Звероловы. Сборник - Карл Гагенбек

Он надевал воротник, но я никак не мог убедить его надеть и галстук; он наотрез отказывался «завязывать веревку вокруг своей шеи», как он выражался. Для него галстук был символом подчинения. Он думал, что достаточно ему «завязать веревку вокруг своей шеи», чтобы Англия обязательно потянула ее за конец… У меня хранится его фотография: он в крахмальном воротничке, и запонка на виду. Когда он отправлялся в путешествие, его обыкновенно сопровождала на пароход группа придворных, а перед ним шествовали его телохранители и разбрасывали деньги в толпу. Эти щедрые дары рассыпались в виде оловянных монеток: на наши деньги ценой в восьмую часть цента. Детишки кидались и дрались из-за них. Старшие садились на корточки и кричали: «Счастливый путь!»

В количестве домашней обстановки моего друга султана далеко обогнал султан Лингги, к которому раз меня взял в гости Тунку-Безар. Этот султан пригласил меня в комнату, где было множество резных столиков, шкафчиков и несколько рядов золоченых стульев на тоненьких ножках, стоявших так тесно, что в комнате положительно повернуться негде было. Мне стоило большого труда ходить не натыкаясь на мебель. Я сказал ему, что это очень красиво и что я никогда еще не видел комнаты, в которой было бы столько мебели. Он был очень горд и доволен.

Как-то, рассказывая ему, что олово употребляется для кровель, я вынул из кармана моего баджу конверт, чтобы на нем нарисовать чертеж. Его заинтересовала марка с портретом английской королевы. Я объяснил ему, как эта марка ходит по всему миру. Он сказал, что ему очень хотелось бы, чтобы и его портрет вот так мог путешествовать по миру на письмах… Мне пришло в голову, что если бы сделать марку Тренганы, а потом забросить клише в море, то среди собирателей марок это вызвало бы волнение, и марки получили бы большую ценность. Султану так понравилась моя мысль, что я написал об этом директору почты в Сингапуре. Вопрос был представлен британскому правительству, и после расследования пришел официальный документ с вежливым отказом на том основании, что, кроме меня и нескольких китайцев, в Тренгане никто не получает писем.

Вскоре после этого разочарования, в котором, к сожалению, султан обвинял Англию, он послал за рикшей. Когда рикшу выгружали с парохода, туземцы стояли кругом и дивились: они ничего подобного не видали. В первый раз, когда султан уселся в рикшу и поехал, за ним следовала толпа. Это оказалось очень кстати: так как дорог не было, а песок был глубокий и сыпучий, колеса увязли в него по ступицы, и пришлось тащить на руках и султана и рикшу.

Тунку-Безар глядел на эту затею с презрением.

— Рикша без дороги, — сказал он, — все равно что лодка без воды. Один Аллах может творить моря и реки, но я — так как у меня есть глина — могу сделать дорогу.

Он мечтал не о простой дороге, но о дороге, проложенной по западному образцу. Он приказал навозить глины на буйволах и сложить ее между двумя рядами китайских лавок. Потом он устроился под временным навесом и сам стал наблюдать за работами. Свита собралась вокруг него; болтали, смеялись и помогали ему наблюдать. Но больше было собеседников, чем работников. Когда глину разложили небольшими кучками, туземцы стали бить по ней деревянными трамбовками: бух, бух… Шуму было много, работа длилась час за часом, а толку не было почти никакого.

Я вдруг вспомнил мои старые цирковые дни и тот способ, которым мы обыкновенно мягкий грунт делали пригодным для цирковой арены.

Я спросил Тунку:

— Зачем руки людей делают ту работу, которую могут делать ноги животных?

— Туан говорит загадками, — ответил он.

— Ку, — сказал я, — у султана четыре слона, у тебя тоже четыре, у каждого слона по четыре ноги. Ноги слонов утаптывают даже почву джунглей.

— Господин Слон, — воскликнул он, давая мне мое старое прозвище, — ты мудрый человек, а у меня цыплячьи мозги!

Я рад был, что слонам наконец выпадает какая-нибудь работа. Со времени их поимки они ничего не делали кроме того, что ели, озаряли славой государство и забавляли детей. Дети сторожей играли с ними целыми днями, султанские дети тоже баловали их и кормили сахаром, слоны кричали от радости, как только видели ребенка.

Их привели и заставили ходить вереницей по мягкой глине в направлении к центру. Новое зрелище понравилось Тунку. Он сидел под крышей из циновок, разговаривал, смеялся и пил кофе. Туземцы толпились кругом, глазея на новую диковинку, а китайцы явились засвидетельствовать Тунку свое почтение.

Когда они ушли, он отправил одного из своей свиты к ним в лавки. «Получи что-нибудь с каждого из них за то, что я строю им дорогу».

Раз, когда я сидел с ним под навесом, он дал мне бирюзовый перстень, прибавив: «Носи его, туан! Ты мудр, но бирюза предохраняет от яда змей, ползающих на брюхе».

Малаец любит говорить загадками и притчами, и больше я ничего не мог от него добиться. Я чувствовал — он хочет дать мне понять, что, хотя Тунку-Хасана здесь нет, мне следует его остерегаться. Человек, хорошо знающий малайцев, мог бы заподозрить, что мне грозит опасность быть отравленным. Слуга малаккского принца подсыплет мне в пищу яду или толченого стекла, или рубленых бамбуковых волосков. Но этого я не боялся. Мой бой отдал бы за меня свою жизнь, а кроме пищи, приготовленной его руками, я нигде ничего в рот не брал, за исключением обедов у Тунку-Безара, который разделял со мной кушанья, приготовленные для него лично. Помочь себе я никак не мог. Восточная интрига — это колеса в колесах. Я не хотел впутываться в интригу, решив добиться полного доверия со стороны султана. Я принял перстень от Тунку скорее как знак дружеского расположения, чем как предостережение.

Когда дорога была закончена (она достигла ярдов ста пятидесяти длины, то есть длины небольшого городского квартала), султана катали по ней в рикше, или же он гулял пешком в сопровождении свиты под большим желтым шелковым зонтиком.

В первый же день, как повели слонов утрамбовывать дорогу, случилось воровство. Это напомнило мне мою цирковую жизнь: был такой случай, что шайка воров, сговорившись с содержателем цирка, шарила по домам, в то время как весь городишко глазел на цирковой парад… Молодой туземец, пользовавшийся славой большого ловеласа, проник в пустой дом и украл какие-то драгоценности. Его поймали с поличным, поэтому сомнения в его виновности не было. Его привели на место, где совершались