Новые работы 2003—2006 - Мариэтта Чудакова

386

Шолохов М. Письма. С. 437–440.

387

Напр., в многостраничном письме от 16 февраля 1938 г.: «…Плевали в лицо и не велели стирать плевков, били кулаками и ногами, бросали в лицо окурки. ‹…› Среди ночи в камеру приходил следователь Григорьев, вел такой разговор: “Все равно не отмолчишься! Заставим говорить! Ты в наших руках. ЦК дал санкцию на твой арест? Дал. ‹…› Не будешь говорить, не выдашь своих соучастников – перебьем руки. Заживут руки – перебьем ноги. Ноги заживут – перебьем ребра. Кровью ссать и срать будешь! [напомним читателю – это письмо Сталину, и не 1926-го или 1929-го, а февраля 1938-го года. – М. Ч.] В крови будешь ползать у моих ног и, как милости, просить будешь смерти. Вот тогда убьем! Составим акт, что издох, и выкинем в яму”» (Там же. С. 199).

388

Шолохов М. Письма. С. 441–458.

389

Ферон Б. Шолохов, Пастернак и Синявский («Monde», 24 октября 1964 г.; цит. по: Белая книга о деле Синявского и Даниэля. М., 1966. С. 12–13).

390

Нобелевская премия по литературе: Лауреаты 1901–2001. СПб., 2003. С. 168–169.

391

Белая книга… С. 389. «На пресс-конференции в Токийском аэропорту Шолохов пошел еще дальше. Он заявил, что “дал бы Синявскому и Даниэлю в три раза больше”, а “Арагону нечего лезть не в свои дела”» (там же, с. 390).

392

Там же, с. 390.

393

Ситуация литературоцентричности российского общества, давно ставшего советским, – длится; она сохраняется вплоть до 1990 года – последнего года «перестройки». Конец ее впервые зафиксирован в печати в январе 1991 года. К тому времени выяснилось с яркой очевидностью (по крайней мере для автора этой фиксации), что поддержка власти, в первую очередь материальная, но и «моральная» (оксюморонно применяя это слово к аморальным по сути отношениям) – престижное место в обществе, – большинству печатающихся литераторов была много важнее свободы слова и печати. В годы «перестройки» кончилось подчинение литературы партии – но кончилась и поддержка. И оказалось, что писатели очень привыкли к этому странному симбиозу – они и наследники русской классики, властительницы дум, они же и представители официально поощряемой профессии, призванной «художественно» опосредовать идеологические догмы. И, приезжая в «творческие командировки» в районные и областные города России, многие годы советские писатели снисходительно смотрели на доверчиво внимающую им читательскую аудиторию с высоты, так сказать, обеих пирамид. Двадцать послехрущевских лет, предшествовавших новому историческому периоду, не ослабили, а упрочили их центральное положение, и в 1990 году они – в ужасе и злобе от того, что теряют его и, похоже, бесповоротно (об этом см.: Чудакова М. Не заслоняться от реальности // Литературная газета. 1991. 9 января, № 1. С. 1–2).

394

Белая книга… С. 388.

395

На редкость точное определение. – М. Ч. (Курсив наш.)

396

М. А. Шолохов в документах Комитета по Сталинским премиям 1940–1941 гг. // Новое о Михаиле Шолохове: Исследования и материалы. М., 2003. С. 500–504.

397

Чудакова М. Пастернак и Булгаков… С. 17.

398

Пастернак Б. Собр. соч. Т. 5. С. 392.

399

В том же 1962 году, когда появился «Один день Ивана Денисовича», удалось напечатать – хотя и с большими купюрами – роман Булгакова о Мольере, почти 30 лет пролежавший в рукописи и по выходе не очень замеченный.

400

К. Н. Озерова, тогда – зав. редакцией критики журнала «Новый мир», рассказывала нам, как получила именно такого вида рукопись от зав. редакцией прозы Аси Берзер – для чтения на одну ночь.

401

Какими средствами создается это впечатление с первых же строк повести, показано в 1990 году в одной из наших работ (Чудакова М. О. Избранные работы. Т. 1. Литература советского прошлого. С. 339–343).

402

Вслед за лингвистами, в работах которых о современном русском языке терминами «разговорный язык» и «разговорная речь» обозначается сегодня «один и тот же объект» (Земская Е. А. Язык как деятельность: Морфема. Слово. Речь. М., 2004. С. 240), мы употребляем в данной работе «речь» и «язык» как эквиваленты.

