Преступный человек (сборник) - Чезаре Ломброзо

Связью сумасшествия с гениальностью и новаторством объясняются подражательные эпидемии сумасшествия и самоубийства, возникающие иногда во время бунтов и революций, придавая последним характер крайней жестокости и бессмыслия.

Эскироль заметил, что политические потрясения «усиливают деятельность всех интеллектуальных способностей человека, возбуждают самолюбие и увеличивают число сумасшедших». Так, начиная с 1789 года и во все время Французской революции количество самоубийств и сумасшествий было громадным.

Те же явления повторились и в 1831, 1832 и 1848 годах в Париже.

Тяжелые для Франции 1870–1871 годы равным образом вызвали эпидемию сумасшествий, так как, согласно сведениям, собранным с 1 июля 1870 по 31 декабря 1871 года, во Франции было зарегистрировано до 1800 свежих случаев помешательства.

Рамос Мейха, составивший историю Аргентинской конфедерации, приписывает частые революционные вспышки в Буэнос-Айресе, особенно в 1816 году, настоящей эпидемической истерии, проявившейся многими кровавыми эпизодами и жестокостями, напоминающими Парижскую Коммуну. То же самое повторилось и в 1820 году, когда в Буэнос-Айресе в течение нескольких часов произошло три бунта и были последовательно провозглашены и низвергнуты три правительства.

Одновременно с политическими потрясениями в Аргентине, особенно при тирании президента Росаса, господствовало нервное настроение, граничившее с безумием. Мания человекоубийства, поддерживаемая алкоголизмом и доходящая до некрофагии, а с другой стороны – болезненное обожание Росаса, которое заставило его сторонников окрашивать в красный цвет (Rozas — красный) все предметы домашнего обихода.

За периодами болезненного возбуждения при массовом сумасшествии, так же как и при индивидуальном, следуют периоды полной прострации. Но как те, так и другие носят на себе особый характер, соответствующий причине, которой было вызвано сумасшествие. Характер этот отражается и на бредовых идеях. Так, в 1848 году во Франции одна сумасшедшая считала себя «матерью республики», обязанной освободить политических арестантов и разорвать цепи деспотизма; другая – честная работница и хорошая мать – бегала по улицам крича: «Долой религию! Истинные пастыри рода человеческого суть Робеспьер, Прудон и Ледрю-Роллен!»

Беспристрастный очевидец, состоявший секретарем военного министерства Парижской Коммуны, так описывает деятельность этого министерства. «С одиннадцати часов утра до семи вечера, – говорит он, – к нам беспрестанно являлись депутации офицеров, жалующихся на генералов; солдат, жалующихся на офицеров; избирателей и избранных, жалующихся на выборы. Особенно надоедали избиратели. Один из них требовал постройки особого театра, в котором бы мог петь “Марсельезу” его сын – мальчик, так хорошо певший этот гимн, что дрожь пробирала».

Беррон говорит о нелепых идеях некоторых вожаков Коммуны. Россель, например, предлагал разбить пруссаков, уничтожив предварительно версальскую армию, и все это с одним батальоном.

13) Самоубийство. Известно, что среди самых образованных классов и у наиболее прогрессивных наций самоубийства начинают приобретать характер эпидемии.

Во Франции за 39 лет народонаселение возросло на 1/5, а число самоубийств – на 150 %.

Во время Великой революции, благодаря полной перестройке государственного быта и переоценке всех общественных, религиозных и нравственных понятий, так же как и ввиду жестокостей, совершавшихся на каждом шагу, самоубийства страшно размножились. В кровавые сентябрьские дни множество арестантов, сидевших по тюрьмам, спешили предупредить палачей, лишая себя жизни добровольно. По этому поводу Фукье-Тенвиль предложил Конвенту издать декрет, признающий таких самоубийц как бы казненными по приговору суда.

Из 76 членов Конвента трое лишили себя жизни, а из 124 знаменитых политических честолюбцев – 9.

Палачи и жертвы, судьи и подсудимые, победители и побежденные одинаково истребляли сами себя. Священник Жак Ру, которого Марат прозвал бешеным и который провожал Людовика XVI на эшафот, будучи впоследствии приговорен революционным трибуналом к смерти, зарезался в Бисетре.

Из жирондистов лишили себя жизни: Валязе, Барбару, Бюзо, Петион, Лидон, Шамбон и Ролан.

Из вожаков Коммуны самоубийцей был один Ранвье, но это потому, что преступников по страсти между ними было мало, а большинство принадлежало к числу преступников прирожденных (см. ниже).

