Кесарево свечение - Василий Аксенов

VI

«Бродячая собака»

Серебряный поток, обилие луны.Печаль всегда светла. Уныния агентамТут протрубят «О нет!», как в Африке слоныТрубят, зайдя по грудь в живительный аргентум.

Из всех собак одну облюбовал народ,Поэт и журналист, комедиантов племя.Пускай жандарм ворчит: «Уродливый нарост»,Ведь не ему вздувать сценическое пламя.

Надменный трубадур, сюда явился Блок.Глаза его пусты. Он думает о Данте.Пришла пора плясать для карнавальных блох,Лишь мимолетный жест вы этим блохам дайте.

Гварнери и тимпан заплещут в унисон,Площадку очертит ночного неба калька,И пушкинским ногтем потрогает високКорнет, чья боль в виске – вакхическая Ольга.

Художники-картежники

Кубы электросвета сквозь веток мешковинуТрамвай проносит с грохотом на Сретенский бульвар,А в поднебесье хохоты, там в студии МашковаХудожники собрались для еженощных свар.Бубновые валеты, трефовые семеркиВсей банде полагалось бы – промеж лопаток туз!

«А все же Кончаловский, Лентулов и ОсмеркинЕще не вылезали из маминых рейтуз!Еще не поднимали борцовской гири груз!У них одна мамаша, толстуха Академия,А нам бы расплеваться навеки с ней и вдрызг!Мы зачаты, ребята, одним священным семенем,Нас всех вскормила млеками волчица или рысь!»Так Ларионов буйствует.«Мы молодые гении!Вперед Наташку выпустим, и нас не разгромят!»А на бульварной лавочке их взлетам и агониямВ усишки ухмыляется марксистский эмигрант.

Револю

Военный коммунизм. Донашиваем фраки.Цилиндры все сданы на балаган,В котором футурист рифмует агитвраки,Но не рифмуется Дзержинского наган.

Кронштадт устал от красной камарильи.«Начнем, братва, вот-вот растает лед!»Но прут по льду карательные рыла,Чей аргумент – носатый пулемет.

В те дни на Лиговке мочалилась мочалка,Брахоловка, спасенье диких дней.Ахматова, краса, аттическая челка,Распродавала там паёк своих сельдей.

«Она меняет спецпаек на мыло, —Докладывал аграновский злодей. —Товарищ комиссар, ей мыло мило.Начнет с селедок, так и до идей

Дойдет она, монахиня-харлотка,Как тот, кого надысь мы на валуКончали, помните, он драл все глотку…»Зевнет Агранов: «C’est une revolu…»

Соседи

Два Владимыча Владима жили по соседству.Оба были нелюдимы, начиная с детства.

У обоих чин дворянский украшал гербарий,Прибавляя тесту пряность; словом, были баре.Повзрослев, влюбились оба в бритские ботинки,В мягкий твид, усладу сноба, в венских стульев спинки.

Оба что-то сочиняли в полунощных бденьях.Слов волшебных сочлененья приносили деньги.Вот один сачком хватает бабок в ярких платьяхИ под лупой совершает нежные распятья.

А второй, он был не кроток, хмурил морды лепку.Слишком часто палец крутит русскую рулетку.Несмотря на бездну сходства, пролетели мимоЖертвы раннего сиротства, юноши Владимы.

Встретившись в аду, в раю ли, в чистке ль на вокзале,Спросят под «Напареули»: чем вы увлекались?

Магистральная баллада

В 1921 году на обратном пути из ПятигорскаХлебникова посадили в вагон эпилептиков.Отщелкав последних семечек горстку,Футурист погрузился в своего эпоса летопись.Его знаменитая наволочка была при нем.Три вши, как всегда, ползли по ней.Засунув ее под затылок в естественный проем,Он стал клониться к дремоте пользительной.В наволочке среди мягких клочков один выпирал,Кусок обоев из разбитого особняка.Слыша ухом его, Хлебников воспарялК запредельным высотам обойного языка.Или убойного ясака?Или убитого казака?Или убогого кизяка?

