Из записок сибирского охотника - Александр Черкасов

Когда мы попрятались в засадки, солнышко уже совсем закатилось за сгруппировавшиеся тучи, но тихий весенний вечер только слегка начал окутывать окрестность, и было еще настолько светло, что представлялась полная возможность стрелять из винтовки по «резке» (то есть по прицелу). В это время прилетел селезень, спустился прямо на середину озерка, немного поплавал, поширкал и вылез на край противоположного берега против казака. Я следил за ним между кочек и видел, как промышленник, тихо выставив конец винтовки, долго прицеливался. Наконец курок щелкнул в огниво, но на полке вспыхнуло, и винтовка осеклась, а испуганный селезень тотчас поднялся и улетел.

Казак утянул к себе винтовку и начал постукивать, что указывало об исправлении оружия, подвастривании кремня.

Но вот не прошло и четверти часа, как опять на середину озерка прилетела пара кряковых и, также поплавав, вылезла на берег против казака. Но тут повторилась совершенно та же история: винтовка осеклась, и только серый дымок вылетел с полки, а утки тотчас снялись и, тревожно крича, отправились спасаться от видимой опасности.

Тогда несчастный промышленник не выдержал: он тихо встал из засадки, сердито плюнул, накинул на плечо винтовку и, что-то бунча себе под нос, отправился восвояси.

Мы с Михайлой лежали по-прежнему, и я в душе пожалел охотника.

Но когда он ушел уже довольно далеко, я услыхал сдержанный хохот Михаилы, а затем увидал, что он, натряхиваясь от смеха, идет потихоньку ко мне.

— Что ты хохочешь? — спросил я вполголоса.

— Да ведь я вам сказал, что он уйдет сам, — вот так и случилось.

— Почему же это так случилось?

— А потому, барин, что я заткнул ему затравку.

— Как заткнул? Когда?

— А когда он смотрел ваше ружье да цацкал, я взял крепконький корешок и туго заткнул его в затравку, а потом затер ее порохом и подсыпал на полку.

— Ну уж это, брат, скверно ты сделал, нехорошо!

— А что за беда? Ничего!

— Беда не беда, Михайло, а только нечестно, и он будет ругать тебя, как последнюю свинью, понял?

— Ну пусть поругается, — легче не будет, а нам не мешает, — сказал Михайло и, как бы недовольный мной, отправился к своей сидьбе.

— А вы теперь, барин, не сядете на середку? — спросил он остановившись.

— Нет, брат, не сяду. Мне и тут хорошо.

— Ну так и я не стану перебираться, а то запоздаю, — проговорил он и торопливо пошел на свое место.

Мне ужасно было досадно за проделку Михаилы. Я хотел уже кричать казака, чтоб воротить и объяснить ему в виде шутки товарища эту историю, но охотник зашел уже за горку и скрылся из глаз.

Немного погодя к Михаиле прилетела новая пара кряковых уток. Он сождал тот момент, когда они сплылись, и убил обеих.

Лишь только он подобрал добычу, как еще засветло ко мне прилетели два гуся и уселись против меня. Я тотчас выстрелил и одного убил. Потом ко мне же тихо подлетели уже три и плюхнули на воду. Хоть и было еще светло, но я притаился и выждал, а когда они обсиделись, стали поплевывать, щелочить воду, я скараулил удобный момент и застрелил двух.

Михайло обежал кругом озерка, сбросил панталоны и достал из воды дорогую добычу. В это время начало темнеть, и все небо стало затягивать сплошными серыми тучами, но мы опять улеглись на свои места и снова поджидали гусей.

Но вот прошло более часу, как не было никого, а между тем пасмурный уже вечер превратился в ночь и стал накрапывать мелкий теплый дождичек. Я, спрятав ружье в чехол, хотел кричать Михаиле, что более ждать нечего, а надо отправляться. Но, подумав, что мне посчастливило, а товарищу нет, снова улегся в засадку и прикрылся кожаном, решившись лежать до тех пор, пока Михаила не позовет меня сам.

Прошло еще около получаса. Я задремал, а Михаила все сидел и не собирался. Ясно было, что ему хотелось сождать гусей. Наконец мне надоело лежать под мелким ситничком; я сел, налил из фляжки крышку водки и только хотел выпить, как услыхал легкое гусиное гоготанье и затем, взглянув к небу, увидал почти над собой шесть гусей.

Я тотчас бросил водку, упал в засадку и замер.

Гуси довольно низко перелетели через меня и дали круг. Потом снова плавно пронеслись надо мной, но уже так низко, что чуть-чуть только не задевали мою спину, так что мои волосы раздувались от их маханья крыльями. Я лежал, как пропащий, как говорят сибиряки, и боялся дышать. Но вот гуси, облетев озерко, вдруг тихо явились с верхнего конца и шумно спустились на озеро, как раз против меня.

Пришлось все время лежать и только слушать, а когда они успокоились в безопасности и начали щелочить воду, я, тихо привстав, поглядел между кочками, но было уже так темно, что не представлялось никакой возможности видеть не только гусей, но даже и воды. Все это сливалось в общий мрак, и только одни звуки намекали о том, что гуси на озерке и недалеко от меня.

Я тихо вытянул своего знаменитого «мортимера» из чехла, положил его стволами на кочку и начал присматриваться, но та же мгла покрывала всю окрестность, и я не мог различить то место, где находятся гуси.

Но вот на озерке несколько как бы блеснула струйка воды, и я догадался, что в такой тихий вечер вода может «срябить» только от движения дичи, а потому тотчас приготовился к выстрелу и решился спустить курок лишь только замечу такую же струйку.

К счастью, гуси не заставили меня долго ждать, и новая блеснувшая полоска воды, как бичиком, стегнула почти против меня, как бы поперек озерка. Я моментально прицелился по навыку в это место, совсем почти не отличая темных стволов, и с замирающим сердцем потянул за собачку.

Тотчас после выстрела один гусь с криком поднялся на воздух и в ту же минуту исчез в темноте ночи, а я, бросив ружье, сбежал с берега и увидал, наклонившись к воде, что на озерке неподвижно лежат два гуся, а два плывут к моему же берегу.

Опасаясь, что они уйдут в темноте в кочки, я закричал Михаиле, чтоб он поскорее бежал с ружьем на противоположный берег, а сам, скараулив гусей почти у самых кочек, пугнул их обратно на озерко. В это время Михайло был уже на той стороне и не пускал гусей там.

Я сказал ему, чтоб он поскорее достреливал такую дорогую добычу, но он за темнотой и торопливостью промахнулся оба раза, а зарядить тут же нечем, потому что Михаила не захватил с собой патронташа.

Гуси вертелись на озерке и плавали то к одному, то к другому берегу. Положение наше было критическое.

— Пусть они плывут ко мне, — сказал я, — а когда подберутся к берегу, то я их пугну к тебе и в это время сбегаю за ружьем, а ты пока спрячься. Понял?

— Хорошо, барин, я притулюсь, а ты пока не пускай их на берег.