Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ) - Элеонор Бирке

Тишина холла контрастировала с остальным городом, который сотрясали взрывы и вопли. Сколько продолжалась битва в школе? Как давно все это началось? Что еще сотворят маги?

Глади лежала на полу и сейчас ни за что не смогла бы сказать сколько времени прошло от начала их атаки. Руки онемели, щека — словно игольчатая подушечка, утыкана осколками. Про мадам забыли, а может быть подумали, что ей пришел конец, ведь она все это время лежала за опрокинутым диваном, не шевелилась. Винить некого. Паника такое дело… Маг убил у всех на глазах какого-то офицера, а детей из Купола Природы замуровал в их отделении. Глади надеялась, что учителя помогли детворе из отделения Природоведения выбраться.

В холле стояла жара, и Глади прилично вспотела. Она приподнялась, присела. Хруст стекла, разрезанное колено. Но боли нет: она под приличной дозой обезболивающих, которыми уже давно ей приходится колоть свое тело. Подолом блузы протерла лицо, и поняла, что тушь для ресниц размазалась по всей физиономии. Да и проблема ли это в сравнении с тем, что здесь творится?..

Земля все еще тряслась и трещала. И конца этому похоже не видно! Пол в холле раскололся, и несколько камней упало с потолка. Глади вжалась в стену под подоконником. Где-то кричали, слышался и плач.

Кто эти люди-волшебники? Злодеи или несчастные, которых выжили из их домов и заставили убивать? Они действительно уничтожат всех? Только ли чужих? А как же дети?..

Неожиданно в окна влетели двое в красных водопадах. Глади пригнулась, спряталась. Женщина-маг хохотала; да и мужчину ад, творившийся на улице, изрядно забавлял. Глади замерла, а молодая женщина с кожей окрашенной огнем защитного облака, принялась хаотично водить рукой. Она выбивала на мраморе стен, пола и потолка широкие борозды. Мужчина набрал в легкие воздух и дунул в направлении одной из них. По бороздам побежало пламя, и вскоре Глади оказалась в разрисованном огнем зале. Двое разделились, улетев в коридоры школьных отделений.

В сумраке этой части города огонь блестел в осколках стекла и отполированных стенах, в груде хрусталя, валявшемся в центре холла. Стало еще жарче, и Глади поняла, что вот-вот ее мозг сварится.

Да и черт с ним! Сил нет в любом случае. А при нынешнем ее личном смертельном раскладе она по крайней мере увидит конец света. Черт со всем! Смерть в любом случае уже дышит прямо ей в ухо, царапает когтем левый висок.

Глади наблюдала как у школы собиралась техника, как военные пытались стрелять, ломать какие-то стены. Руководил всем Фокен со своим мускулистым помощником. Пару раз использовали ружья с ограничителями, но веревки сгорали от одного прикосновения к этим людям, покрытым пламенем. Кое-где из окон выбирались люди. Только Глади уже не собиралась уходить.

Небо горело красным, а из входов в мэрию, а также сквозь вчерашнюю дыру лился людской поток в форменной одежде. Они что-то таскали, грузили, суетились. Повсюду летали эти люди в огненных водопадах и жгли все вокруг.

Вдруг в воллдримский сад рухнул вертолет и взорвался. В лицо Глади врезалась накатная волна от взрыва. Ее ослепило и оттолкнуло от окна.

О, боже! Повсюду гибли люди!

Она отвернулась и опустилась на пол.

Непрерывным потоком всех усаживали в машины и увозили. Люди бежали и бежали, но только не Глади. Она отползла к перевернутого дивану и улеглась на его мягкую изорванную спинку. Закрыла глаза.

Она не побежит. Хватит!

Два часа паники и непрестанные земные толчки. Пожар съедал крыши, стены, целые строения, горели деревья. Народу становилось все меньше, вскоре улицы опустели полностью. Но Глади не видела всего. Лишь изредка слушала.

Она погрузилась в свои годы; нырнула в блеклые воспоминания, искаженные временем, заметно утратившие правдивость. В них были молодость, любимый мужчина, который умер слишком рано; а она — бездетная вдова в свои 29 лет, позже посвятившая себя чужим детям. Полная событий жизнь, пустота внутри, безразличие, но сочувствие к другим, которое ей десятилетиями приходилось воспитывать в себе. Безуспешно воспитывать. Бескорыстность не смогла проникнуть в ее душу, как ни старалась мадам Глади, как не пыталась она найти в том смысл жизни. Однако, Харм… А аще Крабов. С первым еще можно было понять: чрезвычайно особенный мальчик. Как ни крути. Но Крабов! Молодой мужчина, изрядный подонок, успешно занимающийся саморазрушением… Почему они стали почти своими? Отчего она почти полюбила обоих?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Странно это… А может и вполне закономерно.

