Война 2010: Украинский фронт - Федор Березин

– Хватит меня заводить, – требует Парфенюк. Слюны у него и правда полон рот, но сплюнуть не получится – придется опускать голову и терять из виду мишень.

– Что стряслось-то, парень? – очень обыденно интересуется Беда. – Мы смирно сидим, не волнуйся. Ты что тепереча, на турчаков подрабатываешь, когда не в смене?

Парфенюк молчит, косит глазом на Дмитрия Гавриловича. Затем все-таки сплевывает. Получается неудачно, комок белых слюней течет по подбородку, увесисто капает на одежду: сцена отработана и детализирована в духе Андрея Тарковского. Все окружающие смотрят внимательно и напряженно – чего гениальный мастер и добивался. Минута, а может и более протекает в молчании.

– Так ты на турок пашешь, или как? – вклинивается в режиссерскую паузу Беда. Теперь на него вся надежда.

– Это не я на турок, Гаврилович, – наконец размыкает губы Парфенюк. – Это вот он – на турок.

– Э, э! Давай разберемся, Сережа… Слушай, забыл твое отчество!

– Неважно, Дмитрий Гаврилович, неважно.

– Неважно, так неважно. Кто ж против? Но давай разбере…

– А что, не на турок? – как-то отрешенно, не под ситуацию, спрашивает Парфенюк. – Они Таню Стекольщикову в аэропорту…

– Э-э, стоп! Откуда ты знаешь? Ты что, тело видел? Да и никто не видел. Тут…

– Они всех там передавили и сожгли, – убежденно говорит Парфенюк. – С турками заодно, гады. Так, майор? Вот пусть скажет?

– Подожди, майор! Молчи! – снова вклинивает Беда. – Ты что, Сергей, хочешь сказать, что командир батальона с турками связан?

– Вообще, надо бы всех их, – поясняет Парфенюк: наверное, для наглядности, ему бы сейчас акомпонировал поясняющий жест, в виде ребра ладони на шее, однако руки заняты. – Но Ладыженский с Громовым – они ведь молокососы, их просто втянули, приказали. А приказывал – он!

– А ему турки, значит, да? – любопытствует Беда.

– Почему нет? Если власти и менты с оккупантами «Вась-Вась», то что, армия лучше? – говорит Парфенюк, и лицо его при этом становится не таким мраморным – краснеет: для ведающих жизнь – это хороший признак.

– Сереж, так Андрей, он ведь по собственной инициативе действовал, не по приказу.

– Тем более, – цедит Парфенюк. – И вообще, вы что, Гаврилович, в адвокатах?

– Ну да, в адвокатах, Сережа! Куда ж денешься.

– А я тут суд не заказывал. Давай, майор, сюда!

Тут Беда неожиданно легко вскакивает и в миг оказывается прямо напротив ствола.

– Как же не заказывал? – спрашивает он спокойно, как будто и не преодолел только что скорость звука, сокращая расстояние. – Ты ведь и есть суд. Ты взялся судить. Ну так, суди. Приведи аргументы.

– Я сейчас пальну, Дмитрий Гаврилович. В сторону!

– Нет, я же адвокат! Так что выслушай, – Беда говорит быстро, скороговоркой; информационная емкость текста в пересчете на секунды возрастает. Вероятно, хотя бы на эти секунды он продлевает жизнь всех присутствующих в комнате: автоматическое оружие – штуковина неразборчивая. – Слушай, Парфенюк, а для чего янычары этих девочек в самолеты напхали, ты думал? Для того чтоб лучше горели, что ли? Ты знаешь, сколько этот транспортник американский стоит? (Как его там зовут-то?) «Мабудь» миллионов сто? Не легче ли было спалить девушек прямо в общагах? Никак не выходит совместная с танкистами акция, вот никак! Теперь пунктик «два». Для чего все-таки девиц в эти штатовские «Антеи» напхали? Думаю, на юг они направлялись. И не в Черное море их собирались сбрасывать. А везти подальше. Как можно использовать насильно захваченных иностранок? Ты, дорогой Сергей, мало на эту тему общался, все в себе хранил. А мы тут кое-что слышали, но тебе не доводили.

– Про Таню? – перебивает Парфенюк с некоторым изменением интонации. Сердце наверное у него в этот миг екает.

– Нет, не про Таню, Сергей. Извини. Про остальных. Тебе не доводили, дабы не расстраивать. И так наблюдали, что парень сам не свой. Наверное, зря не доводили, ведь, все едино, узнаешь рано-поздно. Девочек-то наших, эти гаденыши заморские, насиловали. Ты знал об этом? Представлял, наверняка. Ведь видел гадов вблизи, когда тебя вырубили. Мы предполагаем, что и везли их в Турции для чего-то эдакого. Может, кого и увезли. Потому не ясно, что хуже? Оказаться на чужбине в рабстве, или уж тут, в горящем керосине… Ты, конечно, можешь стрельнуть. Оружие у тебя. Давай, начни с меня. Только я тебе альтернативу предлагаю, Сергей.

