Легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола - Джон Стейнбек

Хорошо, скажете вы, если таково было изначальное намерение, то где же тогда они — эти комментарии, поясняющие и проясняющие основной текст? Отвечаю: он так и не были написаны. И случилось это по двум причинам: во-первых, за время работы я слишком многое узнал, а во-вторых, мне не хотелось нарушать ритм повествования. Да-да, в какой-то миг я обнаружил, что в книге Мэлори присутствует особый ритм, и это меня очень порадовало. К тому же всем этим историям органически присуща некая строгость изложения, и я — в своих вынужденных вставках — старался учитывать данную особенность.

Меня могут обвинить в том, что я опровергаю собственные утверждения, и я готов согласиться с этим обвинением. Но дело в том, что я сталкиваюсь с вещами, которых не понимаю. Вот вы упрекаете меня за эпизод с детоубийством; говорите, что он не только порочит короля Артура, но еще и грешит несамостоятельностью, являясь простым пересказом истории с вифлеемским избиением младенцев. Однако данный эпизод несет в себе основную идею легенды. Что касается царя Ирода, то я предлагаю рассматривать его историю в более широком смысле. По-моему, она служит еще одним подтверждением извечного тезиса о бессилии человека перед лицом судьбы. Таким образом, наша легенда является простым выражением общечеловеческого опыта. К тому же, она лишний раз иллюстрирует небезызвестный принцип «Власть развращает».

Что меня больше всего расстроило, так это разочарованный тон вашего письма. Если б я не был так уверен в своей работе, то легко бы признал, что меня поймали на вранье. Но все дело в том, что у меня есть четкое ощущение: я все делал правильно! Делал и продолжаю делать — в тех границах, которые сам для себя установил.

Я уже писал, что из всех историй первая оказалась самой трудной. Она наиболее расплывчатая по форме и перегруженная по содержанию.

Сказание Рыцаря-о-Двух-Мечах куда более ясное и конкретное, что, однако не делает его менее таинственным.

И, наконец, последнее. Не вдаваясь в детали, я хочу сказать: мне кажется, что сейчас я нахожусь на пути к чему-то по-настоящему важному. Не скажу, чтобы меня самого это сильно радовало… или чтоб я к этому сознательно стремился. Но в связи с этим мне пришел в голову вопрос: может, впредь мне не следует отправлять вам незавершенные куски? Наверное, лучше довести работу до конца, увязать все истории между собой. Я все равно собирался дописать четыреста — четыреста пятьдесят страниц и затем вернуться и завершить этот текст, который будет входить в один том. Не исключено, что появятся две версии: одна просто перевод, а другая — перевод с внутренними частями. А что касается самого перевода, то я совершенно уверен — это лучшее, что до сих пор было сделано. Жду вашего решения. А пока — Mais, je marche!

ЭРО

Сомерсет, 14 мая 1959 г.

С тех пор, как переписал заново письмо, я думал весь день и всю ночь ворочался без сна. За это время просмотрел предназначенную для вложения копию и кое-что в ней исправил. Первая была не исправленная, и это не давало мне покоя. Может, я делаю все недостаточно хорошо. Однако, если допустить подобное, тогда получается, что я вообще не прав — не только в этом частном вопросе, но во многих других (что, конечно, не исключено). Алан Лернер в настоящий момент готовит либретто для мюзикла о короле Артуре — вещица обещает получиться довольно милой и к тому же принести миллионы долларов. Но это совсем не то, к чему я стремлюсь. По-моему, в этой теме есть что-то еще. Ваше письмо меня расстроило, и я кинулся защищаться. Возможно, в горячке я что-то упустил или сказал не так. Чем дольше я думаю, тем больше сомневаюсь. Может, я вообще пытаюсь сказать то, что невозможно выразить. А заодно и делаю то, что выше моих возможностей. Но меня не покидает ощущение, будто в Мэлори есть нечто более долговечное, чем Т. X. Уайт, и более перманентное, нежели Алан Лернет или Марк Твен. Я пока не знаю, что именно, но чувствую — это так. Если же выяснится, что я не прав, тогда это будет поистине грандиозная ошибка.