Впрочем, жителей уже увезли, да и военных не осталось.

Глади медленно поднялась. Огненные узоры школьного холла все также полыхали, признаться это выглядело неистово красиво. Она вышла на улицу.

Несколько колдунов летали где-то вдалеке. Из школы уже давно никто не бежал, а чудовищно израненная площадь города опустела. Клумба в центре площади выгорела полностью. Ее и часть дорожного покрытия разрывала длинная ломанная трещина, из чрева которой струился дым. В десятках метров поодаль на парадном крыльце мэрии виднелись два дымящихся тела, еще одно валялось перед ступенями. Казалось, по нему проехались массивные колеса: грудная клетка несчастного армейца была ровненько вмята в землю.

Глади присела на бордюр клумбы и впилась в него пальцами. Исполосованная трещинами земля, жар и угли города. Непрерывно гремели взрывы: то дальше, то совсем рядом.

Шпиль мэрии вдруг треснул и стал заваливаться в сторону сада. Он со скрипом гнулся, вонзая в голову Глади звенящую боль. Изломавшись натрое, шпиль наконец рухнул. По телу Глади пронеслась вибрация от удара, и старушка схватилась за голову. Вскоре отпустило. Школа горела, все вокруг горело… Грохот и подкидываемая толчками земля заставили Глади впиться в камень сильнее. В паре метров от нее треснул асфальт, и в нем появилась овальная дыра, в которую соскользнула скамья, а за ней и фонарный столб. На секунды тряска успокоилась.

Мертвые деревья вдоль школьной дорожки, походили на торчащие из земли окурки, а над городским садом торчал пропеллер вертолета, столб пламени играючи, на ветру, все еще гладил его остов. Уже и мэрия разгоралась.

Мадам долго сидела и наслаждалась картиной гибели города, вдыхала тяжелый горелый воздух.

Как же страшно… но и как невообразимо безразлично. Где лучше расстаться с жизнью, если не в таком месте и при таких обстоятельствах?

Уже больше трех часов прошло с тех пор как эвакуация прекратилась. В какой-то момент Глади поняла, что люди давно не кричат, а случившая теперь тишина апокалипсиса угрюма и тяжела.

Глади тихо запела песенку, она закурила и медленно прошлась по площади. Босым ногам не было больно. Глади не думала об этом. Она подошла к той самой дыре, сожравшей скамью и столб. Та уходила глубоко вниз. В ней не светилась магма, но земля в этом месте будто уснувший после боя дракон дышала теплом. Глади протянула руку и тепло пропасти защекотало кожу. Прыгнуть туда и разом все будет кончено? Неплохой вариант…

Глади вставила сигарету в зубы и с наслаждением затянулась. Она думала о Крабове и о Харме; размышляла о том, что скажет этим убийцам-колдунам, когда они найдут ее… Она намеренно избежала погрузки в грузовики и легковушки, в которых запросто могла покинуть город. Она не собиралась бежать от смерти, тем более та настигала ее быстрее, чем хотелось бы.

Голова непрерывно раскалывалась уже много месяцев. Скрывать это было все сложнее. Опухоль давила на глаза, ухо давно не слышало, а в виске тянуло и долбило. Зрение заметно снизилось, а заснуть удавалось лишь после принятия недельной дозы обезболивающих и утроенной порции снотворных — целого коктейля наркотических средств! Впрочем, о печени ли заботиться? Не о ней уж точно! Волшебный мальчик спасен, а ее миссия-жизнь наконец закончится.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вы не отсюда, — сказал кто-то, и Глади повернулась. Она затянулась еще раз и по щелчку избавилась от окурка.

Пожилая леди, окликнувшая Глади, стояла неподалеку, осматривая плоды магических разрушений. Седина вросла в ее волосы: во все, не пропустив ни единого. В женщине читалась грация, некая аристократичность. Она не была хилой или испуганной, злой или ожесточенной. Ее глаза светились, словно старушке было лет 20, а не в 3 или 4 раза больше.