Узкие улочки жизни - Вероника Иванова

— Магистр так хочет меня видеть, что послал своих лучших гончих? — скривился чернявый. — Можете передать ему, я не вернусь.

— Полагаю, это решать не тебе, Родерико. Ты самовольно оставил приход и не подавал вестей о себе почти полгода. Что ты делал всё это время? Пора дать отчёт.

— Угадай сам, если ты так умён, как о тебе говорят!

— Я не гадаю там, где под рукой есть факты, — спокойно возразил священник. — Зачем ты ввязался в убийства, мальчик мой? Ты желал сражаться? Так что мешало тебе подать прошение магистру? И твоя страсть нашла бы себе достойное применение.

— Я просил, и ты знаешь об этом, старикан! Просил... Но он отказал мне. Улыбнулся и отказал.

— Значит, такова была воля Господня.

— Не Господня, а его воля, только его! — зло выкрикнул мой похититель. — Он решил, что лучше знает, кому какой путь предначертан? Так вот, свой путь я выбрал сам. Сам! И доказал, что могу пройти по нему!

— И ты ушёл слишком далеко. — С тихой скорбью, словно завершение молитвы, произнёс старик.

— А я не собираюсь останавливаться! Я понял, в чём заключается предназначение таких, как мы! Нам суждено править этим миром, а не прятаться по щелям. Править! Ты понимаешь, что это значит?

Священник посмотрел на чернявого с искренним сожалением не только во взгляде, но и в грустной улыбке.

— Я понимаю, почему магистр отказал тебе.

— Это же так просто, править! — Маньяк воздел руки к потолку. — Если Господь подарил нам такую власть, разве не самым смертным грехом будет отказываться от неё?

Старик покачал головой, тяжело вздохнул и повернулся к чернявому спиной, показывая, что разговор окончен.

— Эй, не отворачивайся! Я хочу видеть твои глаза, когда... — Последовал судорожный взмах рукой, указывающий в мою сторону. — Когда этот человек умрёт.

О, мы передумали обзаводиться домашним питомцем? Ну конечно, сейчас речь идёт об отстаивании некоего права на личную свободу и самостоятельность, а в таких делах все средства хороши. Особенно заёмные.

— Тебя я заговорить не могу, твоя маленькая дрянь тоже приняла меры, а вот он совершенно беззащитен!

Меры? Имеет в виду шипастое ожерелье? Но как оно способно помочь? Оно всего лишь причиняет пульсирующую боль, возможно, отвлекающую на себя часть мыслей, но этого ведь слишком мало, потому что основная угроза снаружи. Впрочем, если знать, что любая боль помимо той, что причиняют шипы, будет заведомо наносной, злоумышленной, её можно разделить, идентифицировать и уничто... Стоп. На такое способен только тренированный медиум. Так значит, эта девица...

«Мы коллеги. Но знакомиться не будем. Некогда.»

— Магистр велел доставить меня обратно? И наверняка ведь, живым? Да, живым! И я могу делать всё, что захочу, а ты не сможешь меня остановить!

В следующее мгновение я почувствовал нарастающее давление внутри черепной коробки. Лишённая каких-то осмысленных образов и форм волна собиралась накрыть моё сознание и погрести под собой. Наверное, в эту атаку чернявый вложил все имеющиеся силы, и она ужасала своей слепой, и при том поразительно быстро и верно находящей дорогу мощью. Но мне не было страшно, потому что гул внутри моей головы нарушился громким хлопком вовне, хлопком, эхом отразившимся от каменных стен подвала, многократно усилившимся и победившим штормовую волну в состязании голосов...

Девица вернула пистолет в поясную кобуру. Священник ласково провёл ладонью по пелене чёрных волос:

— Спасибо, Арису. Ты, как всегда, ловишь мои мысли на лету.

— Я тоже выбрала свой путь, мио падре. — Она прижалась к груди старика, став похожей в эти мгновения на маленькую беспомощную девочку, а не на опытного и невозмутимого убийцу, каким, судя по всему, и являлась. — Давным-давно.

— Это хороший путь, миа кара.

— Мне всё равно, какой он, хороший или плохой, пока мы идём рядом.

Тут девица, приподнявшись на цыпочках, дотянулась до губ священника и запечатлела на них совсем не детский и не дочерний поцелуй, а тот с видимым удовольствием ей ответил. Захотелось кашлянуть или каким-то другим способом привлечь к себе внимание, но действие релаксанта всё никак не желало заканчиваться. Ничего не имею против проявления на людях искренних чувств двух влюблённых, но антураж разыгрывающейся сцены мешал и растроганно всплакнуть, и получить удовольствие от зрелища.

— А вы поспите, молодой человек. Посмотрите хорошие сны, а этот забудьте... Если захотите. А если не захотите... — Священник обернулся и лукаво подмигнул мне: — Обсудим всё это в следующий раз.

Конечно. Непременно. Но сначала я, как следует, отосплюсь, потому что держать глаза открытыми больше нет сил. Никаких.

Крохотная площадь, окружённая островерхими домами. Любовно уложенная, чуть ли не специально отполированная брусчатка. Вывески лавок ярки, сами по себе даже аляповаты, но не выбиваются из общего образа маленького городка в предгорьях Гарца. Кажется, он называется Гроттмюле? Если верить местной газете, именно так.

Часы на башенке ратуши, такой же игрушечной, как и все прочие здания, пробили полдень, и снова наступила сонная тишина. Всё правильно, в таких местах городской рынок работает с раннего утра, и часам к десяти-одиннадцати весь товар, привезённый с окрестных ферм, уже распродан, домохозяйки разошлись по своим владениям, отцы семейств отправились кто на муниципальную службу, кто на частное предприятие — работником и хозяином в одном лице. До семи часов вечера, как сообщает расписание междугородних автобусов, здесь ловить нечего. Если вообще можно поймать что-то вроде такси. Впрочем, куда мне торопиться? Я сейчас в положении, ничуть не лучшем, чем Ева, долго не решавшаяся вернуться в салон в новом для себя качестве.

Не хочу возвращаться.

Страшно ли мне? Не без этого. Но страх, время от времени душной волной поднимающийся к горлу, служит лишь надоедливым фоном, на котором разыгрывается совсем другое действо.

Я никогда не любил спецслужбы, закрытые организации и прочие объединения людей, окутывающих свою деятельность строжайшей тайной, потому что они живут всего лишь по двум сценариям. Либо род их занятий по-настоящему представляет риск для спокойного существования человечества, либо под чёрными масками и длинными плащами прячется полный пшик. Но вот ведь в чём главная опасность: пока не станешь частью тайны, не поймёшь, поистине ли она бесценна или за неё никто не даст и гроша.

Азиатка, спокойно спустившая курок, и престарелый служитель Господа, живущий в явном грехе. При всей гротескности вида и поведения, эта парочка не вызывает желания пошутить или улыбнуться. Так же, как и чернявый испанец, способный с лёгкостью разрушать чужие сознания. Безопаснее было бы считать всё это привидевшимся мне от физического и психического перенапряжения, тем более, очнувшись от долгого и крепкого сна, я не обнаружил в подвале никого, кроме себя, и, что вполне ожидаемо, никаких следов убийства. Разве только, сено, покрывавшее пол примерно в том месте, куда упал застреленным мой похититель, выглядело свежее остального, а валявшийся на полу бумажник был раскрыт, и из внутреннего кармашка высовывался чёрно-серебряный край пластиковой карточки. Спасибо, содержимое не тронули: и деньги, и прочая ерунда остались на месте.