Украинский национализм: ликбез для русских, или Кто и зачем придумал Украину - Кирилл Галушко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осенними «зачистками» организационная структура ОУН (Б) неоднократно нарушалась, но так же регулярно и восстанавливалась, поскольку недостатка в желающих пополнить ряды не было. Весна 1941 г. отмечается рядом показательных процессов, демонстрирующих силу и жестокую «справедливость» советской власти. По данным следствия, к восстанию осенью 1940 г. готовилось 5 500 боевиков, что можно сравнить с численностью всех советских партизан в Украине на конец 1942 г. Вследствие масштабных репрессий подготовка восстания осенью 1940-го была сорвана. То, что оно намечалось именно на это время, подтверждает мнение исследователей о том, что бандеровцы никак не координировали свои планы с немцами, поскольку те были заняты окончательным овладением Францией и грядущей высадкой в Англии, а план «Барбаросса» (план войны против СССР) даже еще не был утвержден.
Взасос!
(1) Советский плакат, 1939. Так видела воссоединение в 1939 г. советская власть. Из кн.: М. Литвин, О. Луцкий, К. Науменко. 1939. Западные земли Украины. Львов, 1999.
(2) В ту же тему: «Воссоединение». Рисунок Виктора Корецкого из «Правды», 22 сентября 1939 г. Этнографы спорят (из-за вышивки на сорочке «воссоединенного») — украинец это или белорус. Но думаю, что это не суть важно, главное — мощная сексуальная энергетика…
(3) Советский плакат, 1939. Что-то давно мы не делили с немцами Польшу… Из кн.: М. Литвин, О. Луцкий, К. Науменко. 1939. Западные земли Украины. Львов, 1999.
(4) Новые империи поглощали все вокруг себя, пока не сцепились во взаимной бойне. Карикатура из журнала «Панч», 1940. «Сталин — Гитлеру: “Не знаю, как тебе помочь, Адольф, но понимаю твои проблемы"».
(5) Встреча товарищей по оружию, сентябрь 1939 г., на фоне советской бронемашины.
Советский командир и немецкий офицер, разделившие в рядах РККА и Вермахта Польшу. Их дальнейший конфликт в 1941 г. кажется исторической случайностью, спасшей Запад. Угораздило ж Гитлера вскоре напасть на Союз — ведь столько похожего: от формы партийной диктатуры и вождя до гестапо-НКВД. Как тайно злорадствовал, подозреваю, Черчилль 22 июня 1941 г., уже целый год в одиночку держась против Гитлера…
Подпольные университеты ОУН были весьма серьезны: там изучали военное дело, пропаганду, разведку и контрразведку, устройство советской армии, медицинскую помощь и т. д., вплоть до идеологии украинского национализма и «японской борьбы» (каратэ). Не стоит, правда, эту подготовку и переоценивать: движению часто не хватало квалифицированных кадров, а преподаватели и ученики весьма часто рисковали прервать учебный процесс из-за ареста. Лучшие, наиболее способные молодые люди отправлялись с прорывом через границу на учебу в Краков, где на территории немецкого Генерал-губернаторства можно было себя чувствовать в несколько большей безопасности.
Немцы позволяли оуновцам готовить свои кадры фактически легально, поскольку у них существовала некоторая взаимная заинтересованность. ОУН нуждалась в официальном разрешении на проведение обучения своих новобранцев с боевыми стрельбами, маневрами, сооружением укреплений, соответствующим вооружением и т. д., на что вряд ли можно было рассчитывать без согласия оккупационных властей. Последние же, контролируя в своей «зоне» преимущественно польские этнические территории (за исключением украинского «Закерзонья»), жестко подавляли польское движение сопротивления, но снисходительно относились к украинскому движению, направленному против советских соседей и союзников. Взаимопонимание с немецкой военной разведкой (Абвером) позволяло и подготовить людей, и пополнить арсенал ОУН; Абверу же требовалась информация с соседней советской территории, с тех земель, где ОУН имела эксклюзивную «агентурную сеть» в несколько тысяч «штатных сотрудников», не считая сочувствующих. То есть, имело место прагматическое использование друг друга для текущих нужд. Разойдутся ли пути Абвера и ОУН, должно было показать будущее.