Неужели Вы не понимаете, что я не могу сейчас отступиться — мне необходимо обрести уверенность в отношении всего. Я понимаю, что форма, которую я отстаиваю, непроста для восприятия нашими современниками. Ведь они воспитывались на продукции Мэдисон-авеню, радио, телевидении и книжках Микки Спиллейна. Для них герой как таковой перестал быть привлекательной фигурой (если только это не герой вестерна). Точно так же и трагедия — подлинная трагедия — служит лишь поводом для насмешек (если, конечно, она не разворачивается в бруклинской квартире). Короли, боги, герои… Кажется, будто все они безнадежно устарели. Нет, не могу в это поверить! Возможно, потому что не хочу верить. Здесь, в этой стране, меня со всех сторон окружают творения древних героев. Я не представляю, как им удавалось голыми руками, без специальных приспособлений устанавливать свои гигантские мегалиты посредине кругов. Но ими двигало нечто большее, нежели наши повседневные проблемы — мелкая кража, непослушание сына-школьника или раздражение утомленной домохозяйки, которая спасается на кушетке у психотерапевта. Для того чтобы перемещать такие огромные массы земли, требуются более веские мотивы, чем простое желание «зашибить деньгу». И если все это куда-то подевалось, безвозвратно сгинуло — что ж, тем хуже для меня. Значит, я проворонил свой случай (вполне могу допустить такую возможность).

Мне сегодня взгрустнулось. Нет, это не давешнее отчаяние, а просто какая-то растерянность. Я знаю, что должен продолжать начатое, но сомнения не дают покоя. Может, дело пойдет лучше, когда сам Мэлори улучшится (а этот момент уже скоро настанет). Так или иначе, буду работать все лето и осень, а там посмотрим. Если результаты не оправдают ожиданий, значит, брошу все к чертовой матери! Но сейчас мне трудно смириться с подобной мыслью — слишком долго я грезил об этой работе, слишком много в нее вложил. Я никогда не рассчитывал на бешеную популярность, но скромно надеялся, что мой роман найдет своих читателей — небольшую, но надежную аудиторию. Я кардинально изменился, потому что устал от самого себя. Мне пришлось отбросить все свои писательские трюки, потому что я перестал в них верить. Как говорится, время вышло. А может, это я вышел в расход? Порой я сам себе напоминаю разрезанную надвое змею: она еще живет, корчится, извивается и — если следовать поверью — не умрет, пока солнце не закатится. Ну и пусть. Даже если так, я не сдамся — буду извиваться, пока солнце не село.

Чушь! Я верю в свой труд. Порой он порождает чувство немыслимого одиночества, но это естественно — так и должно быть.

ЭРО

Сомерсет, май 1959 г.

Очень тронут Вашим письмом. Для меня чрезвычайно важно Ваше доверие — даже к тому, что Вам не слишком нравится. Я, безусловно, не имел намерения Вас дезинформировать. Полагаю, произошла досадная ошибка — мы говорили о разных вещах. Мне кажется, одна из проблем заключается в слишком большом объеме работ — как по длительности, так и по материалу. Очень хотелось бы обсудить этот вопрос с Чейзом. Я вполне согласен с тем разбиением на тома, которое он предлагает. Что же касается эпизода с Римом, то, чем больше я думаю, тем меньше мне хочется его включать в книгу. Он всегда казался мне недостоверным и чуждым для нашего повествования. Здесь две великие истории — Ланселота и Тристана. Рассказ о Ланселоте прерывается на середине, и появляется Тристан; затем снова возвращение в Ланселоту, поиски Святого Грааля и смерть. Относительно противостояния с императором — о том, включать его или не включать, я еще раз хорошенько подумаю. Пока же планирую завершить первый том как раз перед историей Тристана. Все это, конечно, подлежит обсуждению, но думаю поступить следующим образом: перевести текст до конца (за исключением дела с императором), затем вернуться назад — снова переработать перевод с учетом приобретенных стилистических навыков и вставить между оригинальными историями собственные куски. В них будет отражена большая часть того огромного материала, который мы — Чейз и я — собрали в ходе предварительной подготовки. В результате получится достаточно глубокий и, по моим ощущениям, объемный первый том. Тогда уже будет ясно, что мы имеем. Можно будет подумать и о публикации. Но для меня сейчас главное понять, выдержал ли мой метод поверку практикой. Если нет (а я должен допускать такую возможность), тогда придется взяться за Тристана, поиски Грааля и смерть. Короче, я думаю, что этот первый том станет своеобразным испытанием. Если выяснится, что он плох, придется выбирать — либо все бросить, либо полностью пересмотреть план книги. Что вы оба думаете по этому поводу? Очень может статься, что в набросках я закончу первый том еще до того, как вернусь домой. Если после такой огромной работы вдруг выяснится, что вещь никуда не годится… Боюсь, это окажется для меня слишком большим ударом. Пожалуйста, подумайте об этом.