Эпилептики молча сидели в купе,Восемь адских филоновских синих лиц.На поэта смотрели, как смотрит в купельНалетевшая стайка свинцовых синиц.Этот друг, произносит один, говорят, председательЧеловечьего шара земного со всеми ресурсами,То есть зверь посильней в обстановке предательств,Чем главком Ворошил и командующий корпусом.Пусть дает нам сто тыщ полноценным рублем,Говорит из больных очевиднейший олух,А иначе его, зуб даю, порублю.Подкормить существо по прозванию Молох.В Тихорецкой потащили его по платформе.Председателя в лужу, хорошая будет уха!Так шутили больные. Голосуй, обеспечивай форум!А давай-ка запустим ему под крышу красного петуха!

Подходил бронепоезд правительства «КрасныйОктябрь».На горящих людей в эти минуты вниманияне обращали.Хлебников дергался осетром, из-под жабрКеросинчик горячий потек, заполняя все щели.«В некоторых условиях классовой борьбыАнархия масс может быть полезна», —Троцкий строго смотрел на бурленье вокзальной гурьбы.Сталин тут же кивнул подхалимски: «Железно!»Публика прет, словно коров отпустили на выгон,Зенки вылупила, от преданности посинев:Троцкий и Сталин в салон-вагонеФотографией на грязной стене!

К этой стене направлялась колонна,Предназначенная на расстрел.Губы белых кривились: пролетарская клоунада!Пусть убивают, один предел!Вдруг один завопил в историческом мареве,В мешанине гудков, «варшавянок» и стука копыт:«Посмотрите, ведь там футуриста поджаривают!Помогите, спасите, ведь не все вы скоты!»

Восемь эпилептиков испужалисьИ в припадках спасительных стали дрожать.Велимир был спасен, вызывая большущую женскую жалость,И побрел свой маршрут до Санталово продолжать.

Спецсостав покатил мимо этой фигуры,Пулеметы и пушки, бронированные углы.Троцкий, встав на предписанные историей котурны,Произнес: «Жаль, что Хлебникова до конца не сожгли.Он вошел бы в историю как жертва стихии.Как трибун он был неучем, как поэт неплох».Сталин тут же добавил, под усами хихикая:«Наших социалистических эпох».Троцкий смотрел свысока на заката пожарище,Думал: как сделать, чтобы высшие нравы у нас развивались?Во избежание морали этого закавказского товарищаМы должны повсеместно внедрять фрейдовский психоанализ.

Утренний диалог

По Патриаршим идет Булгаков и созерцает без ротозействаЗнакомых дам, чету бульдогов, Москвы прискорбноехозяйство.Ему навстречу в берете, с тростью, с улыбочкой,но без жеманстваИдет глава большого треста, промышленник американский.

«Маэстро, вы сродни Декарту – в высоких сферах с утрапарите.Мы ж до утра играли в карты и назюзюкались «Маргариты».

«Не соблазняйте, – с улыбкой волчьей сказал Булгаков. —Я вижу четко.Какую участь вы навлечете, и вас я выведу в виде Черта.

Поймите, Генри, ведь не для оргий всю пятилетку кладеммы рельсы,А чтобы кто-то из демиургов сюда приехал и разобрался».

Дулитл становится чуть посуше. «Давайте, Мишенька,сменим галсы,А то, вон видите, идет старушка, несет подсолнечное масло».

Булгаков смотрит на взгляд пришельца. Ну что могуя ему ответить?Им не понять нас, приезжим Штольцам, обломовщинаим не светит.

«Для бочки дегтя не хватит меда, нет больше флангову авангарда.Мы собираемся в пирамиду, но рассыпаемся, как в бильярде».

«Смотрите, Миша, прелестный пёсик! Ах, не забыть:сегодня пленум!Вопрос решающий для концессий там обсуждают.Привет Елене!»

Ты помнишь, товарищ?

Гражданская война, веселые дела.За что воюешь ты, повстанец Самородов?За то, чтобы братки взлетали, как Дедал,Чтоб каждому братку сады Семирамиды!

