Китайский эрос (сборник) - Сборник Сборник

Мы обратим здесь внимание лишь на одну из его характерных черт, но, по-видимому, весьма важную, поскольку с момента появления на свет роман периодически приобретает репутацию «неприличной книги». Короче говоря, «Цзинь, Пин, Мэй» — один из классических образцов китайской эротической литературы позднего средневековья, и можно с уверенностью утверждать, что нашего широкого читателя привлекла в романе не просто очередная порция неизменно модной «китайской старины» в добротном художественном оформлении. Виртуозно выполненные В. С. Манухиным эвфемистические описания любовных сражений героев романа и многозначительные многоточия способны распалить воображение эротически настроенного любителя Востока, представляющего себе, сколько же еще скрывается любопытного в «многочисленных повторениях», исключенных при подготовке русского издания /6, с. 21/. В нынешней обстановке сексуальной революции и прогрессирующей гласности трудно уже согласиться с Д. Н. Воскресенским, утверждавшим, что сокращенный русский перевод «вполне удовлетворяет запросы читателя» /1, с. 260/.

Некоторые китайские литературные критики сетуют, что в «Цзинь, Пин, Мэй» «содержится слишком много сексуальных и непристойных описаний, которые могут оказать неблагоприятное воздействие на читателя» /12, с. 88/. Тревога блюстителей «высокой морали» понятна. Действительно, иной способен излишне возбудиться от чтения не только «Декамерона» и Мопассана, но и учебника анатомии для 7-го класса. Не знаешь даже, что тут и возразить. Но на выручку к нам уже спешит сам автор романа со своей дидактичностью: «Дни того, кто в распутстве погряз, сочтены. Выгорит маслосветильник угаснет, плоть истощится — умрет человек» /7, т. 2, с. 303/, - предупреждает он, сурово осуждая своего главного героя — богатого кутилу и распутника Симэнь Цина, обладателя большой аптечной лавки, шести жен и многочисленных любовниц. В общем, можно считать, что изображение эротики в романе дается «не ради смакования интимных подробностей, а в целях назидания и предостережения людям, не знающим меры в чувственных наслаждениях» /6, с. 12/, хотя это объяснение будет далеко не полным.

Несмотря на все авторские оговорки и «идейные соображения» специалистов, разъясняющих, что «натуралистичность для той эпохи не представляется недостатком» /5, с. 233/, эротический аспект романа вполне может шокировать не слишком еще искушенного нашего современника. Взятые вместе соответствующие фрагменты составят, как принято считать, «маленькую антологию китайского эротизма» /8, с. 83/, к краткому конспекту которой мы и приступим, памятуя, что страсти человечества, по словам А. Платонова, «господствуют над временами, пространствами, климатами и экономикой».

В «Цзинь, Пин, Мэй» в точной и живой манере обрисованы интимные отношения персонажей. Это поистине кладезь сведений о сексуальности и манерах общения городских жителей средневекового Китая. Прочие источники подтверждают, что это не выдумка автора; роман действительно может считаться «зеркалом нравов». Свободный от всякого влияния христианства с его понятиями о «противоестественности», Китай XVI–XVIII вв. являет пример оригинального сексуального и общественного поведения. Его нравы многим исследователям напоминают древний Рим.

Описания выполнены как в прозаической, так и в стихотворной форме. Важно отметить, что терминология этих фрагментов выдержана в рамках жаргона того времени, а выражения из древних пособий по искусству любви не используются. Пусть герой вступает в половые сношения со своими и чужими женами, вдовами, певичками и служанками, но нигде в романе нет и намека на то, что эти многочисленные связи укрепляют его жизненную энергию или продлевают ему жизнь [1]. Все обстоит как раз наоборот, в основе сюжета — принцип «антагонистической любви» /11, с. 235/ с ее смертельной развязкой.

Таким образом, из книги явствует, что «древние даосские эротические приемы были высвобождены из магического или метафизического контекста, а их цель — достижение бессмертия — была забыта» /8, с. 83/. Теперь они используются только как средство наслаждения.

Читая роман, следует иметь в виду, что все его герои — малокультурные люди, не испытывающие ни малейшего интереса к какой-либо интеллектуальной деятельности. Не случайно поэтому, изображая их половые отношения, автор ограничивается картинами сравнительно молчаливой, чисто плотской любви. Ван Гулик пишет: «Хотя Симэнь Цин и испытывает нечто вроде радостной привязанности к своим женщинам, но сцены глубокой страсти, не говоря уже о страсти, сопровождаемой возвышенным чувством, были бы чужеродными в романе» /9, с. 291/.