Надо заметить, однако же, что в самый разгар революций самоубийства становятся редкими, потому что бурная политическая деятельность заглушает личные импульсы. Так, в 1830 году число самоубийств упало с 1904 (в 1829 году) до 1756. Наоборот, в 1831 году, несмотря на восстановление порядка, оно возросло до 2084 – благодаря, вероятно, экономическому кризису, последовавшему за политическим.

В 1848 году число самоубийств во Франции опять упало с 3647 до 3301, а в 1844 году поднялось до 3583 и стояло около этой цифры несколько лет, после чего стало быстро подниматься.

В 1848–1849 годах число самоубийств упало даже во всей Европе и в особенности в тех странах, в которых политическая борьба была сильнее: в Дании, Пруссии, Франции, Вюртемберге, Саксонии, Баварии и Австрии. Число это продолжало расти только в Бельгии и Скандинавии.

Точно также в 1870–1871 годах число самоубийств во Франции упало с 5198 (средней цифры за последние четыре года) до 4157; 1846 год – для Дании, 1866 год – дляАвстриии 1870–1871 годы – для Германии имеют то же значение.

14) Галлюцинации. При многих религиозных и политических революциях развиваются массовые галлюцинации или даже импульсивное помешательство. Так, в Париже в 1870–1871 годов повсюду видели прусского шпиона, а в впоследствии коммунары с остервенением разрушали чудеса французского искусства.

Толчок к развитию таких эпидемий на заранее подготовленной почве (голод, неудачная война и прочее) чаще всего дается какими-нибудь фанатиками, пророками, неизвестно откуда появляющимися и удивляющими невежественную публику своей выносливостью к холоду, поранениям и прочему. Болезненно возбужденный организм быстро воспламеняется речами и чудесами этих фанатиков, причем душевное равновесие нарушается до степени острого припадка сумасшествия.

В другом месте мы уже имели случай упоминать о примерах такого массового умопомешательства, в особенности на религиозной почве, – о демономаньяках, анабаптистах, янсенистах и прочих, вообще о распространении самых странных психопатологических эпидемий, основанных иногда на концепциях грандиозных, но не соответствующих степени интеллектуальной культуры народа.

Так, анабаптисты в Мюнстере, Аппенцеле и Польше, а потом кальвинисты и янсенисты заявляли, что видят сонмы ангелов или демонов, сражающихся в облаках друг с другом; получают приказания убивать своих детей (мания убийства), воздерживаться от пищи по нескольку месяцев и прочее.

Вообще, при внимательном рассмотрении можно заметить, что всем великим революциям, даже чисто литературным, сопутствовали или предшествовали эпидемии помешательства. Так, эпоха немецкого Возрождения (1799–1833) сопровождалась, как известно, двумя бессмысленными движениями, из коих одному, не без основания называющемуся периодом бурь и борьбы{77}, предшествовало слепое поклонение Клопштоку и слепая ненависть к Виланду.

На это еще более справедливо по отношению к революциям религиозным. Проповедь христианства, например, была предшествуема и сопутствуема настоящей психической эпидемией религиозной мании, представительницами которой были секты Иуды Гавлонита и Тейды, из коих последняя обещала перейти посуху Иордан. А за несколько лет перед тем Самария была взволнована откровениями одного фанатика, обещавшего открыть место, в котором Моисей спрятал некоторые священные предметы. Начиная с 45 года до P. X. в Иерусалиме образовалась странная секта теологов-убийц, убивавших того, кто, по их мнению, нарушал закон.

«Личности, считавшие себя вдохновенными свыше, волновали народ и уводили его в пустыню, обещая показать при помощи знамений, что Бог скоро освободит свой народ. Римские власти тысячами истребляли последователей этих агитаторов. Один еврей, пришедший в Иерусалим из Египта (в 56 году до P. X.), привлек к себе чудесами 3 тысячи человек и 4 тысячи вышеупомянутых убийц на теологической почве. Из пустыни он привел их на Оливковую гору, чтобы видеть, как по слову его падут стены Иерусалима. Феликс, тогдашний прокуратор, уничтожил эту банду поголовно, а глава ее успел бежать и скрылся. Но как в больном организме припадки следуют одни за другими, так и в Иудее того времени народные движения не прекращались. Через несколько времени подобные банды, состоящие из фанатиков и воров, стали появляться беспрестанно, открыто возбуждая народ против Рима и угрожая смертью всем, не желающим подчиниться. Под этим предлогом они убивали богатых людей, грабили их имущество, жгли города и свирепствовали по всей Иудее, производя смятение, граничащее с сумасшествием».