С наганом на бедре и в шляпе belle epocheОн гнал баржу в Дербент, агитстихи звенели.Есть сладкий порошок, но нет, увы, сапог.Давай мне пулемет, отправимся в Энзели.

Тридцатые года. Распухшая щека.Смердит Осовьяхим под гульфиком кумира.Пора уже туда, где не найдет чекаНи наших трубок дым, ни грезы Велимира.

Скучнейший большевизм. Наш карнавал иссяк.За что ты воевал, повстанец малохольный?За то, чтоб пошляки жевали свой кусок,За индекс валовой, за пытки Мейерхольду?

VII

Лес молодой листвы,Пристанищ голубиных,Прародина лисы,Продольные глубины.

Нырнуть в себя зовет,Клубясь, зеленый хлопок.Приветствуя совят,Там пролетает хупу.

Несется бурундук,Философ-буратино.Столетье – ерунда!В мгновенье все причины.

Могучий тихий стонНад лесом возникает.Проходит авионНа Даллас из Китая.

Малютки

Господь сидел, держа ошуюМалюток-ангелов состав.Малютки, не крутите шеи!Сказал он им, слегка привстав.

Сегодня вас держу ошуюИз всех бесчисленных князей,Чтобы сказать: вас воплощаюЯ в человеческих друзей.

Ступайте к людям и смиряйтеИх неожиданный недуг.Пусть станут все самаритяне,Кто белорус, а кто индус.

И ангелы, забыв скрижали,К Земле помчались с высоты,Затявкали и завизжали,И закрутились их хвосты.

Сюжет

Студентка стройная, с ослиным личиком —Воспоминания на диво живы —С двумя упругими под майкой мячикамиЗвалась на кампусе Лоло Бриджидой.

Походка лодочкой, а жест кошаческий,А кудри черные, как волны ваксы.Пока вы в сессиях своих ишачите,Она скрывается в ночи Фэрфакса.

Ему за сорок, профессор лирики,Атлет и сноб, женатый трижды.Устав от чтения Рембо и Рильке.Все чаще думает о снах Бриджиды.

Супруга мрачная, как Салтычиха,Подозревает плейбоя в страстиИ обвиняет всю школу чохомКак ненавистный источник стресса.

Лоло хохочет. Хохочет нервно.И обращается к Казимиру:Забудь про глупую супруге верностьВо имя прихоти, во имя моря!

Не в силах вынести таких уколов,Он на квадратике парусиныРисует пламенный треугольникИ исчезает в своей России.

Во ржи

Хвалу заморской медицинеПоют усталые уста.Она вам даст гормон бесценный,Ввинтит титановый сустав.

Успехи нашей медицины —Цивилизации ядро.Оливковые херувимыНад бренной мистикой мудрят.

Быть может, путь от праха к духуОсуществляет весь наш род,Сквозь биогниль туда, где сухо,И где цветет души наряд.

Ну а пока гудим, в чем дали,Неимоверная братва,В своих телесных причиндалахВо ржи, поблизости, у рва.

Рэро

Вот бродячие грузиныИз ансамбля «Рэро».Родина им пригрозилаПытками, расстрелом.

Что за пытки? Рог баранийС золотой виною.Виноградник ГурджааниПолнится войною.

Что за казни, Мнемозина?Блюдо с потрохами.Для расстрела две корзиныС грецкими грехами.

Wild Turkey

Как эпизод картин Ван-Дейка,Как призрак из забытых царств,Слетает дикая индейка,И в небе царствует Моцарт.

Она гуляет по газону,Что так пленительно упруг,И принимает круассаныИз грешных человечьих рук.

Забыв про День благодаренья,Когда счастливый пилигримЖрал индюшатину с вареньем,Она курлычет филигрань.

Как дама важного эскорта,Она несет букет лица.Так иногда приносят курыПодобья райского яйца.

Но если кто-то возалкаетЕе на блюде, сбоку ямс,Она мгновенно улетаетВ край недоступных Фудзиям.

Часть XI