Сексуальные радости автор изображает искренне, просто и искусно. В результате мы имеем блестящую иллюстрацию того, что обычно называют «искусством любви», в котором не бывает мелочей.

Здесь важно все: вкусная еда, подкрепляющая силы, и возжигание благовоний; умело подобранная одежда женщины и ее пышная прическа, напоминающая «черное облако», не говоря уже о «золотых лотосах» — крохотных ножках, ставших своеобразным символом китайской эротики. Несмотря на всю дидактичность, роман возвеличивает самоценность интимной близости, столь привычную для традиционной восточной культуры, но, судя по всему, гораздо хуже известную в то время на Западе, где с настоящим сексом чаще имели дело теоретически. Восток же искал прежде всего изысканности и глубины половых удовольствий.

«Искусство любви» проявляется, во-первых, в использовании специальных утонченных приспособлений и афродизиаков всех видов, позволяющих как мужчине, так и женщине увеличить удовольствие от сношения. Симэнь Цин постоянно оснащен целым арсеналом соответствующих средств. На своем «сокровище» он носит «умащенное особыми составами серебряное кольцо», а в кармане — коробочку с особым ароматным чаем и душистой маслиной /7, т. 1, с. 75/, «шарик-возбудитель», который выделывают в Бирме специально, чтобы «класть в горнило» /7, т. 1, с. 208/. Он просит у индийского монаха, гостящего в его доме, снадобье, помогающее в любовных утехах /7, т. 2, с. 110/, и тот дарит ему пилюли, которые «готовил сам Лао-цзы по рецепту Си-ван-му» — намек на то, что даже в «Тайных предписаниях для нефритовых покоев» вряд ли можно отыскать подобный рецепт. Сама семантика выражения «инь ци» («снасти для похоти») весьма многозначительна. Тем не менее важно отметить, что все эти средства применялись не только с целью «разврата», каковым может считаться сексуальная активность Симэнь Цина. Второй муж Пинъэр, лекарь Цзян Чжушань также принимает им самим составленные веселящие составы, желая понравиться молодой жене /7, т. 1, с. 244/.

Описание набора «сексуальных приспособлений» главного героя является одним из первых подробных эротических фрагментов в романе (глава 38); впоследствии этот «заветный узелок со снастями» фигурирует постоянно, а после смерти Симэнь Цина он переходит во владение его вдовы Цзиньлянь, отличающейся особым сладострастием. В указанной же главе Симэнь Цин, готовясь заняться любовью с женой одного из своих приказчиков Ван Шестой, достает из своего узелка:

1. Серебряную застежку (инь то цзы) для полового члена.

2. Подпругу томящегося от любви (сян сы тао) — чехол типа презерватива, но предназначенного не для гигиены или контрацепции, а для возбуждения женщины (и, возможно, для понижения чувствительности кожи мужчины).

3. Серное кольцо (лю хуан цюань) — по-видимому, для создания эффекта контакта серы с кожей, что повышает чувствительность женщины.

4. Вываренную в лекарственном составе белую шелковую ленту (яо чжу ды бай лин дай цзы), очевидно, служившую целям, о которых говорилось еще в медицинском трактате «И синь фан», где приводится совет, как добиться особой твердости полового члена: «Приступая к половому сношению, мужчина должен прежде всего взять шелковую ленту и крепко обвязать ее вокруг основания нефритового стебля» /9, с. 281/.

5. Подвешиваемое нефритовое кольцо (сюань юй хуань). Как явствует из цветной гравюры того времени, это было кольцо из яшмы, которое надевалось на эрегированный пенис и удерживалось на месте при помощи шелковой ленты, пропущенной между ног и закрепленной на поясе мужчины /9, с. 281/, (титул).

6. Мазь для стягивания пупка (фэн ци гао), которая наносилась на соответствующее место с тем, чтобы усилить воздействие мужской энергии ян; возможно, это средство мыслилось как предотвращающее выход жизненной энергии (ци) через пупок /11, с. 242/.

7. Бирманский бубенчик (мянь лин), т. е. род дильдо, который мог быть использован в том числе и для женской мастурбации. Судя по названию, пришел в Китай с «варварских» окраин [2]. В главе 83 в аналогичном перечне вслед за «мянь лин» упоминается также «чань шэн цяо» («брелок дрожащих звуков») — видимо, такой же «звучащий шарик» /9, с. 166/.