О Понимании - Василий Васильевич Розанов

указывая на явления, он называет одни из них причинами, а другие – следствиями. Что бы ни стал анализировать он, в результате анализа всегда получатся только причины и только следствия, и ничего третьего промежуточного между ними, о чем можно было бы подумать, что это члены целесообразности. Но этот недостаток фактов, которые были бы только целями и только средствами, вследствие указанного отношения между причинностью и целесообразностью, не может заставить нас думать, что там, где анализ открывает только причины и только следствия, и в самом деле нет ничего, кроме причинности. Целесообразность и не может быть открыта непосредственно ни для кого, кроме того разума, из которого исходит она и который ее направляет; т. е. что человеческим разумом непосредственно могут быть усмотрены только одни человеческие цели. Повсюду, где он встречается с вещами и явлениями, не им созданными, он видит и должен видеть одну чистую причинность, и только по сходству с теми особенностями, которые он замечает в своей деятельности, он может, присматриваясь к порядку следования причин и действий, признать в них целесообразность. Таким образом, не анализ, не дробление существующего и совершающегося с целью проникнуть внутрь разлагаемого может открыть целесообразность в природе; но только синтез, обзор целого в существующем и законченного в совершающемся, который открывает внешнее расположение первого и направление второго, может сделать это.

XIV. В отношении к сходству и различию целесообразность обнаруживает свое действие двояким образом: она есть источник различия в вещах; и есть причина временного и непостоянного существования одних из них и вечного – других.

Ив самом деле, как уже было показано ранее, вступая в сферу инертного и безразличного, она обнаруживается в том, что начинает в нем проводить различающие деления и вещество превращать в вещи, входя в них формою, а движение – в явление, входя в них строением процесса. Вступая же в мир уже определившихся вещей и явлений, она видоизменяет их, приспособляя к целям своим. Так, неразличимый мрамор под рукой человека превратился в бесчисленный мир мраморных вещей; так, существующие формы растений и животных под его влиянием получили новое разнообразие.

Различие же в продолжительности и постоянстве существования под влиянием целесообразности вещи получили потому, что из них одни стали в ней целью, которая по природе своей неизменна и неуничтожима, а другие – средством, т. е. элементом изменяемым и временным. Так, польза как цель неизменно пребывает в государстве, а различные законы как средства достигнуть этой цели появляются, видоизменяются и исчезают в нем.

XV. Отношение целесообразности к числу находится в тесной связи с отношением ее к сходству и различию. Целесообразность, приспособляя к себе вещи и явления, разнообразит их со стороны формы, но в то же время, устремляя их к одной цели, она придает им единство со стороны содержания; т. е. она суживает числа, уничтожая повторяющееся.

И в самом деле, когда в хаос вещей и явлений, возникших и сложившихся под исключительным влиянием причинности, вступает целесообразность, то она, правда, придает новое разнообразие ранее возникшему, чтобы выполнить цель, которая не могла быть осуществлена с помощью одних прежних вещей и явлений; но в то же время она уничтожает всякую дважды и рядом повторяющуюся форму вещи или явления, как бесцельную и ненужную; т. е. она множит роды и виды и сокращает индивидуумы.

Так, напр., государства, пока они живут бессознательною жизнью, т. е. управляются исключительно причинностью и чужды всякой цели, бывают полны и внешнего и внутреннего хаотического разнообразия, т. е. и формы отдельных государств, и явления, совершающиеся внутри каждого из них, беспорядочно видоизменяются и повторяются. Когда же в государство или в систему их входит одна цель, напр. всестороннее благо большинства живущих в нем, то этот хаос явлений приходит в целесообразное движение, и хаос форм начинает приобретать планомерное строение. Все, что противоречит цели – начинает уничтожаться; все, что безразлично для нее, – оставляется в стороне и погибает; все, что бесцельно повторяется, сливается в одно. В истории дважды совершился подобный процесс: один раз, когда на месте древних государств, поглощая их, развилось римское государство; и в другой раз, когда на месте феодального строя развились, уничтожая его, современные политические организмы. И здесь, и там мы видим, что формы и явления разнообразятся, как роды и виды, а как индивидуумы – сокращаются через уничтожение повторений: вместо деспотий, монархий, аристократических и демократических республик и теократий развивается один планомерно устроенный организм, но в этом организме столько своеобразных, друг с другом не схожих органов, что разнообразие их неизмеримо превосходит разнообразие замененных политических форм; и при этом каждый из таких органов ни в устройстве, ни в деятельности не повторяет другого органа, тогда как в замененных государствах в сущности все формы и все органы были только повторением один другого. Так же древнее обычное право, которое так нередко повторяло или для различных местностей, или для различных корпораций одно и то же, заменилось современным правильным законодательством, где каждая статья имеет особенный и самостоятельный характер и имеет в виду не корпорацию и не местность, но государство и гражданина. Самые явления в государстве, по мере того как оно становится целесообразным, начинают преемственно изменяться, т. е. развиваются одно из другого таким образом, что каждое последующее уже не повторяет предыдущего, но или продолжает, или заканчивает его; тогда как в бесцельных государствах нет истории в строгом смысле. В них явления не развиваются, но чередуются, то повторяясь, то без внутреннего подготовления изменяясь, как это мы видим в государствах Индостана или во Франции времен Меровингов.

XVI. Учение о целях вещей и явлений в Космосе имеет своею задачею определить, к чему стремится все совершающееся в мире человеческом и в мире физическом и какое назначение имеет все лежащее в них; т. е. определить те конечные формы вещей и те последние соотношения их, к осуществлению которых в себе стремится природа.

Зная, в чем лежит сущность целесообразности, мы уже знаем, изучение чего в вещи или в явлении может открыть нам цель их; а понимая, что такое целесообразность, можем догадаться, как должно вестись это изучение.

Так как целесообразность пребывает не в материи вещей, но в форме их и не в механизме элемента изменения, но в расположении этих элементов, то ясно, что первая стадия в процессе определения целей должна состоять при изучении вещей – в раскрытии строения их, а при изучении явлений – в раскрытии процесса.

Далее, так как изучаемое, цель которого требуется определить, не есть эта цель – иначе незачем было бы определять последнюю, и не есть также идея цели – потому что она