Вахта «Арамиса» - Ольга Ларионова

Все посмотрели на него.

Когда молчание затянулось, он заговорил, словно от него ждали особых объяснений:

— Раньше я думал иначе. Но речь идет о цене. Попросту о цене. Мы, без сомнения, могли бы еще многое узнать, но добывание информации может обойтись слишком дорого. Для обеих сторон. После того, что произошло, мирные попытки взаимопонимания, установления контакта я считаю нереальными. Кроме того, что мы друг другу говорили, каждый, пожалуй, хочет он того или нет, имеет какую-то собственную концепцию этого мира. У меня тоже есть такая концепция. Мне казалось, что здесь происходят ужасные вещи и что в связи с этим мы должны вмешаться. Пока мы были Робинзонами и перетаскивали каждый обломок собственными руками, я ничего об этом не говорил. Я хотел подождать, пока не узнаю больше и пока в нашем распоряжении не будет технических средств. Так вот, сейчас я признаюсь: я больше не вижу убедительных причин, которые бы вынудили меня отказаться от моей концепции Эдема, но всякое вмешательство в защиту того, что мы считаем правильным и справедливым, всякая такая попытка кончится, вероятнее всего, так же, как наша сегодняшняя экспедиция, применением аннигилятора. Естественно, мы всегда найдем оправдание, что это была необходимая оборона и так далее, но вместо помощи мы принесем уничтожение. Теперь вы знаете более или менее все.

— Если бы мы лучше разбирались в том, что здесь в действительности происходит… — сказал Химик.

Инженер покачал головой:

— Тогда окажется, что каждая из сторон в чем-то по-своему права.

— И что из того, что убийцы по-своему правы? — спросил Химик. — Нас интересует не их правота, а спасение жертв.

— Но что мы можем им подарить, кроме аннигилятора Защитника? Предположим, мы превратим половину планеты в пепелище, чтобы приостановить их экстремистские акции, это непонятное производство, облавы, отравления, и что дальше?

— Ответ на этот вопрос мы знали бы, если бы имели больше сведений, — упрямо сказал Химик.

— Это не так просто, — вмешался в спор Координатор. — Все, что здесь происходит, является одним из звеньев длительного исторического процесса. Мысль о помощи порождается убеждением, что общество делится на хороших и плохих.

— Вовсе нет, — прервал его Химик. — Скажи лучше: на преследуемых и преследователей. Это не одно и то же.

— Хорошо. Представь себе, что какая-то высокоразвитая раса прибыла на Землю сотни лет назад, во время религиозных войн, и хочет вмешаться в конфликт на стороне слабых. Опираясь на свою мощь, они запрещают сожжение еретиков, преследование иноверцев и так далее. И ты думаешь, они сумели бы распространить на Земле свой рационализм? Ведь почти все человечество было тогда верующим, им пришлось бы уничтожить его до последнего человека, и остались бы они одни со своими рационалистическими идеями.

— Так что же, ты действительно считаешь, что никакая помощь невозможна? — возмутился Химик.

Координатор долго смотрел на него, прежде чем ответить.

— Помощь? Боже мой, что значит помощь? То, что здесь происходит, что мы видим, — это плоды определенной общественной формации. Пришлось бы ее сломать и создать новую, лучшую. А как это сделать? Ведь это существа с иной физиологией, психологией, историей, чем мы. Ты не можешь здесь воплотить в жизнь модель нашей цивилизации. Ты должен был бы предложить план другой, которая функционировала бы даже после нашего отлета… Естественно, я довольно давно предполагал, что кое-кто из вас носится с такими идеями. Скажем, ты или Инженер. Думаю, и Доктор опасался этого, потому он и лил холодную воду на огонь различных аналогий земного происхождения, верно?

— Да, — сказал Доктор. — Я опасался, что в приступе благородства вы захотите навести тут порядок, что в переводе на язык практики означало бы террор.

— Может быть, преследуемые знают, как они хотят жить, но еще слишком слабы, чтобы это осуществить, — сказал Химик. — И если бы мы только спасли жизнь какой-нибудь группе приговоренных, это уже было бы много…

— Мы уже спасли одного, — нетерпеливо ответил Координатор. — Может, ты знаешь, что делать с ним дальше?

Ответом ему было молчание.

— Если я не ошибаюсь, Доктор также за старт? — сказал Координатор. — Ладно. Поскольку я тоже, значит, большинство.

Он умолк, ошеломленно выпучив глаза. Он один сидел лицом к двери — к открытой двери. В абсолютной тишине — из темноты доносилось только негромкое хлюпанье воды — все повернулись, следя за его взглядом.

В открытых дверях стоял двутел.

— Как он сюда… — начал Физик, и слова замерли у него на языке.

Это был не их двутел — тот сидел запертый в перевязочной. На пороге, почти касаясь головой притолоки, стоял огромный смуглолицый индивидуум с низко наклоненным малым торсом. Он был закутан в землистого цвета ткань, которая плоско струилась сверху вниз, окружая малый торс как бы воротником, вокруг которого обвивался толстый моток зеленого провода. Сквозь разрез на боку одежды виднелся широкий металлически поблескивающий пояс, плотно прилегающий к туловищу. Двутел стоял неподвижно, сморщенное плоское лицо с двумя большими голубыми глазами закрывала прозрачная воронкообразная маска, расширяющаяся книзу. Из нее выходили тонкие серые полоски, многократно обвивающие малый торс и накрест застегнутые спереди, где образовывалось как бы гнездо, в котором покоились его таким же образом забинтованные руки. Только узловатые пальцы свободно свисали вниз, соприкасаясь кончиками.

Все замерли. Двутел наклонился еще больше, протяжно кашлянул и медленно шагнул вперед.

— Как он вошел?… Ведь Черный в туннеле… — шепнул Химик.

Двутел понемногу пятился назад. Он вышел, минуту постоял в полутьме коридора и снова вошел внутрь, вернее, только всунул голову под самой притолокой.

— Он спрашивает, можно ли войти… — шепотом сказал Инженер. И заорал: — Пожалуйста! Пожалуйста!

Он встал и отступил к противоположной стене; все последовали за ним; двутел взглянул на опустевшую середину каюты без всякого выражения. Он вошел и медленно осмотрелся.

Координатор шагнул к экрану, потянул за рейку, на которой он был растянут, и, когда ткань зашелестела и свернулась, открыв доску, сказал:

— Расступитесь.

Он взял в руку кусок мела, нарисовал маленький кружок, вокруг него начертил эллипс, снаружи больший, еще один и еще — всего четыре. На каждом он поместил маленький кружок, подошел к стоящему посреди каюты гиганту и воткнул в его узловатые пальцы мел.

Двутел неловко взял его, взглянул на доску, потихоньку подошел к стене. Ему пришлось наклонить малый торс, который косо торчал из воротника, чтобы перевязанной рукой дотянуться до доски. Люди смотрели на него, затаив дыхание. Он нашел третье от центра колечко на эллипсе и с усилием, неуклюже стукнул по нему несколько раз, а потом еще мазнул так, что почти заполнил его раскрошенным мелом.