403

Протченко И. Ф. Лексика и словообразование русского языка советской эпохи: социолингвистический аспект. М., 1975. С. 62. За несколько лет до издания книги ее автор, кандидат филологических наук (впоследствии академик РАН) перешел на должность заместителя директора Института русского языка АН СССР из отдела науки ЦК КПСС; в 1971 году в ходе обсуждения «антисоветского поступка» Т. С. Ходорович (м. н. с. Института), вскоре – известной правозащитницы, на заседании сектора Протченко «заявил, что удивлен отсутствием единогласия в вопросе о том, рекомендовать или не рекомендовать Ученому совету Института переизбрать ХОДОРОВИЧ на новый срок. “По этому вопросу не может быть двух мнений”, – сказал он» (Хроника Текущих Событий. Вып. 19. 30 апреля 1971 года. С. 12–13. http://www.memo.ru/history/diss/chr19.htm).

404

Ср.: «В пору, когда социалистический строй утвердился в нашей стране незыблемо (1987-й год – “пора”, когда этот строй как раз впервые зашатался, и неостановимо. – М. Ч.), мы уже без прежней непримиримости судим об ошибках и заблуждениях ушедших за рубеж ‹…›. И при всем том не имеем права забывать о реальной сложности процессов ‹…›, различии политических целей ‹…›: от оголтелого стремления уничтожить большевиков физически…» – и т. п. (Баранов В. Уроки истории, которые полезно вспомнить: Еще раз о судьбах литературной эмиграции // Литературная газета, 25 марта 1987. С. 5. В этом же номере – письма читателя – на том же языке: «Сейчас всякому гражданину ясно: та политика гласности, которую проводит партия, должна стать основополагающим принципом социалистического образа жизни», с. 1). Курсив здесь и далее наш.

405

Так происходило с характерными для советского времени текстами В. Я. Лакшина, умело игравшего «советскими» словами и привычно двусмысленным ходом рассуждений – для того, чтобы выразить под их прикрытием нечто несоветское. Отнесем к эти играм, например, употребление первого лица множественного числа, объединяющего и пишущего, и его читателей – с властью, от которой на самом деле только и зависели описываемые ситуации: «У всякого, кто болеет за нашу культуру, в недавнем прошлом (намек на начинающееся обновление, о котором еще нельзя говорить громко – чтобы не спугнуть. – М. Ч.) вызывало досаду то обстоятельство, что мы часто опаздывали, мешкая и робко оглядываясь друг на друга (полународное “мешкая” призвано украсить вполне лицемерное высказывание – на самом деле речь идет о тех, кто ничуть не “мешкал” и если “оглядывался”, то не друг на друга, а исключительно на власть, препятствующую тем публикациям, о которых идет далее речь. – М. Ч.), когда за рубежом подхватывали лучшее из нашего недавнего наследия – публиковали, собирали, растолковывали на свой вкус и лад, тогда как мы делали вид, что безразличны к своему богатству и не замечаем этой интеллектуальной аннексии» (Лакшин В. Театральный роман Михаила Булгакова // Литературная газета, 25 марта 1987. С. 8). Читать это в 1887-88 годах, а тем более после Августа было уже невозможно.

406

Процесс начался раньше. В соответствии со своей плодотоворной мыслью об «эмоциональном наведении» как одном из способов семантического типа деривации В. И. Шаховской пишет: «Эмоциональное и рациональное осознание несоответствия номинации “развитой с.” фактическому состоянию дела породило тактически отступнический эвфемизм “реальный с.”. ‹…› С этого термина-мифологемы начинается деривационный процесс углубленного расщепления и размывания семантики слова “социализм”» (Шаховской В. И. О деривационном принципе «эмоционального наведения» // Принцип деривации в истории языкознания и современной лингвистике: Тезисы докладов. Пермь, 1991. С. 264).

407

См.: Земцов И. Советский политический язык. London, 1985. С. 10.

408

Речь Хрущева была нередко спонтанной; устная речь Ленина и Сталина мало отличалась от их письменной – это была та речь, про которую сказано «Говорит как пишет».

409

Одна из констатаций, сделанных именно в тот момент: «Прислушайтесь к речи руководителей страны – она пестрит языковыми неправильностями. Впрочем, и прежние деятели не блистали красноречием, но теперь я вижу, как старый мертвый официальный язык, давным-давно ничего не выражавший, трещит и готов сползти, как выползина, шкура с линяющей змеи, под напором живых мыслей, связанных с реальностью нашей жизни. И это даже вселяет оптимизм» (Чудакова М. В поисках утраченного отечества. [Интервью] // Литературная газета, 20 сентября 1989 г. С. 3).