Перекресток утопий (Судьбы фантастики на фоне судеб страны) - Всеволод Ревич

"Улитка на склоне" печаталась в три захода. Сначала в 1966 году в одном из сборников увидели свет главы, посвященные Лесу, через два года в одном из журналов - Управлению по делам Леса. И только в 1988 году они соединились в единую чересполосицу, так, как они были написаны с самого начала. Эти два потока можно прочитать по отдельности и даже выявить их внутренний смысл, но только в укомплектованном виде обнаруживается главный структурообразующий замысел Стругацких - один из героев романа, Кандид, прилагает все усилия, чтобы выбраться из Леса, другой - Перец - с неменьшей энергией стремится попасть в Лес. Но ни тому, ни другому совершить задуманное так и не удается. Хотя они могли бы встретиться, могли бы объединить усилия в их отчаянной борьбе с иррациональными, но определенно античеловеческими силами. Но это моя экстраполяция. Авторы не довели векторы Кандида и Переца до пересечения, может быть, потому и не довели, что такой конец был бы слишком хорош, слишком благополучен для той среды обитания, в которой приходится действовать обоим героям. Среди персонажей по Лесу шастают некие мертвяки, на самом деле это роботы, покорные воле хозяев /хозяек, как впоследствии выясняется/, устроившие охоту за жителями Леса. Но мертвяками /вне стилистики Стругацких, конечно же, - мертвыми душами/ можно назвать и остальных действующих лиц, они всего лишь куклы, энергично выполняющие заложенные в них программы. Кем заложены эти программы - додуматься нетрудно, хотя точно назвать кукловодов невозможно. Важно лишь понимать, что где-то за сценой есть силы, которым дьяволиада на руку. Живых в сонмище мертвяков только двое Кандид и Перец. Хотя, нет, пожалуй, к живым, точнее - к полуживым, можно еще отнести аборигенов - лесовиков, диких, загнанных, преследуемых, уничтожаемых, но все же живых, сохранивших человеческие чувства. Так, они выхаживают Кандида, разбившегося до полусмерти при аварии вертолета. А с кем, собственно, им приходится бороться? Надо сказать, что "Улитка на склоне", пожалуй, труднейшая для интерпретации повесть Стругацких... Стругацких-то, у которых, по крайней мере, передний план всегда выписан ясными, точными, реалистическими штрихами. Однако про "Улитку..." не скажешь, что она предназначена массовой аудитории /на которую всегда ориентировались Стругацкие/ и что любой школьник может с ходу одолеть ее страницы, хотя почти все рецензенты, видимо, для укрепления собственного рейтинга, называют "Улитку..." лучшим произведением Стругацких. Пожалуй, нет такого критика, который в связи с "Улиткой..." не поминал бы имя Франца Кафки. Действительно, в эти годы добралось до России долго замалчиваемое у нас творчество великого австрийского пессимиста, который, как никто другой, чувствовал обреченность и беззащитность человека во враждебном ему мире, и произведшее на нас сильное впечатление. И, вероятно, Стругацкие сочиняли повесть, действительно находясь под его воздействием. Мол, и мы можем не хуже! Что ж, если выписать из энциклопедии имена писателей, на которых Кафка оказал непосредственное влияние, а это - Т.Манн, М.Фриш, Ф.Дюрренматт, Ж.-П.Сартр, А.Камю, Э.Ионеску, С.Беккет - то увидим, что Стругацкие оказались в неплохой компании. Почему же Стругацких именно в этот период привлекли мрачные кафкианские пассажи? Можно отметить быструю идейную эволюцию братьев - от ослепительных красок "Полдня" и бодро гарцующих по межпланетным прериям "Стажеров" до бессолнечных, слякотных пейзажей "Гадких лебедей" и бюрократических инкубаторов "Улитки на склоне". А прошло-то всего пять лет, даже меньше. К тому же главные события, покончившие с хрущевской оттепелью, только начинались. Но чуткие писатели, может быть, одними из первых догадались, куда подули ветры. И тут "подвернулся" Кафка. Как говорится, попал под настроение. Неслучайно в эти годы Стругацкие создают самый "злой" блок повестей - "Хищные вещи века", "Второе нашествие марсиан", "Гадкие лебеди", "Улитку на склоне", "Сказку о Тройке". Сказанное не означает, что созданное после 1965-68 годов будет носить компромиссный характер. Но на смену прямого удара в переносицу придет осмысление и анализ. Однако кафкианские настроения, если они и были, проявились только в одной повести. Да и то... Произведения Кафки всегда кончаются поражением героя: никакого выхода из промозглого Замка он не видит, а в любом сочинении Стругацких /в том числе и в "Улитке..."