– Зубы мне заговариваете, Гаврилыч. Наш пан-майор ни причем, что ли? Отойдите.

– Ладно, хочешь говорить со Шмалько, говори. Я выйду.

Тут Беда делает быстрое движение, точнее, целую серию движений.

Как результат, Парфенюк оказывается на полу, под ним, а автомат направленным куда-то в потолок. Беда же, как ни в чем не бывает, продолжает беседовать.

– Слышь, Сереж, не дави курок ладно. Кипеж подымешь, турки сюда явятся, или вертушку пришлют. Да еще потолок продырявишь, или рикошетом кого накроет. Не дави, а? Мы тебя, Сергей, прекрасно понимаем. Но ведь, неизвестно, жива твоя Стеольщикова, нет? Не хочется заронить у тебя глупую надежду, но вдруг она где-нибудь в больнице, в бессознательном состоянии? Ныне в госпиталях такая бордель. Сообщат со временем. Теперь слухай сюды, Сергей!

К моменту этой фразы, очнулись и все остальные в помещении. Так что руки-ноги Парфенюка надежно блокированы, а автомат на предохранителе, и начальник службы вооружений Нелесный, аккуратно отсоединяет магазин и отводит затвор, для извлечения досланного патрона. Так что Беда может спокойно, врезать Парфенюку в любое место, хоть в челюсть, хоть ниже пояса. Однако он такого не делает. Возлежа на поверженном, он продолжает вещать.

– Сережа, мы понимаем, стресс, все такое. Успокойся, родной. Мы тут все сделаем вид, будто ничего не было. Правда, дружка твоего, Сашу Шампура, все же просветим по поводу. Простим тебя, раз обошлось без последствий. И теперь слушай альтернативу. Я ж обещал, так? Мы вот планируем все же захватить кого-то из турчаковских шишек в плен, и допросить как следует. Попадется какой-нибудь офицерик, он точно будет в курсе, что, как и для чего планировалось на нашем донецком аэропорту. А потом, когда все расскажет, дадим тебе право его стрельнуть. Подходит такой план, а? Ты ж, Парфенюк, пойми, тебе сейчас или с нами до конца – ты в отряде – или уж ни с кем. Мало того, что ты свидетель, так еще и натворишь с дуру чего-нибудь, получишь пулю за зря. А если в плен? Заморские гады, или наши, местные, они же все с тебя вытрясут. Начнут потом на нас охоту по-настоящему, ведая силы и средства. Кроме того, у меня еще один бонус-джокер. У нас ведь с тобой кое-какие совместные должки, припоминаешь? Имеются кой-какие добренькие знакомые. И уж очень хочется мне их разыскать. Будешь участвовать? Вот наш товарищ Александр Шампур, он, наверное, с превеликим удовольствием. Ну что, лады, Серый? А вы, братцы, – обводит взглядом Беда остальных, – Ладыженскому с Громовым покуда не говорите. Отметелят паренька за своего майора. Правильно, паны офицеры? В современном украинском уставе, есть строчки о защите своего командира, а?

– А как же, – докладывает удерживающий руку Парфенюка Шмалько. – «особлыво» внимание обращено.

165. F-15 «Игл»

При всем уважении к «Орлу» F-15 приходится констатировать: делать тысячу метров в секунду он не способен. Причем, даже на высоте более десяти километров, а не то, что на текущих двух.

И вообще, против изделия 5В28 очень трудно устоять. Тут вам не изящная 5В27 «стодвадцатьпятки», которая имеет в своем не слишком простом нутре два заложенных режима работы. В том плане, что когда цель идет предельно низко, то ракета совершенно автоматически падает на нее сверху, а когда супостат движется на средних и выше, то тогда уж она настигает его снизу. Массивная, энергоемкая 5В28 всегда приближается к агрессору сверху, как дамоклов меч – именно таково ее кредо. Быстренько поднимаясь после взлета в стратосферу, она сразу попадает в свою стихию, в холодное разряжение легко режущегося воздуха. Здесь удивительно запросто можно разогнаться до тех самых трех с мелочью махов, и облегчится до минимума, преобразовав топливо с окислителем в кометную атрибутику. А потом просто доить даренную физикой инерцию. Доить и доить, покуда в нутре не оборвется жизнь сверхнадежного бортового источника. Это в худшем случае. В лучшем, наконец-то получить на датчике радио-взрывателя заветные шестьдесят метров до цели: датчик хоть и глуп как пробка, но зато всяческие дистанции измеряет на диво точно. Хорошо, очень хорошо двигать по жизни имея ясное, совсем бескомпромиссное целеполагание, оставив в приземных слоях воздуха тяжесть детских штанишек – четырехтрубную связку ускорителей. Без них скользить в прозрачной синеве гораздо приятней. Ты – ракета, но движешься не в пустоте космоса, а потому имеешь славную птичью возможность править полет крыльями. И что с того, что топливо съедено? Есть крылья и инерция. Этого достаточно. Никто, даже хваленый «Игл», не способен уклониться от падающей сверху самонаводящейся дубины.