Над Тиссой (Иллюстрации Б. Козловского) - Александр Авдеенко

— Что приуныла, молодуха? — развязно спросил водитель.

Ему надоело молчать и ждать.

Алена с неохотой оторвалась от своих мыслей, деланно сонными глазами повела на шофера и томно, будто борясь с дремотой, проговорила:

— Спать хочу! Неделю не спала по-человечески.

Через несколько секунд она поникла головой, закрыла глаза, якобы задремала. На самом же деле она бодрствовала, была настороже: в щелку неплотно прикрытых век зорко следила за опасным настырным спутником.

Проехали километров пять. Шофер, не давая воли рукам, вел себя смирно и чинно, а потом ему стало совсем не до нежностей, потом произошло такое, что сразу затмило все женские страхи и «военные» хитрости Алены.

Машина шла по узкой долине, вернее, по просторному ущелью, вдоль берега Тиссы, навстречу ее течению, бок о бок с государственной границей: протяни руку — и ты коснешься подстриженной вершины легкой камышовой изгороди, обозначающей линию запретной пограничной зоны.

За небольшим населенным пунктом граница круто, под прямым углом от Тиссы, заворачивала в горы и уходила на Полонины, извиваясь по главным карпатским хребтам. Здесь, у выхода из пограничного района, был расположен контрольно-пропускной пункт. Все закарпатские шоферы, зная о его существовании, еще на дальних полету пах к нему снижали скорость, не ожидая, пока шлагбаум перекроет дорогу.

Лесовоз на полной скорости выскочил из поселка и так же помчался дальше, хотя до контрольно-пропускного пункта уже оставалось едва ли двести метров. Милиционер, стоявший у поднятого шлагбаума, встревоженно смотрел на приближающуюся машину. Поняв, что она не намерена остановиться, он потянул веревку, перекрыл дорогу массивным полосатым брусом.

Ожидая резкого торможения лесовоза, Алена уперлась ногами в деревянные откосы, отгораживающие мотор от водительской кабины, и в то же время она инстинктивно из-под пушистых своих ресниц посмотрела на водителя. Лицо его уже не было ни добродушным, ни приветливым, ни высокомерно-насмешливым. Оно было страшным: на судорожно вздрагивающих щеках выступили белые, как бы соляные пятна, губы закушены, в глазах злобная решимость. Алену поразила такая перемена ее спутника. Чем она вызвана? Через мгновение ей пришлось еще больше поразиться. Она увидела, как правая рука шофера стремительно опустилась в карман пиджака и наполовину вытащила оттуда большой пистолет вороненой стали с рубчатой, косо поставленной рукояткой. «Что он делает? Зачем?» — подумала Алена. И тут же до ее сознания дошел тайный смысл этого самозащитного движения шофера. Только человек с нечистой совестью, чужой, враг, готовый убивать всякого, кто станет на его дороге, может так инстинктивно, потеряв над собой контроль, рвануться к оружию.

Шофер опустил пистолет на место, отдернул руку от кармана и, встревоженно покосившись на клюющую носом, якобы дремлющую Алену, резко нажал на тормозную педаль. Милиционер, не ожидая, пока машина остановится, вдруг почему-то махнул рукой, крикнул:

— Обознался! Следуй дальше!

Алена хотела крикнуть: «Постойте!», хотела выскочить из кабины, но милиционер уже поднял шлагбаум, и лесовоз рванулся вперед. Набрав скорость, он помчался по дороге вдоль Тиссы. «Что же делать?» — попрежнему не открывая глаз, лихорадочно размышляла Алена. Впереди, на Верховине, на перевалах, уже нет ни пограничных, ни милицейских постов. Никто больше не остановит лесовоз. А что, если…

Алена осторожно из-под полуопущенных век покосилась на чуть оттопыренный карман водительского пиджака, прицеливаясь, рассчитывая, нельзя ли овладеть пистолетом так, чтобы этого не заметил шофер. Нет, нельзя: сразу почувствует, как только она полезет в карман. Какой же выход? Надо как-то отвлечь его внимание и, воспользовавшись этим, вырвать пистолет из кармана и сразу, молча, без всякого предупреждения, стрелять.

Только так. Если же она этого не сделает, если у нее не хватит решимости выстрелить, то это сделает он, отняв у нее пистолет. «Выстрелю», — решила Алена.

Алена осторожно, сантиметр за сантиметром подвигалась к водителю. Он ничего не замечал, сосредоточенно глядя на дорогу. Алена тихонько, будто во сне, склонилась в его сторону. И когда она уже почти продвинулась к нему, когда подготовилась вырвать пистолет из кармана шофера, сильная рука сжала ее плечо и послышался насмешливый голос:

— Нос разобьешь, Алена Ивановна. Проснись!

Алена вынуждена была выпрямиться, встряхнуть головой и мило улыбнуться. Теперь в ее руках оставалось только одно оружие — хитрость.