/ всегда найдется хоть один несдавшийся человек. Стилистики модернистского романа, может быть, с известным скрипом наложившейся на стилистику Стругацких, тоже в общем-то хватило лишь на одну повесть. Все это в целом дало запутанную, оглушающую, но, признаться, увлекательную закрутку - которую хочется разгадывать. Большинству комментаторов наиболее доступными оказались сцены, связанные с жестокосердными лесбиянками, "жрицами партеногенеза", как назвали их сами авторы, а вслед за ними стали называть и критики. Эти женщины отказались от всего женственного, за исключением функции деторождения, которую они решили осуществлять самостоятельно, без соучастия мужчин. В этом можно, конечно, увидеть модель доведенного до логического предела феминизма или крайней ксенофобии, при которой предмет ненависти подлежит уничтожению, потому что он предмет ненависти - мужчины, негры, евреи, гугеноты... Да, можно толковать эту часть "Улитки..." и так. Но мне представляется, что дело тут сложнее, и амазонки должны рассматриваться не сами по себе, а как необходимое дополнение к образу Леса. Лес кажется мне самой большой удачей Стругацких в этой повести. По-моему, "Улитка..." - единственное произведение в мировой фантастике, которое невозможно привязать к какому-нибудь определенному пункту во Вселенной. Обычно все, что происходит в книгах, имеет координаты: это может быть Земля или другая планета, параллельный или - если занесет - потусторонний мир... А вот их Лес адреса не имеет. Невозможно сказать, на Земле или не на Земле происходит действие. И сам Лес - не тайга, не джунгли, не сельва. Это совсем иная, неподвластная разуму стихия; деревья там, например, умеют прыгать. Возможно, что Стругацкие задумывали Лес как образ непознанной, недоступной человеку природы, хотя ему часто мнится, что он ее познал и покорил. Результатом заблуждения служит ее повсеместное искоренение. Слово Искоренение пишется в повести с большой буквы, им обозначена главная задача Управления, в котором мается Перец. Искоренить и залить асфальтом природное чудо, до того как изучить и постараться понять - разве это не общая тактика человечества по отношению к своей планете? Разница с книгой в том, что у Стругацких Лес активно сопротивляется вмешательству чужаков и пока что более или менее успешно отражает их наскоки. И хотя в штате Управления есть ученые, биостанция, но не они играют первую скрипку. У нас ведь тоже положены соответствующие должности в учреждениях, занятых уничтожением природы. Каждый проект уничтожения - китов или заповедников сопровождается строго обязательной экологической экспертизой. Казалось бы, лесные племена, живущие в единении с природой, должны если и не благоденствовать, то уж, по крайней мере, не вымирать. Они и не вымирали до тех пор, пока злыми ветрами в Лес не были занесены чужеродные веяния. В первобытном Лесе не смогли бы зародиться ни Воры, ни рожающие весталки, которые решили стать - с помощью науки или колдовства - не только единственными хозяевами, но и единственными обитателями этих мест. Стругацкие не объясняют, откуда взялись они, как возникло их человеконенавистническое мировоззрение и техническая вооруженность, но ясно, что их породил не Лес, не Природа, однако неприступный Лес оказался подходящим местом для их дислокации, объектом пресловутого жизненного пространства. И да простит меня еще раз Рыбаков, но если он и здесь не рассмотрит намека на бессмысленное, безжалостное, направленное в собственную грудь уничтожения крестьянства "как класса", то мы с ним действительно читаем слово "модель" на разных языках. И Кандид, решивший встать на защиту преследуемых людей, это тот же Леонид Горбовский, Антон-Румата, тот же Иван Жилин, те же Максим Каммерер и Тойво Глумов, до которых мы еще не добрались, - типичные герои Стругацких, которые не очень долго раздумывают, если встречаются с несправедливостью, и непременно вмешиваются. Кафка к таким героям отношения не имеет. Вторая - "перцовая" - прослойка романа кажется мне менее интересной и менее удавшейся авторам. Здесь раздаются, может быть, не менее увесистые антибюрократические удары, чем, скажем, в "Сказке о Тройке", но зашифрованность не усиливает, а ослабляет их силу. Недаром узнаваемые персонажи "Сказки о Тройке" вызвали, как мы скоро увидим, стресс в среде партийных начальников. Конечно, такое отношение могло означать и то, что литературные сложности "Улитки" оказались не по уму-разуму партинструкторам, но в них могли запутаться и читатели. Эзопов язык придуман не для того, чтобы его не понимали. Впрочем, оно, это Управление, конечно, нужно в повести, оно дополняет картину наступления на девственный Лес, отсюда идут токи, которые исподволь разрушают могучий организм. Я бы не удивился, если бы авторы сочли нужным сообщить нам, что амазонки - это секта одичавших сотрудниц Управления - бывших уполномоченных по сплошной коллективизации, скажем. Главное, что удалось Стругацким в изображении Управления - передача впечатления полной бессмыслицы, абсурда деятельности заведения. Перец хотя и про себя возмущается беспределом, который творится вокруг, но назвать его активным воителем затруднительно. И даже когда он волею все той же фантастической гиперболы становится директором Управления, он и не пытается закрыть, распустить, разогнать кольями, взорвать вредное и ненавистное ему учреждение. Хотя бы мысленно. Как Антон обрушивал в воображении пыточную башню. Как - если помните - героиня фильма М.Антониони "Забриски пойнт" разносила в куски, раз, другой, третий, ненавистную ей виллу хозяина-любовника. Вот если бы - я возвращаюсь к мысли, которую навязываю авторам - Кандид и Перец объединили усилия, то, может быть, от Управления полетели бы клочья. Но, как выяснилось гораздо позднее, хорошие люди в нашей стране, объединяться не умеют, зато замечательно умеют проигрывать в одиночку. И тогда подумаешь - а такие ли уж они хорошие?