Если же говорить об утверждении, что ОУН была агентурой Абвера, то масштабы этого явления обычно преувеличиваются. По данным киевского историка Ивана Патрыляка, в пик сотрудничества (1939–1941) оуновцы составляли не более 30 % немецкой агентуры на Западной Украине, более 50 % ее составляли поляки, остальные — в основном русские белогвардейцы и этнически пестрые разведотряды. Вербовка членов ОУН проходила индивидуально, а не директивно-централизовано: само руководство ОУН спокойно использовало немецких агентов из «своих» для дачи им дополнительных поручений уже по «своей линии». Множество мифов об искреннем и пылком сотрудничестве ОУН с немецкой армией тоже появилось далеко не случайно, ведь оуновцы стремились энергично проникнуть в любые немецкие вооруженные подразделения. Цель была проста и банальна: если в перспективе нужна будет регулярная украинская армия, то надо подготовить и вооружить максимальное количество людей, и желательно за чужой счет. Ведь ОУН, как хронически подпольная структура, не имела ни обильных финансовых ресурсов, ни больших возможностей для открытой самореализации в своей специфической сфере деятельности; и если что-либо делать на советской территории было крайне сложно, то нужна была база хотя бы на немецкой. Подозреваю, что если бы эта территория была не немецкой, а, скажем, французской (или любой другой), то оуновцы сотрудничали бы и с их разведкой — ведь временные союзники воспринимаются как средство, а не как цель. Позиция Советов по отношению к независимости Украины была очевидной, ну а немцы себя пока еще никак не позиционировали.
Если говорить относительно самой возможности и перспективы сотрудничества с Германией, то обычно человек неискушенный понимает это следующим образом: поскольку действия Германии во время Второй мировой войны были преступными, то, естественно, и все ее союзники тоже являются преступниками. Некая логика тут просматривается, но забывается при этом, что у многих национально-освободительных движений Центрально-Восточной Европы не было выбора — особенно у тех, которые уже столкнулись с реалиями советской власти. Если бы с востока наступали англо-американцы, а не коммунисты, то весьма вероятно, что очень многие так называемые «коллаборационисты» оказались бы в победившем лагере антифашистской коалиции. Но с востока шел Советский Союз. Именно это не оставляло национально-освободительным движениям никаких вариантов, — если сравнивать репрессивную политику Германии и СССР, то принципиальной разницы не было и значение имели только прагматический расчет, направленный на достижение поставленной политической цели.
Имеет смысл сказать пару слов о «взносе» разных стран в победу 1945 г. Жертвы Советского Союза во Второй мировой войне были действительно огромны: масштабы потерь в армии, среди мирного населения, разрушения несоизмеримы с потерями США и Великобритании. Видимо, англосаксы больше берегли своих людей, ведь у того же Черчилля не имелось лишних 20–30 миллионов британцев, чтобы затыкать ими дыры от бездарного командования, неэффективной экономики и т. п. Да и страна невелика — некуда отступать (разве что вброд в Канаду?).
Мне кажется, что у Черчилля не было радостнее дня в жизни (в глубине души, конечно), чем 22 июня 1941 г., когда немцы наконец-то вцепились в глотку своему советскому «другу», который прикрывал их тылы и поставлял стратегическое сырье и продовольствие, пока Британия одна целый год держалась против всей мощи Рейха. Наконец-то появился товарищ по несчастью! США еще в войну не вступили, а когда вступили, в декабре 1941-го, то изначально не против Германии (общественное мнение не поддержало бы), а только потому, что на них напала Япония. Так что для них, видимо, имело смысл сначала разобраться с ближайшим врагом, а потом уже браться за Европу.
Похоже, что рановато начинало советское правительство требовать «второго фронта» (хотя в России и сейчас весьма похаивают бывших союзников). То, что Риббентроп был твоим лучшим другом, а потом вдруг стал врагом, — еще не повод просить о скорой помощи. Хотя припекало сильно — в просьбах о мире и уступках фюрер Сталину отказывал. Думаю, Черчилль тоже был заинтересован в американском «втором фронте», тем более что до конца 1942 г. складывалось впечатление, что СССР может и не продержаться. Советские же и современные российские историки слишком часто забывали и забывают о том, на чьих машинах ездили наши «катюши» и наши генералы, по чьим телефонным аппаратам общались части на фронте и на чьего производства самолетах «Кобра» летали наши многозвездные герои-летчики, сколько английских танков было под Москвой, да и консервов изрядно перепадало (что немаловажно, когда хлеб по карточкам).