— Извиняюсь. Угостите сигаретой, товарищ «Горшок», а то опять засну.

Она так нервничала, что теперь даже сигарета, одного запаха которой она всю жизнь не переносила, не вызывала у нее отвращения. Уж если притворяться, так притворяться до конца! Алена мужественно дымила вонючей сигаретой, сквозь дым поглядывая на своего спутника. Но и этого ей показалось мало, чтобы усыпить его настороженность.

— А тебе, Алена, к лицу сигарета, — сказал водитель. — Давно куришь?

— С тех пор как вышла замуж. Муж приучил.

— А водку он приучил тебя пить?

Ужасаясь в душе тому, как чудовищно наговаривает на себя, Алена сказала:

— Водку я давно, еще до замужества, освоила.

— Так, может быть, выпьем? У меня есть.

— Нет, я уж потерплю. Дома водка лучше пьется. Заедем к нам — угощу.

План Алены был прост: завлечь «Горшка» в свой дом и, улучив момент, вызвать пограничников.

Темнело, когда громоздкий лесовоз осторожно, чтобы не свалить и не смять жидковатую ограду, с трудом протиснулся через узкие ворота и, сдержанно урча мощным мотором, въехал во двор Дударя.

Отец Алены стоял на деревянном крылечке дома и, заложив руки в карманы своей старенькой кожаной куртки, дымя обугленной трубкой, с которой он никогда не расставался, с мрачным недоумением смотрел на нежданного и непрошенного гостя. Но, увидев выскочившую из кабины грузовика Алену, он сразу повеселел, оживился. Подняв над головой зеленую выгоревшую шляпу, улыбаясь, торопливо засеменил навстречу дочери.

Обнимая отца, Алена успела ему шепнуть три слова: «Сообщи на заставу». Он не понял, что она сказала. Но, предупрежденный взглядом Алены, не переспросил. Она не стала рисковать и ничего больше не сказала ему, ожидая более удобной минуты.

Выдержка — далеко не последнее качество храброго и бдительного человека. Алена училась бдительности, храбрости и выдержке не по книгам, не по рассказам пришлых бывалых людей, действующих где-то там. в героическом далеке. Жизнь на границе, ежедневное общение с пограничниками и, наконец, то важнейшее обстоятельство, что она стала женой Андрея Смолярчука, задержавшего и обезвредившего сорок нарушителей границы, — все это выковало из нее бесстрашного солдата границы, надежно охраняющего тыл заставы и подступы к ней.

— Ты еще не спишь, тато? Удивительно, — смеясь, воскликнула Алена. Обернувшись к шоферу, стоявшему от — нее в двух шагах, она сказала: — Это… это… — остановилась, лукаво улыбаясь, — мой друг и приятель. Зови его Горшком, но только в печь не сажай.

«Горшок» протянул леснику руку, отрекомендовался:

— Козловский. Не брат, и не сват, и даже не родственник знаменитого артиста. Просто так… Козловский.

Иван Васильевич пожал руку гостю и с радушием приветливого хозяина повел его в дом, показал умывальник, стоявший в прихожей, подал мыло, полотенце.

— Умывайтесь, а мы сейчас с дочкой ужин состряпаем. Ночевать у нас останетесь?

— У нас, тато, у нас! — донесся голос Алены. — Ты иди ложись, я сама с ужином управлюсь. Нет, постой: спустись в подвал и достань плетенку с прошлогодним вином.

— Хорошо, иду.

Иван Васильевич долил рукомойник водой, набросил на плечи.гостя расшитый красными петухами полотняный рушник и, шлепая по рассохшимся, скрипучим половицам разношенными башмаками, неторопливо удалился.

В соседней комнате его ждала Алена — большеглазая, бледная и решительная:

— Тато, это чужой человек. Вооружен. Предупреди Андрея.

Прост, естествен был старик в обращении с «Ковчегом». Ни взглядом, ни движением, ни голосом — ничем он не выдал своего глубокого беспокойства, вызванного странным появлением «друга Алены», тем не менее «Ковчег» пытливо посмотрел в сторону Дударя, когда тот выходил из прихожей. В самом ли деле так добродушен старик? В подвал он пойдет или в другое место?

Никому не доверяя, всего боясь, всегда готовый встретить в самом сердечном человеке своего смертельного врага, чувствуя себя на советской земле чужим, «Ковчег» не мог не быть настороже даже здесь, где его так радушно приняли. Как только закрылась за Дударем дверь, «Ковчег» бесшумно подскочил к ней и замер прислушиваясь. Но даже его чуткое, давно натренированное ухо не уловило слов Алены, сказанных «пограничным шепотом». Ничего не понял «Ковчег» и все-таки встревожился. Почему вдруг шепот? Что Алена сказала отцу? Не послала ли она его в милицию или к пограничникам?