дома и их гостей, и оказывается, конечно, «это гениально, что вы пришли», и «почему же так долго?», и «сейчас, сейчас…». И вот уже приставлен еще один стол к тому, что стоял, и уже на кухне готовят мясо, и «вот еще пироги», и «после первой не закусывают даже в Одессе» — хотя это уже для вас не первая и не вторая, — и «за знакомство!». «Миша — Миша — Оля — Сеня — Витя — Зоя…» И «за именинника!» «Ах, именинница? Тем более!» — «Мы вас так ждали!..» — «Ну, и как вам у нас в Одессе?»

И вам прекрасно, и ваш замечательный друг, который привел всех вас в этот дом, светится самодовольством: мол, как вам приемчик? Мол, я же говорил!.. Но все же что-то во взгляде хозяина дома заставляет тебя насторожиться, какую-то заминку ты чувствуешь в том, как он общается с вашим замечательным другом. И еще через час ты наконец слышишь вопрос хозяина, обращенный к нему, к другу вашему замечательному: «Слушайте, ну где же я вас мог видеть?!»

И выясняется, что никто вас здесь не знает — ну вас-то ладно, вы с севера, вы вообще ни при чем, — «попробуйте салат с орешками!» — но никто толком не знает и ваших друзей из Одессы, и только после долгих попыток ваш замечательный друг и хозяин дома находят все-таки каких-то общих знакомых. И оказывается, что ваш друг просто случайно знал, что тут день рождения, и случайно помнил адрес, оказывается, когда-то много лет назад он был здесь, «…но вас тогда не было, была только ваша жена» и… И этого достаточно, чтобы он решил, ваш замечательный друг, забежать с вами — «наши гости из Северной Пальмиры — чудные ребята» — на огонек, посидеть немного…

«Ах, Одесса, жемчужина у моря…»

Я позволил себе — и меня понесло…

Я что-то давно не был в Одессе. Я обязательно поеду. Хотя боязнь разочароваться существует во мне.

Но, с другой стороны, можно ли разочароваться в городе, где на твоем вечере тебе прислали записку: «Правда ли, что хомо сапиенс — это пупковая грыжа?» Я до сих пор не знаю, что ответить на это, и потому говорю себе:

— Регламент!

1978

У ТУРНИКЕТА

Одесса. Второе апреля.

Сегодня мне тридцать.

И стол

Накрытый стоит в Ленинграде.

Одесса. Аэропорт.

Смотрю на Валерку. На Зою.

Посадка уже началась.

А там уже первые гости.

И папа глядит на часы.

А тут — и Валерка, и Зоя

С любовью глядят на меня.

А там наливают по первой,

И мама косится на дверь.

«За маму!..», «За папу!..», «За сына».

«К горячему он прилетит!..»

Одесса. Второе апреля.

Посадка подходит к концу.

Валерка и Зоя.

И Зоя.

Ну, все. Мне пора. Я иду.

Иду я к окошку возврата И не возвращаюсь.

Аминь.

…Второе апреля. Одесса

Сегодня мне сорок один.

«Валерка, а где теперь Зоя?»

В кармане билет на Москву.

Два слова на международной арене

ПОСЛЕДНИЙ РЕСУРС

Слово первое, дико серьезное, сказанное в Барселоне, на конференции «Культура и защита окружающей среды»

Ladies and Gentlemen,

When we speak of Environment, we usually mean…

Дамы и господа!

Когда говорят об окружающей среде, обыкновенно имеют в виду воздух, воду, почву и прочие природные ресурсы. Однако я полагаю, что для современного человека окружающая среда — это прежде всего окружающие его другие люди. И если наука обязана искать пути для защиты экологии, то первой задачей искусства является защита и оздоровление духовной среды.

Я должен признаться, что не спасал от